Какая же это божественность, благостность, мудрость, когда патриарх Кирилл лобзается с вурдалаком и призывает паству не выступать против его бесчинств? Хороша церковь, глава которой говорит, что порядочные православные на противоправительственные митинги не ходят… Как призывы к «нравственному возрастанию личности и общества, развитию национального самосознания, базовых ценностей в жизни нашего многонационального народа» сочетаются с коленопреклонным служением «отцов церкви» партии жуликов и воров? Если сила народа — «в молитве, духовном подвиге, потому что в глубине этого подвига открывается нам Божья правда и Божий замысел, в том числе и об Отечестве нашем, Святой Руси», то как всё это совместимо с жалким и примитивным прислужничеством антинародному режиму или портреты Сталина на месте икон в церквах?
В отличие от католической церкви, которая взяла на себя функции посредника в политических конфликтах и во многом способствовала ниспровержению автократических режимов стран Южной Америки, РПЦ твердо стоит на защите клептократического режима Путина в России. 8 февраля 2012 г. патриарх Кирилл прямо назвал правление Путина Божьим чудом. А вот прямая речь предстоятеля: православные «не выходят на демонстрации, их голосов не слышно, они молятся в тиши монастырей, в кельях, домах, но переживают всем сердцем за то, что происходит сегодня с народом нашим».
Инквизиторские функции РПЦ не кончились по сей день — достаточно вспомнить ее агрессивную реакцию на выступление молодых певиц панк-группы Pussy Riot. Аппетиты РПЦ как коррупционно-бюрократической структуры не имеют ограничителей, и церковь, будучи выведена из юрисдикции, не просто возвращает темное Средневековье, но начинает угрожать светскому государству, как это видно из того же процесса над Pussy Riоt.
Православие в России — такой же социальный институт, как полиция, и, как полиция, обслуживая власть, извечно тянет страну не вперед, а назад. Владимир Гундяев превратил церковь в посмешище. И вообще: нынешние иерархи РПЦ, все эти гундяевы и чаплины, относятся к Православию, как черт к ладану.
Самоупоенный консерватизм русской церкви на пике космической эйфории опасен не столько своим большевистским наследием, сколько гэбистскими следствиями — внутрицерковными процессами зреющего раскола, номенклатурного взрыва, вскрытия всей правды о происходящем в мифологических недрах «святая святых» — нового византизма «ЧК во имя Христа», по словам Владимира Можегова…
Не потому ли русский вариант христианства взял на вооружение лозунг не Иисуса Христа, а Константина Леонтьева: «Возненавидеть, а не возлюбить!»?..
Не потому ли чаемое нашими консерваторами тысячелетнее царство абсолютного добра обратилось в сталинщину — в новый христианский мир арестантских рот для исправления заблудших душ?..
У меня нет сомнений в том, что всплеск «православной религиозности» в России носит конъюнктурный характер и что в ближайшее время положение с религией в России ничем не будет отличаться от такового в западных странах, где церковь также сделала все возможное и невозможное, дабы народ разуверился в ней.
В своих книгах я много пишу о новом сознании и духовности, но, как свидетельствует вся человеческая история, ни государство, ни церковь не способны к эволюции того и другого — тем более церковь, зависимая от государства. Православие не справилось даже с тем, что все-таки удалось протестантизму, католицизму и другим конфессиям — создать нормальный рынок и нормальное, удобное для собственных граждан государство.
Что такое хорошее государство? Это когда магазин внизу работает, когда на свою зарплату ты способен прокормить семью, а твои дети — получить нормальное образование. Хорошее государство — то, которое не претендует на нечто большее, чем оно есть по своей природе; которое смиренно следит за тем, чтобы люди на его территории не вымирали и справедливость более-менее торжествовала; которое оставляет свободу — твоей совести и выбору твоего духа и не лезет поминутно в твою личную жизнь…
Центром и местом встречи государства, культуры и церкви должен стать человек, каждый отдельный человек (как это, кстати, и записано в нашей Конституции). Ибо главным смыслом их существования и является человек. И государство оживет только при наличии человека, и культура осуществляется только в присутствии человека, и церковь является только в свободном человеческом духе и истине. И лишь в этой «точке сборки» они могут встретиться, актуализироваться, превратиться из абстракции в реальность. Лишь здесь, в человеке и его свободном выборе, возможны событие и сама жизнь… Возможно осуществление христианства. Вот что было бы полезно переварить и уяснить сегодня нашим консерваторам, чтобы снова стать адекватными времени и самим себе.
