Огромные изменения претерпела также мораль. Арабы научили христиан самому драгоценному человеческому качеству — терпимости. Их доброта по отношению к завоеванному народу была велика настолько, что христианскому духовенству позволялось организовывать церковные соборы: например собор в Севилье в 782 году или в Кордове в 852-м. Многочисленные церкви, построенные во времена властвования арабов, также являются свидетельством уважения последних к культам народов, оказавшихся в их подчинении[202].
При халифе Абдерахмане III (929–961) Кордовский халифат стал величайшей державой всего исламского мира, а царский дворец — самым величественным в Европе, своим роскошным убранством, потрясавшим королей тогдашнего мира. Я уж не говорю о прекрасной Альгамбре, «земном рае», как ее называли, — огромном комплексе дворцов и садов Гранадского халифата, выстроенных в XIV веке и по сей день остающихся одним из «чудес света», высшим достижением мавританского искусства в Западной Европе. Европейская архитектура многое заимствовала у арабских зодчих, а более поздняя поэзия трубадуров и нуовостилистов выросла из арабской поэтической культуры, развиваемой при Абдерахмане III.
Всё это просуществовало до 1492 года, когда король Арагона Фердинанд Католик осадил Гранаду и захватил последнее прибежище ислама в Испании. Но надо помнить, что арабская империя пала не из-за внешней интервенции, а в результате внутренних междоусобиц. Политическая организация ее была достаточно слабой, но культура арабов в Испании достигла больших высот. Впрочем, это не воспрепятствовало победившим христианам с присущей им нетерпимостью сначала организовать гонения на мусульман, а вскоре заняться их систематическим физическим уничтожением.
Фердинанд подписал с арабами договор, предусмотревший сохранение их языка и культа; однако уже в 1499 году арабы стали преследоваться, и через сто лет были изгнаны с территории Испании. Мусульман насильно обращали в христианство; это позволяло святой инквизиции уничтожать их. Миллионы новообращенных христиан были сожжены на кострах инквизиции. Архиепископ Толедо, главный инквизитор короля, будучи фанатиком, призывал заколоть шпагами всех арабов, не принявших христианства, включая женщин и детей. Доминиканец Бледа был еще более радикален. Он не без основания предполагал, что нельзя выяснить, все ли новообращенные стали христианами в душе своей, а потому предложил перерезать всех арабов без исключения — Бог на том свете легко разберется, кто из них заслуживает ада, кто — рая.
Добрейший монах Бледа с удовольствием уверял, что более трех четвертей беженцев он убивал по дороге. Лишь в одной из экспедиций, направлявшихся в Африку, из 140 тысячи человек было убито сто тысяч. За несколько месяцев Испания потеряла более миллиона жителей. Седилот и другие авторы оценивают потери с момента начала завоеваний Фердинандом до окончательного изгнания арабов из Испании в три миллиона. По сравнению с подобными гекатомбами[203] Варфоломеева ночь — всего лишь небольшая стычка. Необходимо признаться, что столь жестоких преступлений нет даже на совести самых диких варваров.
К несчастью для Испании, эти три миллиона подданных, которых она добровольно лишилась, составляли интеллектуальную и промышленную ее элиту.
Архиепископ Хименес, сжигая впоследствии в Гренаде арабские манускрипты (которых он собрал около восьмидесяти тысяч), надеялся навсегда стереть со страниц истории память о своих врагах по вере, но оказалось, что имя последних запомнилось не только благодаря их письменному наследию, но и благодаря всем тем плодам труда, которые были оставлены арабами на земле.
С тех пор прошло много веков, но цивилизация Испании так и не достигла уровня своего былого расцвета[204].
В 1609 г. началось полное изгнание мусульман из страны. За последующие 10 лет было выселено более 250 тысяч арабов. Инквизиция, которой было предписано обратить всех испанских подданных в «единое стадо», быстро разорила богатейший Аль-Андалус. До сегодняшнего дня ее страшным наследием является глубинная нетерпимость испанцев к любому инакомыслию.
Глубочайшую историческую иронию надо всем происходящим я усматриваю в том, что в Альгамбре, где захоронены наихристианнейшая королевская чета освободителей Изабелла Кастильская (1451–1504) и Фердинанд Католик (1452–1516), их гробницы со всех сторон окружает настенная арабская вязь дворца, в которой тысячекратно повторены слова «Нет Бога, кроме Аллаха»…
Средневековая церковь
Он открыл лавочку, где торговал мракобесием.
Удивительно, как охотно люди сражаются за религию и как неохотно живут по ее предписаниям.
Церковь тем постоянно и держится, что она — враг прогресса и ставит рогатки на его пути. Но как только прогресс побеждает, она спешит причислить это к своим заслугам. Всё, что церковь проклинает, — живет; всё, чему она противится, — расцветает.
