ежима и что их действия терпят неудачу за неудачей. Я думал, что это оттолкнет Че, заставит пересмотреть свои планы. Но нет, видимо, чужие неудачи только подзадорили Эрнесто. Сегодня Фидель объявил, что Че выдвигается в свой поход не позднее ноября. Я вновь попытался убедить брата в необходимости остановить Че, но он настроен решительно. Сказал, что окажет Эрнесто посильную помощь, в остальном – умывает руки.
– И СССР также не будет ничего предпринимать? – спросила Вильма.
– Не знаю, Дебора, но думаю, что руководство Советского Союза поступит так же, как Фидель. Отойдет в сторону и посмотрит, чем закончится дело.
– Что ж, Рауль, пора и тебе отойти в сторону. Ты сделал все, что мог, и даже больше. Не кори себя, ведь, в сущности, твой брат прав: каждый сам выбирает свою судьбу. Твоя судьба – это Куба. Для Че Гевары все не так однозначно, он по натуре борец. Никто не заставит его сидеть в душном кабинете и сводить скучные цифры прихода-расхода. Он просто не создан для подобных занятий.
– Но как это тяжело, Дебора, осознавать, что дорогой тебе человек губит себя понапрасну! – воскликнул Рауль.
– Знаешь, дорогой, судьба – штука странная. Может статься, этот поход принесет Эрнесто славу.
– Думаешь?
– Надеюсь, Рауль. А теперь выброси мысли о Че из головы и пойдем домой. – Вильма погладила мужа по плечу. – Алехандро научился корчить забавную рожицу и жаждет поделиться своими достижениями со своим отцом.
Она встала и, не оглядываясь, пошла к двери. Она была уверена в том, что муж последует за ней, как и в том, что разговор о Че Геваре еще не закончен.
Глава 3
– Mein Bruder spielt Ball, повтори, Роке.
Мальчишка лет восьми, накручивая на палец торчащие во все стороны густые темные волосы, старательно выговаривал слова вслед за своей учительницей, но те никак не желали складываться во фразы. Язык цеплялся за зубы, по подбородку текли слюни, что явно не приносило радости учительнице, хоть та и старалась это скрывать.
– Не высовывай язык, Роке. Брудар… Брудар… не нажимай так на «р». – Учительница снова и снова повторяла сложное для ученика слово, но тот лишь сильнее высовывал язык и исходил слюнями. – Роке, постарайся произносить слово легче. Ведь не так это сложно. Представь, как будет приятно Роландо, когда ты сможешь звать его братом не только на испанском языке, но и на немецком.
– Сеньорита Лаура, почему Роландо нельзя выучить это слово и называть так меня? – Роке жалобно вздохнул и вытер рот рукавом рубашки.
– Роландо учится живописи. – Сеньорита Лаура протянула Роке тканевое полотенце. – Не пользуйся рукавом, когда нужно вытереть лицо. Вот, возьми.
– Я тоже хочу учиться живописи. – Роке послушно воспользовался полотенцем, его чумазое лицо закрыла ткань, пока он высказывал свои крамольные мысли. – Рисовать намного легче, а он старше меня, так почему все самое сложное достается мне?
– У каждого человека разные способности. У Роландо способности к живописи. Он чувствует цвет и перспективу, Роке. Ты же должен проявить терпение и открыть в себе способности к языкам.
– Но почему я не могу потратить свое терпение на то, чтобы открыть способности к перспективе и цвету? Кисти меня любят, сеньорита Лаура. Вы видели мой последний рисунок? – Роке привстал со стула, готовый бежать за рисунком.
– Видела, Роке, и могу сказать, что он весьма неплох.
– Неплох? Да он роскошен! Картина – хоть сейчас в музее выставляй.
– Быть может, ее и выставили бы в музее, если бы где-то открыли выставку человекокоров. Зачем ты пририсовал корове человеческие глаза и руки?
– Чтобы было смешно. Придет на выставку грустный человек, а там моя картина. Он встанет напротив нее и начнет смеяться. И будет так долго смеяться, что грусть навсегда улетучится. Разве это плохо, сеньорита Лаура? – Мальчик с надеждой смотрел в глаза учительницы, ожидая одобрения.
– Как на немецком будет звучать слово «картина»? – Сеньорита Лаура ушла от ответа.
– Да знаю я, знаю. Только мне совсем не нравится говорить на немецком. И зачем только этих немцев придумали? Разве не могут все люди говорить на одном языке? Вот было бы здорово, если бы все люди говорили на испанском! Это очень красивый язык. И слово «брат» на нем звучит намного дружелюбнее, чем на немецком.
Мальчик оборвал себя на полуслове, как только в комнату вошла его мать. Сеньора Сокорро Селич, как и подобает супруге полковника армии, даже дома застегнутая на все пуговицы, остановилась в дверях и нахмурилась. Сеньорита Лаура захлопнула учебник и подтянулась.
– Сеньорита учительница, Роке опять увиливает от учебы? – строго глядя на сына, задала вопрос Сокорро.
– Мы уже закончили, – ответила Лаура и увидела в глазах юного ученика выражение облегчения и благодарности. – До следующего занятия, Роке, тебе нужно заучить десять немецких слов, которые мы записали в тетрадь. Справишься?
– Конечно, сеньорита Лаура. – Мальчик вскочил со стула и в порыве нежности обнял учительницу. – К следующему уроку они у меня от зубов отскакивать будут.