Даже после завершения эпохи воинственного атеизма РПЦ не освободилась от сервильности и византизма, от абсолютного подчинения государству, еще — от ксенофобии и вражды, племенной ненависти к Западу и иным христианским конфессиям. Мало кто обращает внимание на то, что русский православный мессианизм противопоставляет себя греческой и восточной христианским церквам, из которых, собственно, вышло русское православие. Эту амбициозность Семен Людвигович Франк не случайно назвал «хроническим заболеванием русского сознания», состоящим в исключительности русских и в особой роли России в мировой истории. История русской церкви так тесно переплетена с историей русского государства, что петраграндизм тождественен цезарепапизму.
Тотальный обман — измена правде, Христу и Богу, а история, построенная на обмане, — путь в никуда! Скрывать многочисленные падения церкви для меня означает вредить ей, ибо Христова сила веры — в правде, а не в ее сокрытии. Грех идеализации или абсолютизации прошлого — не только в отказе от него, но и в предательстве будущего.
Увы, христианская теология во многом зиждется на многозначности слов и неадекватности переводов древних текстов. Это — не лучшие основания для укрепления религии, создаваемых святыми. Прикрываясь красивыми словами, церковники и сильные мира сего всегда вершили и поныне вершат свои гнусные дела, оправдывая их борьбой с врагами веры и отечества.
Дело в том, что святые, пребывая в Боге, не испытывают ненависти даже к своим мучителям, а это недоступно церковникам, выстраивающим вероучение на мести, ненависти и страхе — всем слишком человеческом и предельно далеком от святости. Стоит ли после сказанного удивляться, что с развитием человеческого интеллекта и укреплением эго количество сект и направлений растет, а истинно верующих — падает? Ведь только преодолев позывы эго и обратившись к Душе, человеческое сознание соединяется с сознанием божественным и получает возможность пережить на опыте, что человеческая сущность заключена в душе, которая никогда не рождалась и никогда не умрет. Именно это и называется просветлением, мудростью или возвращением к Богу.
Мудрость и религиозные истины вообще нельзя передать словами — только пережить, пройдя путь Будды или Христа. По поводу каждой истины можно сказать нечто совершенно противоположное ей, и оно будет тоже верно, но мудрость — удел святости, духовности, результат прощения и любви. По словам Сиддхартхи, мудрость непередаваема: «Мудрость, которую мудрец пытается передать другому, всегда смахивает на глупость».
Продолжу поучение Сиддхартхи: «…Истину можно высказать, облечь в слова лишь тогда, когда она односторонняя. Односторонним является всё, что мыслится умом и высказывается словами — всё односторонне, всё половинчато, во всём не хватает целостности, единства. Когда возвышенный Гаутама говорил в своих проповедях о мире, то должен был делить его на Сансару и Нирвану, на призрачность и правду, на страдание и искупление. Иначе и нельзя. Нет иного способа для того, кто хочет поучать других. Но сам мир, всё сущее вокруг нас и в нас самих, никогда не бывает односторонним. Для меня же важно только одно — научиться любить мир, не презирать его, не ненавидеть его и себя, а смотреть на него, на себя и на все существа с любовью, с восторгом и уважением».
Критика христианства
Ни одна религия в своей конкретности не избежит суда.
Историческое христианство — галиматья и нехристианская путаница; ибо сколько бы ни было в каждом поколении настоящих христиан, они одновременны с Христом.
Я пишу о закате христианства не с целью его ускорить, а, наоборот, для того, чтобы по возможности его предотвратить. Моя сверхзадача — обрисовать ошибочные исторические пути и, следовательно, указать возможности того, как их избежать в будущем. К тому же о закате христианства до меня говорили не просто многие выдающиеся умы разных времен, но и сам его основатель. Служителям церкви не мешало бы помнить, что Иисус Христос ясно предупреждал об упадке веры к концу времен как о чем-то неизбежном.
Сам я — верующий, много пишу о вере, религии, Боге и всегда подчеркиваю главное различие между верующим и атеистом: неверие в Бога никого и ни к чему не обязывает, тогда как вера, как минимум, обязывает человека «ходить перед Богом» — любить божественный мир, творить добро людям, прощать других людей и пытаться понять их.
Я вполне согласен с Л. К. Стейплзом, что упадок веры всегда идет в ногу с ее возрождением. «Упадок веры» — явление неоднозначное, ибо всегда была масса конформистов, «захаживающих в церковь», и горстка истинных христиан, «одновременных с Христом» и понимающих природу его богосыновства как присутствия Божьего духа в каждом из нас, — истинных христиан, стремящихся жить по Христу. Вера — это не удовольствие, не спасение, не бегство, но тяжкая ноша с огромным количеством обязательств, большинству неподсильных. Поэтому вполне естественно, что с ослаблением церковных пут масса стремится разбежаться точно так же, как забитые крестьяне бежали из иезуитского государства в Пар