Я не хочу, чтобы мой читатель получил от меня превратное впечатление о Средневековье как «темных веках» человечества. Нет, я люблю эту эпоху, когда повсеместно открывались университеты, закладывались основы наук, строились величественные храмы, развивалась куртуазная культура, люблю эпоху, о которой ваганты и трубадуры слагали прекрасные стихи. Не будь Средневековья, современному туристу нечего было бы смотреть в Европе — разве что доходные дома и здания из стекла и бетона…
Средневековье — это эпоха Данте, Джотто, Роджера Бэкона, Рабле, Фомы Аквинского, это великая церковная музыка, многочисленные празднества, маскарады и карнавалы, народная смеховая культура, парламенты Исландии и Британии, республика Венеция, Билль о правах, зарождающаяся свобода и растущее человеческое достоинство. Рабле — яркое свидетельство возможности подвергать осмеянию всё и вся — даже христианскую церковь, пародии на которую разрешались ею самою в один из карнавальных дней. Я готов петь осанну этому времени, еще не знавшему геноцида, тоталитаризма и ксенофобии XX века, но занятому созданием соборов и университетов. Достаточно сказать, что в конце XV в. в Западной Европе насчитывалось 65 университетов, в создании которых участвовала церковь. К тому же католическая церковь обеспечивала единство европейской цивилизации — весь образ жизни, нравы, мировосприятие, мышление, сознание средневекового человека определялись христианской религией, а в искусстве и литературе преобладал образ христианского Бога…
Но… справедливости ради надо заметить, что духовный взлет человечества, начавшийся в эти времена во многом благодаря христианской культуре, был отравлен христианской же церковью — гонениями, удушением прав и свобод личности, подавлением индивидуальности человека, кострами инквизиции, беспощадной охотой на ведьм, жутким подавлением сознания народных масс.
Это была переходная эпоха со всеми ее плюсами и минусами, причем ее достижения все еще питают человеческую культуру, тогда как непотребства «темных веков» бледнеют и отходят в тень по сравнению с масштабами мясорубки Нового времени, этого уродливого детища эпохи Просвещения, Французской революции и «торжества разума»…
История средневекового христианства — это во многом история взаимной ненависти, вражды, раздоров, войн, межнациональных и церковных расколов. Главный раскол 1054 года, как и все последующие, нарушали один из основополагающих заветов Христа, пришедшего в мир, чтобы рассеянных «чад Божиих собрать воедино», дабы обеспечить единство нового народа Божьего. Грех и трагедия разделения, непримиримости и вражды сделали саму церковь антихристианской, если не сказать — антихристовой: любовь сменилась враждой, ненавистью и анафемами. Не столь важно, чья вина в разделении церквей на западную и восточную преобладала, важно то, что на смену христианским ценностям и там, и здесь пришло дьявольство церковного властолюбия и корыстолюбия.
Ужас разделения церквей в том, что на протяжении веков мы не встречаем почти ни одного проявления страдания от разделения, тоски по единству, сознания ненормальности, греха, ужаса этого раскола в христианстве! В нем доминирует… почти удовлетворение разделением, желание найти все больше и больше темных сторон в противоположном лагере[205].
Вместе с разделением церквей учение о церкви заменило доктрины церковно-государственной идеологии, а Отцы Церкви стали отцами разделенных церквей. При этом восточная церковь не только не предотвратила упадок Византии, но своей сервильностью и внутренними кризисами лишь содействовала ему.
Я утверждаю, что главной причиной разделения церквей были не доктринальные разногласия, как это принято считать в официальной церковной истории, но исключительно тривиальная и земная борьба за власть. Даже аргументы Римского Папы-полководца Льва IX (1049–1054) этого не скрывали: пресловутый «Дар Константина» состоял в том, что первый христианский император подарил Рим папам… Сам же папа «рисовал церковь Константинопольскую как церковь заблуждающуюся, грешную, скандальную — ею управляли даже женщины! — которую лишь по снисхождению, а не по заслугам Римская Церковь-мать удостоила второго места после себя» (о. Александр Шмеман).
В приведенной цитате не только много правды, но еще больше провидения. История Византийской церкви гораздо более трагична, чем история Римской — раболепие, безверие, неукорененность. Можно упомянуть Флорентийский собор (1438–1439), позже названный «неблагословенным», на котором византийский клир малодушно подписал акт полной капитуляции православия перед католичеством. Акт был бессмысленным и бесцельным, ибо через 14 лет после этого события Восточная империя, ради которой церковники решили пожертвовать православием, рухнула… Кстати, есть все основания полагать, что не подхвати Киевская Русь эстафету византийского православия, вместе с Византийской империей тогда рухнуло бы и оно. Можно сказать, что братья Кирилл и Мефодий, переведшие христианские книги на славянский, а также креститель болгар царь Борис I ([?]–907) стали подлинными спасителями восточного христианства.