— спросила Силия и подозрительно посмотрела на Еву.— Что тебе сказал папа?
—Пожалуйста, оставьте нас, девочки,— сказала Летиция, вытирая глаза платком.
—Ты хочешь сказать Евангелине что-то, чего не хочешь, чтобы знали мы?— раздраженно спросила Лекси.
—Нам нужно кое о чем поговорить… наедине,— ответила Ева.— Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут.
Силия и Лекси нерешительно переглянулись. Они чувствовали себя униженными тем, что мать не желала, чтобы они присутствовали при разговоре с этим почти чужим человеком.
—Пожалуйста!— жалобно попросила Летиция.
—Позови нас, если что-нибудь понадобится,— сказала Силия и встала, бросив на Еву недовольный взгляд.— Я скажу Зете, чтобы она приготовила чай,— добавила она, беря Лекси под руку.
Дверь за ними закрылась. Ева повернулась к матери.
—Что тебе сказал Макс?— спросила Летиция, чувствуя, как тяжело бьется сердце.
Ева, услышав ее хриплый пересохший голос, налила в стакан воды из стоявшего подле кровати кувшина и поднесла стакан к губам матери, потом, оглянувшись на дверь, подвинула стул ближе к постели.
—Он сказал… что он не мой отец,— прошептала Ева.
Летиция разрыдалась, чувствуя себя всеми преданной. Как она надеялась, что Макс уступит ей хотя бы в одном и даст возможность самой рассказать Еве правду! Разве он не должен был поступить так? В конце концов она же заявила ему, что не претендует после развода на его имущество. Бессердечие мужа еще раз больно ранило ее, и в который раз Летиция с удивлением подумала, как могла когда-то любить этого человека.
—Я просила его… Я сама хотела сказать тебе правду!— По лицу Летиция пробежала слеза.— Он не имел права…
—Значит, это правда?— воскликнула Ева.— Правда, что Макс… не мой родной отец?
Летиция кивнула в ответ:
—Прости меня, Евангелина, мне нужно было давно рассказать тебе об этом, но я не знала, как и начать… и я…— Глядя на Еву, Летиция почувствовала, как сжимается ее сердце, и отвернулась.
—Ты боялась?
Летиция слабо кивнула.
—Наверное, ты думаешь, что я просто позорно струсила,— добавила она.— Так и есть.
—И почему ты вдруг решила сказать мне правду?— спросила Ева и внезапно почувствовала, что краснеет от стыда — ведь она не раз мысленно обвиняла свою мать в малодушии.
—Я вернулась с праздника… а он бушевал, кричал о твоей статье, просто рвал и метал… Ты могла писать, что считаешь нужным, я сама мысленно восхищалась твоей храбростью. Я думала, что со временем… я тоже сумею набраться мужества. Я… слишком долго боялась его и поняла, что больше не могу жить в постоянной лжи… И, честно говоря, впервые за много лет я почувствовала, как с меня упало это бремя… и я с гордостью сказала ему, что ты, такая чудная, храбрая, независимая — не его родная дочь. Наверное, ты подумаешь, что это было жестоко, но я…— Летиция запнулась, не желая говорить Еве, что Макс угрожал лишить ее наследства.— Он столько лет обращался со мной, как со своей рабыней! Я давно разлюбила его, и признаюсь, я с огромным удовлетворением сказала ему, как сильно я любила твоего настоящего отца.
Потрясенная, Ева молчала.
—Когда ты была совсем маленькая, я не могла сказать ему… Я всегда страшно боялась, что он выгонит меня из дому и я никогда не увижу тебя и твоих сестер. Но время все постепенно меняет — сейчас все вы выросли и больше не нуждаетесь во мне. Прошу, поверь мне, я видела твое горе, Евангелина — я видела боль в твоих глазах, слышала ее в твоем голосе. Я знаю, что никогда не смогу дать тебе то, что ты тогда потеряла… и сейчас все это уже ничего не значит… но я очень виновата перед тобой.— Летиция высморкалась и вытерла глаза. Ева отошла к окну, глядя на падающие с крыши капли дождя. Где-то далеко прогремел гром, обычно пугавший Еву, но сейчас оцепеневшая Ева едва услышала этот звук.
