Другим видом церковной индустрии стали чудеса как средство быстрого накопления церковных богатств. Напомню, что еще Герон Александрийский (I в. н. э.) изобрел механическую «машину для предсказаний», активно используемую языческими жрецами для религиозных фальсификаций[208]. Для организации чудес в христианских храмах нашлись предприимчивые люди — для этого создавались даже «летучие бригады». Такие «бригады» насчитывали до 25 человек, причем «бригадиры», почти как в наше время, заключали «контракты» со «святыми отцами», постоянно передвигаясь от одного прихода к другому.
Кстати, я не отрицаю чудотворных возможностей икон и мощей, побывал в соборе Св. Иосифа в Монреале, где отец Андре излечивал тысячи калек, верю в мироточащие иконы, одна из которых принадлежала еще одному отцу Иосифу, неоднократно сталкивался с феноменами молитвенной терапии, спонтанной ремиссии, излечения наложением рук, но это уже совсем иные истории, связанные с широко распространенным явлением плацебо или с духовными чудесами, которые Блаженный Августин определил как явления, природа которых нам пока не известна.
Монашеское бегство из мира, возникшее в александрийскую эпоху в IV в. и в Средние века бурно развившееся, — это тоже признак раннего упадка, утраты веры в Христово Царство Небесное, которое предстоит создать не на небесах, а здесь на земле и с Богом в душе. Да, монастыри часто становились средоточием средневековой культуры, средством сохранения духовных, научных и богословских ценностей, но монашеская идея, согласно которой мир погиб, погряз во грехе, а мы тут собрались спастись, — эта идея, конечно, чуждая Иисусу Христу.
Я считаю, что институт монашества не был «исконным пониманием христианства», но — отречением от материи, от божественной полноты мира, от цельного бытия. То, что церковь именует подвигом и подвижничеством, мне представляется бегством, осложненным самым сакраментальным психическим травмированием и физическими извращениями — от самобичевания до хлыстовства.
Тем не менее с укреплением христианства институт пустынножительства, ухода от мира, монашества все более укреплялся. Но в реальности монастырская жизнь зачастую была напрочь лишена того ореола святости, ради которой жертвовали жизнью пустынножители и схимники. Монастыри все больше напоминали солдатские казармы, нежели намоленные места. Мне довелось побывать во многих действующих христианских и буддийских монастырях, где я имел возможность убедиться в правильности сказанного: дети в оранжевых мантиях или юноши в серых рубищах строем шли на обед, по-солдатски занимали места за столами, ели солдатскую пищу и строем маршировали на послеобеденную молитву…
Ярчайший пример упадка через схизму — францисканство. Святой Франциск дошел до предела аскетизма, оставил отца, дом, профессию, потерял всё, проповедовал бедность и любовь ко всему живущему. А каков результат? — Роскошные, утопающие в золоте, набитые драгоценностями францисканские монастыри и храмы, колоссальные угодья, ненасытность и жадность, выросшие из подлинно евангельского отношения к жизни самого Франциска…
Был один восточный святой (не буду называть его имени, он очень прославленный). Он не мылся сорок лет, обвязал себя веревками, тело его гнило, так что к нему невозможно было подойти из-за дурного запаха. Но притом это был политический реакционер, поддерживающий исключительно репрессивные действия против язычников и иудеев. К нему за советом приходили императоры. Когда же они пытались действовать по законам, которые были не в пользу христиан, он сразу направлял послов из своей пустыни с требованием: «Пусть Церковь торжествует!» — такой был чисто фашистский подход к вопросу[209].
Нормой монастырской жизни, как на Западе, так и в России, были взаимная слежка и доносительство. По свидетельству отца Ильи, «для Иосифо-Волоколамского монастыря, например, взаимная „братская“ слежка, доносы и „смирение“ с помощью авторитарных методов — с XVII-го века было уставной нормой, внесенной его основателем в саму плоть церковной жизни».
Усугублению средневекового кризиса христианства способствовало множество внецерковных факторов: бесконечные эпидемии, неурожаи, голод, девальвация денег, частые экономические дефолты, многочисленные городские бунты (в Руане, Орлеане, Провансе в 1280 году, в Тулузе в 1288 г., Реймсе в 1292 г., Париже в 1306 г., Бельгии в 1302 г., Жакерия во Франции в 1358 г., восстание Уота Тайлера в Англии в 1381 г. и т. д.), Столетняя война 1337–1453 гг., война Алой и Белой розы 1455–1485 гг., малопроизводительный труд…
Чувствительный удар по средневековой церкви нанесли частые эпидемии «черной смерти». Особенно страшной стала начавшаяся в Италии и затем охватившая большую часть континента эпидемия чумы 1348–1350 гг., унесшая едва ли не половину населения Европы. Папа Климент VII заявил, что путь к спасению лежит через молитвы, но это не только не остановило «черную смерть», но мор снимал всё более обильные урожаи. Тогда церковь провозгласила чуму Божьей карой за повсеместное падение нравов, но тут же выяснилось, что кара постигает пастырей точно так же, как и паству. Церковь была в шоке, чума стала ее позором, повсеместно считалось, что она не способна защитить народ.
