В таком «эмоциональном настрое» и можно видеть «религиозный инстинкт», который помогал Эйнштейну, как и его великим предшественникам от Коперника до Планка, окрылял разум, гарантировал творческую свободу и укреплял настойчивость в познании мира. Используя слово «инстинкт», Эйнштейн выразил лишь глубину чувства, а не его биологическую природу.
Следует разделять содержание религиозных чувств и способность к такому чувству, которая, как и все способности, дается людям неравномерно. И Эйнштейн признавал, что «очень трудно объяснить религиозное чувство тому, кому оно совершенно неведомо».
Здесь само собой напрашивается отступление о разнокачественности самого понятия «вера». Даже если отбросить такие крайности, как фанатизм, атеизм или обрядоверие, глубокая, выстраданная, достойная вера — огромная редкость. По оценке академика Б. В. Раушенбаха, лишь ~10 % людей способны на глубокое религиозное чувство. Таким людям, как Альберт Эйнштейн или Нильс Бор, присуща повышенная способность к самопознанию и потребность в нем. Для «истинно верующих» сам вопрос религиозного самоопределения не слишком важен, и они ведут себя «как принято в обществе», следуют общим «трендам», «вере отцов», «моде», «приличиям» и сравнительно легко переходят из состояния как-бы-верующих в как-бы-неверующие.
Фактически все мудрые люди, включая крупных ученых, во все времена были глубоко верующими, но, во-первых, их вера радикально отличалась от общепринятой, а, во-вторых, была практически столь же недоступной для нашего читателя, как книги Л. Шестова, К. Барта, П. Тиллиха, Р. Нибура, К. Ранера, Д. Банхоффера, Ж. Маритэна. Лучшие книги читают только лучшие люди, а народ их просто не замечает. Что до теологии, то я сомневаюсь, что ею интересуется «человек с улицы», никогда не открывавший ни Ветхий, ни Новый Заветы.
В «Философии „как если бы“» Ханс Файхингер обратил внимание на то, что мыслительная деятельность изобилует допущениями, чья беспочвенность вполне нами осознается. В сущности, все теории построены на фикциях и исходят из того, «как если бы» они существуют и «как если бы» мы верили в эти фикции. Но почему то, что дозволено науке, не дозволено вере? Если существуют конкретные фикции конкретных процессов, то почему необходимо отказываться от абсолютных и вечных фикций, сохраняющихся независимо от того, какой век за окном и какая теория возобладала?
Конечно, между символами науки и фикциями религии имеется принципиальное различие — эксперимент. Но разве рядом с научным опытом нет опыта религиозного, разве то, что происходит в наших душах, менее важно, чем то, что происходит в электрических проводах, разве сам «человек верующий» — фикция, которой нет? Разве психика и ее глубины — внеопытны? Разве феномен «вера» — обман?
Человек выделился из животного мира благодаря вере в высший, божественный авторитет, который подсказал ему, кто он есть, и приказал ему быть тем, кто он есть. Человек, прежде всего, — человек религиозный, верующий. Другое дело — во что.
Вот почему с упадком веры и религии неизбежно происходит расчеловечивание человека, нивелирование его в стаде, возврат к первобытности. «Бог умер» — тождественно равно смерти человека как человека.
Христианство продержалось тысячелетия потому, что дало экзистенциальное описание человека: его незавершенности, его бесконечного потенциала, беспредельности восхождения к высшему. Да, человек — прах, червь, тварь, но и — венец творения, субъект, открытый культуре, самосовершенствующаяся личность.
Религия — это паскалевское стремление выйти за пределы данного. Человек не мог бы преодолеть все свои сомнения, если бы в нем не было ничего, превышающего разум.
Религия учит, что есть нечто за пределами суетной горячки земной жизни. Почитать неисследуемое, а не проклинать, не открещиваться от него — вот что такое вера как высшая ценность, как абсолют, не тронутый разочарованием, несбывшейся надеждой. Ведь только то, что не обесценивается ни при каких обстоятельствах, есть Бог.
Немного об атеизме
В том великом единении существ, где все тихо говорит о Боге, неверующий видит одно только вечное безмолвие.
Мне претят рационализм и глубинная аморальность безбожников, чуждых сокровенных тайн и таинств пути:
Если тебе еще не знакомы эти состояния, пройди мимо,
не присоединяйся к невежественной фальши безбожников…
ибо никто из них не знает тайн пути[24].
Но я — верующий не потому, что в окопах или на смертном одре нет атеистов и не потому, что меня убеждают «теологический аргумент» или «пари Паскаля», но потому, что я хочу принадлежать партии Паскаля, а не партии Маркса-Энгельса-Гитлера-Сталина, партии человеческой культуры, а не партии якобинцев и голодранцев. Одно то, что в лоне христианства творили Боттичелли, Рафаэль и Микеланджело, заставляет меня преклонить голову перед христианством.
