Этими героическими усилиями он и завоевал небо. Не было человека, быть может, за исключением Сакьямуни, который до такой степени попирал землю ногами, все радости бытия, все мирские заботы. Он жил только своим Отцом и божественной миссией, относительно которой он был убежден, что выполнит ее.
Надо сказать, что даже в канонизированном Новом Завете апостолы воспринимают Христа как обычного человека, странника, сына простого плотника: «Не Иосифов ли это сын?» (Лк. 4:22). «Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона?» (Мк. 6:3). «Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин. 10:33). Его обвиняют в богохульстве за то, что Он назвал себя Сыном Божьим (Мк. 14:61–62, Ин. 10:33), но, как мы видели, в это понятие сам Иисус вкладывал совсем иной смысл, чем его обвинители. Иисус действительно утверждал: «Я и Отец — одно» (Ин. 10:30), «…Видевший Меня видел Отца…» (Ин. 14:9) и «Я есть путь, и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:6). Но, как я показал во многих своих книгах, всё это только формулы нового сознания, богоприсутствия, богосыновства.
«Земность» и «человечность» Иисуса проглядывают во многих местах священных текстов. Достаточно упомянуть версию о безумии Иисуса Христа, имевшую хождение между близкими ему людьми (Мк. 3:21), где говорится, что он находился «вне себя». Наряду с позитивными обращениями («первосвященник», «царь», «пророк», «пастырь добрый», «свет миру») различные лица именуют его богохульником (Мк. 2:7; Мк. 14:64; Мф. 9:3), самозванцем (Ин. 8:13), злодеем (Ин. 18:30; Лк. 22:37; Мк. 15:28), развратителем народа (Лк. 23:2), мятежником (Мк. 15:7).
Упоминания об Иисусе в римской историографии ограничены несколькими краткими фразами, но, по мнению всех античных критиков, христианство представляло собой еретичество и сектантство (Публий Корнелий Тацит, Гай Светоний Транквилл, Плиний Младший, Лукиан, Цельс). Все они в один голос писали о христианстве как о «зловредном, гибельном суеверии, преступной секте… вредных и преступных фанатиках и непримиримых врагах общественного строя». «Нехристианские писатели относились к христианству либо с равнодушием, как Иосиф Флавий (37–100), либо с враждебностью, как Публий Корнелий Тацит (58–117) и даже Плиний Младший (62–114), либо, наконец, с презрительной иронией, как Лукиан (120–190) и Цельс (II в.)».
Согласно Тациту, основатель христианства был распят при Понтии Пилате, однако подавленное на время движение все равно вспыхнуло с новой силой. Это, кстати, основной путь христианства: непрерывное воскрешение после бесконечных падений, дающее нам надежду, что иррадиация духа Иисуса Христа все-таки не даст ему окончательно закатиться, умереть.
В «Древностях» Иосифа Флавия ничего не говорится о совершаемых Христом чудесах, а его воскрешение описывается не как факт, а как один из многочисленных мифов.
Все остальные внебиблейские свидетельства об Иисусе, претендующие на древнее происхождение (I век — 1-я половина II века), являются плохо сфабрикованными подделками.
Запись евангелий. Очень важный вопрос: почему Иисус не облек в письменную форму свое учение, а фактически доверил это мало подготовленным для столь ответственной миссии ученикам? Ведь он прекрасно сознавал их неподготовленность и недопонимание его идей, чреватые искажениями и даже извращением смысла учения. Когда я читаю в евангелиях об угрозах, мести, огне, разделении, то неизбежно возникает вопрос, чья рука держала перо, из-под которого вышли тексты: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34); «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49); «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение» (Лк. 12:51). «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк. 14:26). «Если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин. 8:24). «Ныне суд миру сему» (Ин.12:31). «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. 10, 15; Лк. 18, 17). «Посмотрев на них с гневом, Он сказал: „О род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас“» (Мф. 17:17; Лк. 9:41). «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин. 15:6)[45]. Даже в Нагорной проповеди, где было провозглашено милосердие и прощение, указанный мотив повторяется еще раз: «Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плоды добрые, срубают и бросают в огонь» (Мф. 7:18–19).
Увы, если о маловероятной нетерпимости Иисуса мы узнаем из вторых уст, то у апостолов она выражена прямой речью. Во Втором послании к Тимофею и послании галатам апостол Павел грозит недовольным жесточайшими карами, а Петр пугает паству лжепророками и лжеучителями, которые введут пагубные ереси и навлекут сами на себя скорую погибель (2 Пет. 2:1). Бог, предупреждает Петр, так же беспощадно, как он карал падших ангелов, будет карать еретиков, «а наипаче тех, которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших» (2 Пет. 2:10). Последних он уподобляет псам, возвратившимся к своей блевотине, и свиньям, валяющимся в грязи. Такого рода искажений учения Христа в Евангелиях множество.
