Доказательство предательства жены было сейчас здесь, прямо перед ним, оно смотрело ему в лицо. Он внезапно почувствовал себя чудовищно одураченным — да, он оказался рогоносцем: жена, которой он безгранично доверял, обманула и предала его.
Макс ощутил приступ тошноты. Он с усилием проглотил слюну, боясь, что сейчас его вырвет. Одно дело выгнать Еву из дому, отказать ей в наследстве и совсем другое — услышать, что она не его дочь. Его мужская гордость была задета, но сейчас Макс в первый раз понял, что муки, терзающие его,— в действительности муки разбитого сердца, муки погибшей любви.
Перед его мысленным взором встала Ева, какой он помнил ее,— упрямый, своенравный ребенок. Ее характер, ее непослушные кудри делали ее иногда очень похожей на детеныша львицы. Как отчаянно стремилась она не отстать от старших сестер в любом опасном деле! Сейчас Макс наконец признался себе, что всегда в душе восхищался твердостью духа дочери, ее подчеркнутой независимостью. И лишь сейчас он понял, почему Летиция отправила ее к родным: все эти годы она боялась, что он узнает правду.
Макс с испугом почувствовал, что на глаза у него наворачиваются слезы, поспешно отвернулся и нетвердым шагом поплелся прочь.
—Уезжайте,— пробормотал он.
—Я буду в городе дня через два!— крикнул вдогонку ему доктор Беннетт.— Пошлите за мной, если будет нужно!
Макс не ответил.
В последующие два дня Летиция то приходила в сознание, то вновь впадала в беспамятство. Силия и Лекси были при ней день и ночь и молили Бога об улучшении ее состояния, но Летиция, казалось, слабела с каждым часом. Дочери были в замешательстве: в бреду мать постоянно звала Еву.
—Зачем она зовет Евангелину?— спросила в сотый раз Лекси.
—Не знаю,— огрызнулась Силия,— но она ни разу не позвала нас. Я… просто ничего не понимаю!
Девушки переглянулись. Звать Еву им не хотелось, но, если они хотели спасти жизнь матери, выбора у них не оставалось.
Макс сидел на охапке сена в конюшне, подавшись вперед, уперевшись локтями в колени. Между ногами у него стояла откупоренная бутылка. Лицо Макса посерело от давно небритой щетины, рубашку он не менял три дня, и от него несло потом. Мило подумал, что никогда еще не видел хозяина в таком жалком виде.
—Так дальше нельзя, хозяин,— сказал Мило, глядя, как Макс осушает бутылку.
—Молчи, Джефферсон!— промычал Макс.— И каково было бы тебе узнать, что твой ребенок — на самом деле не твой?— У Мило не было ни жены, ни детей, но сейчас это было не важно. Мило же мужчина, думал Макс, он должен понять, каково сейчас ему!
—Все это дела минувшие, хозяин. Ничего хорошего не выйдет, если так ворошить прошлое.
—А что, может быть еще хуже?— фыркнул Макс.
Мило кисло поморщился. «Хуже тебе было бы узнать, что отец Евы — канак»,— подумал он.
—Может быть, хозяйка сама все расскажет, когда придет в себя,— сказал Мило, молясь про себя, чтобы Летиция солгала и не рассказала правду об отце Евангелины.
—Она поклялась мне, что не расскажет. Так какого дьявола я должен тогда заботиться о ней?! Да пусть забирает свой… секрет с собой в могилу!
Мило внимательно и недоверчиво посмотрел на Макса. Неужто он и в самом деле позволит жене умереть, хотя может помочь ей прямо сейчас?
—Да бросьте, хозяин… вы же не всерьез это…— осторожно сказал он.
Макс едва заметно двинул бровью, и Мило понял, что сейчас тот говорит очень серьезно. Мило еще раз внимательно посмотрел на него. Макс тяжело дышал, с него лил обильный пот. Несмотря на то что он был сильно пьян, лицо его выглядело белее мрамора. «Выглядит ужасно,— со страхом подумал Мило.— Тяжелый удар — узнать, что ребенок не твой. Еще помрет от разрыва сердца… а если умрут и Летиция, и Макс, что будет со мной?»
—Если я открою вам правду, хозяин… вы поможете миссис?
—Смотря какую правду,— грубо ответил Макс.— Если это кто-то из моих дружков… снюхался с моей женой… я убью его!
—Он не из ваших друзей, хозяин.
До отуманенного ромом сознания Макса неожиданно дошло, что Мило говорит как-то уж слишком уверенно, и он пристально посмотрел на него. Лицо Макса стало медленно наливаться кровью.
Мило в отчаянии сжал зубы. «Зачем только было начинать про это!» — мысленно выругался он.
—Ты что-то знаешь, Джефферсон?
Мило вздрогнул. Он хотел сказать что-то, но его внезапно хватил страх, и язык прилип к гортани: непредсказуемый гнев Макса мог сейчас обрушиться и на него.
—Нет… ничего… конкретного, хозяин…— слегка запинаясь, пробормотал он.
—Так какого же дьявола тогда болтаешь? Или ты знаешь что-нибудь или нет! И если знаешь — говори же прямо, Джефферсон… помоги мне!— Макс вскочил на ноги и шагнул к Джефферсону, со страхом смотревшему на него.
—Я… ничего не знаю, хозяин. Правду говорю.
—Я не верю тебе! Видел ты кого-нибудь? Кто терся около нее?— Макс помнил, что как раз незадолго до рождения Евы он сам увлекся Катэлиной Хейл. Конечно, он был так занят мыслями о ней, что ничего не видел вокруг себя. Его обвели, обманули под самым носом!