Мальчик выскочил из комнаты, чуть не сбив мать с ног. Лаура поднялась. Сеньора Селич улыбнулась ей и проговорила:
– Роке просто обожает вас, сеньорита Лаура. И как вам удается заставить его зубрить все эти сложные слова? У других учителей он и десяти минут высидеть не мог.
– Роке – способный мальчик и очень добрый, – похвалила Лаура сына сеньоры Селич, несколько покривив душой. – Следующий урок, как всегда, во вторник.
– Полковник хотел присутствовать на уроке, – заявила Сокорро. – Хочет лично убедиться, что его деньги не пропадают даром.
– Хорошо, буду иметь в виду, сеньора Селич. Если это все, я, пожалуй, пойду.
– Антонио отвезет вас, – распорядилась сеньора Селич. – До вторника, сеньорита Лаура.
Кивнув на прощание, Лаура покинула дом. Водитель Антонио ждал у ворот. Для Боливии владеть автомобилем значило иметь определенный статус, а держать личного шофера – роскошь, которую мог себе позволить далеко не каждый. Полковник Андреас Селич, близкий друг и преданный слуга президента Рене Баррьентоса Ортуньо, возможность иметь автомобиль и держать личного шофера имел.
– Сеньорита Лаура, прошу садиться. – Антонио с важным видом распахнул перед девушкой дверцу автомобиля. – Куда вас доставить?
– Как всегда, Антонио. – Лаура села в машину. – На радиостанцию.
– Будет исполнено, сеньорита Лаура. – Антонио занял водительское сиденье. – Погода сегодня шикарная. По радио передают приятную музыку, не хотите послушать?
– Как знаешь, Антонио. Есть желание – включай. – Лаура откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.
– Знаете, сеньорита Лаура, я слушаю вашу передачу на радио. Мне очень нравится. Как вы ловко все по полочкам раскладываете, когда даете советы отвергнутым влюбленным. И какой осел мог отвергнуть такую девушку, как вы? Будь у меня шанс быть вашим возлюбленным, я бы вас всю жизнь на руках носил. А этот паршивец…
– Ох, Антонио, ты все перепутал. Да, я работаю ведущей радиопередачи «Советы безответно влюбленным» на радио Санта-Крус, но это не значит, что кто-то меня отверг. – Лаура вынуждена была открыть глаза. – А советы, которые я даю в прямом эфире, основаны на опыте многих людей, описанном в одной книге. Называется она «Семейная психология», я изучала этот предмет, и только.
– Да что вы такое говорите? Не может быть, чтобы человек без личного трагического опыта мог так сопереживать и так понимать отвергнутых влюбленных. Вот взять, к примеру, моего брата: он ни разу не был влюблен и, когда у него спрашивают, что делать, если девушка тебя не любит, сразу советует ее бросить и найти другую. А как найдешь, если в сердце застряла «она»?
Лаура снова закрыла глаза. Ей хотелось побыть в тишине, подумать о важном, о том, что занимало ее мысли, а не выслушивать в очередной раз пустую болтовню Антонио, но отказаться от его услуг она не могла. Поездки с водителем были непременным условием полковника Селича, когда он нанимал ее учителем для своего сына. Поначалу это было удобно, но, когда у Лауры появился свой автомобиль, необходимость в эскорте отпала. Она попыталась пересесть на свой автомобиль, однако у полковника Селича на этот счет оказалось свое мнение. В категоричной форме он заявил: либо Лауру возит водитель, либо от места ей отказывают. Добиваться объяснений Лаура не стала. Работа в доме полковника имела для нее большое значение, поэтому пришлось мириться со странностями Андреаса Селича.
Путь предстоял неблизкий: больше полутысячи километров разделяли города Ла-Пас и Санта-Крус-де-ла-Сьерра, куда Антонио должен был доставить Лауру. Она заранее знала, что все это время ей придется отбиваться от неловких ухаживаний боливийца. Это повторялось каждый раз, когда Антонио привозил ее в Ла-Пас или отвозил в Санта-Крус, и в какой-то степени у обоих вошло в привычку. Некий ритуал, соблюдаемый двумя сторонами: Антонио превозносил достоинства Лауры, а она нехотя принимала восторженные комплименты.
– Вы удивительная девушка, Лаура. Чудо, что вы появились в нашей стране, такой примитивной, нищей и убогой. Вы как произведение искусства, которое следует хранить в музее. Знаете, я однажды видел картины из парижского музея, брат выменял их у портового грузчика. Не сами картины, конечно, а открытки с их изображением. Там были нарисованы разные женщины, ну, вы знаете, обнаженные. Брат поэтому и сторговался с грузчиком, что женщины обнаженные. Непутевый он у нас, да что уж поделаешь. Но были там и другие, в одеждах с украшениями. И вы, Лаура, в точности как они. Вся такая тонкая и изящная, и музыкой увлекаетесь, и языками. Вы такая чистая и открытая, как солнце на небе.
Внешне Лаура никак не отреагировала на откровения Антонио, но внутренне вся сжалась. Сегодня девушке особенно тяжело было выслушивать похвалы со стороны наивного Антонио. «Чистая и открытая! Ох, Антонио, знал бы ты, кому расточаешь комплименты. Пожалуй, на всем континенте нет человека более скрытного и лицемерного, чем та, кем ты восхищаешься. – Лаура подавила тяжелый вздох, чтобы не вызвать волну вопросов. – А ведь когда-то я была именно такой, какой ты меня видишь. Когда это было? Куда все ушло?»