Для меня бесспорно, что это не стиль мышления Иисуса Христа, а сильнейшие деформации его учения, глубоко не осознанного нерадивыми учениками. Кстати, он прекрасно сознавал опасность таких деформаций и потому запрещал записывать его живое слово, считая устное наследие более надежным…
Конечно, апостолы сознавали, что у Иисуса — «дар Божий», более того, они пытались внушить своей пастве, что сами обладают даром благовестия и что пастырство невозможно без божественной благодати (I Тим. 1:14, 4:14), но мне трудно себе представить, что Иисус передал свой дар всем своим ученикам — не по этой ли причине следы большинства его учеников теряются сразу после его смерти?..
Апостолы многого не понимали в учении Иисуса, потому что оно на века опережало свое время и, кроме того, у него был дар ясновидения: он знал то, чего не могли знать простые люди. Ученики считали, что с приходом Христа (Мессии) вера укрепится, римляне будут разгромлены, а Иерусалимский храм станет еще более величественным. Но Христос сказал им, указывая на Иерусалимский храм: «Придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19,43–44). Все это действительно исполнилось в дни Иудейской войны в 70 году.
Христос не оставил письменного учения, потому что учением была вся его жизнь. Учением было его рождение в тихую вифлеемскую ночь, его жизнь в нищете и любви к людям, его странствия по дорогам Галилеи, его трогательные беседы и исцеления бедных, его мученичество и любовь вопреки всему злу жизни. Об этом и следует помнить каждому, читающему Новый Завет.
Иисус не оставил ни строки письменной речи, страшась канонизации, обоготворения буквы, логоса, слова. Даже Священное Писание не было им заповедано. Вы не найдете в Священном Писании слов: «Идите и напишите!» Вместо этого иные слова: «Идите и научите», покажите своим примером. Ну и каков пример?..
«И чтобы не было у вас, как у язычников, где цари господствуют над народами, а вы не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий — как служащий, у вас пусть каждый будет слуга», — кто из высших сановников церкви может сказать, что следует этой заповеди Иисуса? Многие высказывания Матфея, Луки и Иоанна, приписанные им Учителю, я интерпретирую только как непонимание идей Иисуса — особенно это касается текстов, связанных с обожествлением Учителя или необходимостью поклонения ему…
Человеческое сознание авторов евангелий вполне могло исказить и омрачить идеи, снизить идеал Христа и приписать Ему слова, которые он вряд ли мог произнести. В словах, приписываемых Иисусу, истинно всё, что соответствует духу любви, и ошибочно всё, что проникнуто местью и угрозами. Ведь несколько коротких фраз об огне и мече, якобы сказанных Иисусом Христом, заставили великого английского философа и сторонника ненасилия Бертрана Рассела отказаться от христианства.
Хотя Иисус Христос, страшась обожествления Слова, всегда противился записи учения, нынешние апологеты-фальсификаторы приписывают ему не только инициативу Нового Завета, но и борьбу с еретичеством: «Но как Господь предвидел, что впоследствии возникнут ереси, и наши нравы испортятся: то Он благоволил, чтоб написаны были Евангелия, дабы мы, научаясь из них истине, не увлеклись еретической ложью, и чтоб наши нравы не испортились совершенно»[46].
Я не люблю заповедей и заветов, потому что, когда мы облекаем моральные нормы в слова, то часто получаются косные штампы. Именно по этой причине Великие Учителя человечества запрещали ученикам записывать их мысли, зная, что мистериальное или мистическое переживается, а не пишется. Ограниченная природа слов не позволяет выразить ими глубинное прозрение или божественное откровение.
Даже заповеди Моисея опошлены словами — я уж не говорю — многовековой аморальной практикой церкви. Откровение невыразимо, а о невыразимом нельзя говорить, но следует молчать. Проблемы иудаизма и христианства как церкви начинаются с неправильного понимания слов, потому что любая духовная практика требует молчания разума. Иисус учил не заповедями, а духовными упражнениями, и не его вина, что нерадивые ученики поняли это на свой примитивный лад. В каком-то смысле христианство пошло по «легкому пути» — подменило духовидение словоизвержением. Но как нельзя заменить образ жизни правилами или поведение описанием, так нельзя заменить глубокую мораль заповедями морали. Когда