При этой мысли Макс замычал от бессильного гнева и тотчас дал себе слово сейчас же вышибить, если понадобится, всю правду из этого ничтожного Мило.
Мило Джефферсон слишком давно и хорошо знал Макса и, увидев его тяжелый, прищуренный взгляд, понял, что выбора у него не осталось: нужно было немедленно все рассказать Максу.
—Это было давно, хозяин. Я помню только одного человека, который общался с миссис… его звали Лютер Амос. Я избавился от него, хозяин. Я подумал, что он слишком сдружился с ней и стал забывать о работе. Я никогда не слышал ни о ком другом. Клянусь.
Макс застыл на месте — казалось, его поразила молния. Несколько секунд он молчал, переваривая услышанное.
—Лютер… Лютер Амос… Этот занюханный ирландский канак?— медленно произнес Макс. Сама мысль о Лютере поначалу показалась ему смехотворной. Но Ева… ее черные волосы, смуглая кожа, ее черные глаза… Неужели это возможно?
—Да, хозяин,— ответил Мило. Лицо Макса, покрытое потом, серело на глазах.— Миссис и Лютер очень… подружились. Не думаю, что между ними могло быть что-нибудь… он был простым рабочим… но кажется, что миссис Летиции он нравился.
—Канак…— растерянно пробормотал Макс и ошеломленно покачал головой.— Моя Летиция… и канак!
Мило, не отрывая взгляда, смотрел на Макса. Теперь он ясно осознал, что, выдав ужасную тайну Летиции, подверг настоящей опасности и свою собственную жизнь. С другой стороны, разве мог он не рассказать Максу о Лютере? Дав понять Максу, что знает что-то об отце Евы, Мило не оставил себе выбора — и теперь разговор с Максом стал игрой с самой смертью.
Мило затаил дыхание. Он понимал, что сейчас, в эти мучительные секунды, решается его судьба.
Глава 22
—Я должен извиниться перед вами. Я заподозрил вас…— сказал Джордж Беннетт Джордану, отъезжая с ним в коляске от ворот Уиллоуби.
Джордан глубоко вздохнул, стараясь немного успокоиться.
—Не стоит говорить об этом, доктор Беннетт. Я не виню вас в том, что вы заподозрили худшее. Думаю, в большинстве случаев такая подозрительность оправданна. Особенно в случае нашего друга Максимилиана Кортленда.
—Вы немного помогли мне вновь обрести веру в человечество,— ответил доктор Беннетт.— Сказать по правде, в последнее время я стал задумываться об отставке. Я видел слишком много подобных жестокостей, и с каждым днем смотреть на них становится все тяжелее. Но если вы думаете так же, как я, и готовы бороться, чтобы что-то изменить… у меня появляется слабая надежда на лучшее будущее.
—Вы не можете уйти в отставку, доктор Беннетт!— воскликнула Ева.— Не знаю, что бы мы делали без вас! Горожане, как я слышала, уже много лет хотят, чтобы в городе был свой врач, но пока все остается по-прежнему.
—Врачей не очень-то привлекает эта сельская глушь. Времени на поездки к больным везде уходит немало, но здесь ездить приходится очень уж далеко, и платят нам мало и редко, так что это работа не ради славы, а скорее на любителя. Вы, наверное, не помните мою дочь, Ева? Рейчел только что закончила медицинский колледж в Брисбене.
—Как хорошо! Нет, боюсь, я не помню ее. Вы, верно, очень гордитесь ею? А сумеет она получить место где-нибудь в городской клинике?
—Очень сомневаюсь. Выпускники-мужчины, конечно, получат вакантные места в госпиталях, а женщинам, к великому сожалению, должностей в хороших лечебницах почти не предлагают. Просто потому, что они женщины.
—А не приехать ли ей сюда?— взволнованно спросил вдруг Джордан.— Я бы мог купить или снять для нее дом в городе, и предоставить ей все необходимое для работы.
Джордж Беннетт изумленно замигал. Ева смотрела на Джордана открыв рот.
—Вы очень щедры, Джордан,— сказал наконец Джордж.
—Какая замечательная мысль!— воскликнула Ева.
—Уверен, моя дочь ухватится за такой чудесный шанс,— продолжал доктор.— Я, конечно, хотел, чтобы на первых порах она поработала вместе со мной… но я понимаю, что многие мои пациенты не захотели бы лечиться у нее из-за ее молодости, и к тому же она все-таки женщина… мне не хотелось обескураживать ее с самого начала, люди здесь весьма консервативны. Но если бы у нее была своя практика, то…— Доктор замолчал и только махнул рукой от избытка чувств.
—Джеральдтон отчаянно нуждается во враче,— сказал Джордан.— И я не думаю, что ей придется очень уж долго ждать, пока у нее появятся постоянные пациенты.
Джордж Беннетт попросил Джордана высадить его неподалеку от Сан-Ремо, плантации Альберто Сантини, милях в двух от Эдема. Нужно навестить, объяснил доктор, одного из детей Сантини, страдающего постоянными приступами лихорадки и болями в горле.
—Как только все закончу, вернусь к вам,— сказал доктор, вылезая из коляски.
—Я могу послать за вами О'Коннора,— предложил Джордан, но доктор и слышать об этом не захотел.
—Мне нужно ходить побольше!— воскликнул он.— Я ведь сам всегда рекомендую моим пациентам физические упражнения!