В Европе началась анархия, города превращались в призраки, люди спасались «пирами во время чумы» — массовым пьянством и диким разгулом. Во Франции, Италии, Швейцарии и Германии начались погромы иноверцев, во многих городах Европы были сожжены все евреи, поскольку с их гибелью заодно решалась проблема выплаты кредитов, духовенство требовало запечатывать дома с больными, мертвых не хоронили, поскольку кладбища были переполнены. Улицы городов и весей заполнили толпы флагеллантов (самобичующихся), веривших в то, что самоистязаниями можно спастись от грехов и мора. Это был вызов церкви, потому что движение взяло на себя ее функции, и церкви ничего не оставалось как объявить флагеллантов безумцами.
За три года (1348–1350) ужасающей эпидемии чума ослабила церковь духовно и материально, материально — по причинам резкого уменьшения налогов и увеличения расходов за счет повышения оплаты за труд. Еще большим ударом по церкви стал рост народного самосознания: раз церковь не помогла, раз она допустила 300 лет мора, значит, можно полагаться только на себя, выше ценить собственный труд и социальную справедливость. Об этом как-то не принято говорить, но Ренессанс многим обязан эпидемиям, точнее тем, кто имел счастье выжить, осознать бессилие церковной защиты и понял приоритет личности в спасении от внешних опасностей.
В Средние века христианские пастыри использовали эпидемии как повод для массовой расправы с иноверцами. В XIV веке по всей Европе прокатилась волна еврейских погромов: геноцид был выгоден церковным и светским государям, освобождая их от выплаты долгов кредиторам. Чума списывала займы. Их совершенно не смущало то, что, уничтожая сородичей Иисуса Христа, они нарушают все его заповеди.
Наряду с эпидемиями вирусными вполне можно говорить о психических истериях, массовых душевных заболеваниях, душевных патологиях. Христианское Средневековье стало ярким примером идеологической деформации сознания до клинического уровня — отсюда доступность внушению, гипнотизм, суггестия, ведьмофобия, демономания, конвульсии «гранд истерик», разразившиеся в женских монастырях в середине XVI в., настоящая «религиозная эпидемия» в Швеции в 1841–1842 гг.
Болезнь способствовала распространению суеверий, а суеверия, в свою очередь, поддерживали эпидемию. Вильям Гирш[210] рассматривал, каким образом психические эпидемии изменяли мировоззрение масс (менталитет). Этот автор исследовал социокультурную почву для возникновения подобных эпидемий. К предпосылкам их возникновения относятся религиозно-мистическое воспитание с детства, сензитивность к внушениям, легкость заражения.
Папство
За привилегиями, должностями и прочей мирской мишурой они гонятся вовсе не ради служения обществу, а скорее ради того, чтобы извлечь из общественных дел выгоду для себя.
Я уже говорил о конфликтах внутри ранней христианской церкви. Так вот, даже история или легенда о пребывании апостола Петра в Риме стала поводом для притязаний Рима на главенство западной, римско-католической церкви в ее столкновениях с восточным, греко-православным духовенством.
В V веке римский епископ добился того, что он один будет носить титул «папы», главного в церковной иерархии. Это слово происходит от греческого «паппас», что значит отец. С тех пор, сравнивая себя с верховным апостолом Петром, римские папы заявили о своем первенстве среди всех остальных епископов. В Средние века папа Пий Х скостил церковным иерархам даже сроки пребывания в чистилище — в полном соответствии Табели о рангах — от 200 дней для кардиналов до 50 дней для епископов… Впрочем, покупкой индульгенций от чистилища вообще можно было откупиться…
Католическая версия легенды о Петре стала со временем церковной доктриной, обосновавшей саму идею папства. Появилось учение о том, что Петр, этот «князь апостолов», двадцать пять лет был первым епископом Рима, основателем «римской кафедры» («римского престола»), а папа стал его непосредственным преемником, которому будто сам Петр передал свою власть и поручил главенствовать над христианским миром.
Так римские папы объявили себя «наместниками святого Петра на земле». А поскольку сам Петр был только «камнем», на котором Иисус Христос воздвиг свою церковь, то формула главенства папы звучит иногда еще прямее: «Папа Римский — наместник Христа на земле», так сказать, его земной представитель.
Идея папской непогрешимости зародилась в эпоху Карла Великого, то есть к VIII–IX в., а позже, во времена Юлия II (1503–1513), она дополнительно «обогатилась» идеей папского абсолютизма. Но реальная история папства отнюдь не столь благостна, как она представлена у ватиканского историка Г. Кастеллы