Гордиться своим атеизмом, к чему призывает Ричард Докинз[25], для меня тождественно равно гордиться своим невежеством или убожеством. Даже если вы не верите в Бога, то гордитесь не неверием, а великой культурой, выросшей в лоне мировых религий. Лично я горжусь принадлежностью к партии верующих, создавших грандиозную человеческую культуру, а не к разрушительной партии атеистов, на счету которых французская гильотина, гитлеровский геноцид и ленинское мракобесие. Атеизм может носить не менее фундаменталистский характер, чем терроризм. По крайней мере в России все террористы были атеистами. Одно то, что три величайших злодея XX века, Ленин, Гитлер и Сталин, были атеистами, должно подталкивать людей к вере. Я согласен с писателем, который сказал: «В человеке, разрушающем веру другого, есть что-то злое». Вот почему верующие и неверующие обитают в разных мирах.
Да, Бог принципиально необнаружим и Его существование не является логически необходимым, да, многие высказывания веры лишены смысла и не подлежат проверке, да, религия — человеческое изобретение, удовлетворяющее различные психологические и эмоциональные потребности, да, вполне возможна мораль без Бога (хотя Федор Михайлович Достоевский считал, что если нет Бога, то всё дозволено), да, существует положительная связь между религиозностью и жестокостью[26].
Но при всем том никакими научными методами нельзя показать или доказать, что «Бога нет», поскольку нет способа логически доказать или проверить «несуществование» чего-то, находящегося за пределами, доступными исследованию. Поэтому здесь работает только свобода выбора — то, что выбираете лично вы, то есть мир как неодушевленный часовой механизм, покинутый ангелами, или мир, заполненный Божественной духовностью и Божественной красотой вне и внутри вас.
Меня удивляет Ричард Докинз[27], считающий, что логически доказать бытие Бога нельзя, а Его отсутствие можно. Впрочем, даже атеисты, оспаривающие бытие Бога, пишут статьи под названием «Атеисты — за Иисуса»[28].
Лично мне удобнее жить в мире, в котором холодное обмораживающее безмолвие бесконечных пространств заменено теплом Высшей и Всеодухотворяющей Силы. Религия для меня не навязчивая иллюзия, а мировое тепло души, непреложная часть культур всех народов. Меня удивляет рассудительный энтузиазм рационалистов, верующих в то, что логическое обоснование холода более основательно, чем душевное тепло, сердечный трепет или присутствие Божественной силы в глубине человеческого «Я». Вера дополнительна к разуму, и по принципу дополнительности обогащает миропонимание. Я не верю в существование «корня всех зол»[29], тем более — в то, что таким корнем является вера в Бога, являющаяся одним из главных родовых качеств человека.
Меня не устраивают атеистическая философия объективизма, строгого эмпиризма, нигилизма, логического позитивизма или марксизма, потому что я на собственной практике знаю, к чему приводят лозунги «опиум для народа» или «отмирание религиозных предрассудков». Энвер Ходжа провозгласил Албанию первой атеистической страной в мире, но слишком хорошо известны последствия этого для Албании. Неслучайно после падения Берлинской стены число активных антирелигиозных режимов существенно уменьшилось.
Бог для меня гораздо шире физических законов природы, потому что принадлежит более глубокой реальности, из которой проистекают все другие, открывающиеся нам по мере нашего интеллектуального и духовного развития. Космическая религия — комична, для нее Божественное выглядит в виде мировых колес или мировых линий. Но Бог — не механика, не геометрия и даже не пространство-время, как это представлялось Спинозе.
В отличие от Виталия Гинзбурга[30], я убежден в том, что вера в Бога не только совместима с научным мышлением, но что такая вера гуманизирует науку, заставляя умерить рвение по созданию оружия судного дня. Мыслящий человек, проживший всю жизнь в атеистической стране, волей-неволей должен задуматься о «плодах атеизма».
В конце концов, «религия — вера в Бога, атеизм — вера в Его отсутствие». Атеизм является своеобразной формой религии или веры, ибо отрицание существования высших сил требует такой же уверенности в их отсутствии, как у теистов — в их существовании.
Для кого-то сказанное окажется неубедительным, но Гольбаху, Фейербаху, Шопенгауэру, Новалису, Дьюи я могу противопоставить не менее глубокие умы:
Даже самые глубокие умы признавались, что богоотступничество порождает у них странное беспокойство, тоскливую жуть, какие можно испытать в доме умалишенных, потеряв из вида провожатого (Г. Гейне).