—Я понимаю, ты всегда хотела понять, почему я оставила тебя у Корнелии и Льюиса. Мне стыдно говорить об этом,— продолжала Летиция, снова заплакав,— но, глядя на тебя, я вспоминала о своей тайне. И чем старше ты становилась, тем сильнее ты напоминала мне его… и наконец,— Летиция вновь вытерла слезы,— я поняла, что мне легче не видеть тебя. Это убивало меня, меня мучила вина!
Ева медленно повернулась и посмотрела в лицо матери.
—Кто мой отец?— спросила она.
Летиция прикрыла глаза, и его лицо, как всегда, ясно предстало перед ее мысленным взором. Его теплота, его юмор, его особенное отношение к ней. На ее губах появилась чуть заметная улыбка, и Ева, поняв, что мать сейчас думает о ее настоящем отце, вдруг почувствовала к ней странную нежность.
—Его звали Лютер. Лютер Амос. Его мать была ирландка, а отец — родом с Самоа. Юмор, огонь в глазах достались ему от матери, а от отца он унаследовал физическую силу и мягкий характер. Это был чудесный человек, сильный, и все же добрый, заботливый и такой же сострадательный, как и ты. Когда он был со мной, я чувствовала себя такой счастливой, что не могла не смеяться, даже когда мне этого не слишком хотелось. Это трудно объяснить… но меня так тянуло к нему…
Ева вдруг вспомнила о Джордане и поняла мать.
—И я не могла не полюбить его, Евангелина,— продолжала Летиция.— Я знаю, я была не права… но в тот момент я совершенно потеряла голову. Я, наверное, оправдываю себя, но Макс проводил тогда в Эдеме все время. Он говорил мне, что помогает Патрику советами по хозяйству, но я-то знала, что он… увлекся Катэлиной Хейл.
Ева охнула от изумления.
—Не знаю, чувствовала ли она к нему что-либо… Я никогда не встречала людей, любивших друг друга так, как Патрик и Катэлина… но в тот момент наша жизнь с Максом превратилась в какой-то абсурд.
—И что стало с моим отцом?
—Он… пропал.— Летиция едва сдерживала слезы. Каждый раз, вспоминая о том, как потеряла Лютера, она чувствовала боль в сердце.
—Он бросил тебя?
—Нет. Я думаю, Мило заподозрил, что… между нами что-то есть и…— Летиция замолчала.
—Ты хочешь сказать, что Мило… убил моего отца?— похолодев, спросила Ева.
—Я не знаю, что произошло. Но больше я никогда не видела Лютера. Я бы знала, если бы он был жив. Он не мог просто исчезнуть, не сказав мне ни слова! Это был не такой человек, и он любил меня! Я уверена в этом, как в том, что я живу на свете!
Поняв, что ей не суждено увидеть отца, потрясенная Ева расплакалась.
Глядя на дочь, Летиция чувствовала, что сердце ее готово разорваться от горя.
—У меня в бюро… спрятана его фотография. Возьми ее,— прошептала она.
Через несколько мгновений Ева уже держала в дрожащих руках старую фотографию. Сквозь слезы она увидела красивого мужчину с черными миндалевидными глазами — и сердце Евы вдруг радостно забилось: Лютер Амос оказался именно таким отцом, о котором она всегда мечтала.
—Спасибо, мама,— прошептала девушка.
—Мне очень горько, что ты никогда не встретишь его. Я не жду, что ты простишь меня… но прошу тебя, поверь, что я никогда, ни на миг не переставала любить тебя!
Ева верила ей. Слезы текли по ее лицу, когда она склонилась и обняла мать.
—Мама, ты должна перестать винить себя! Тетя Корнелия и дядя Льюис воспитывали меня, как родную дочь, и я благодарна им за это,— Ева вытерла слезы.— Может быть, и гораздо лучше, что ты увезла меня подальше от Макса. Я бы не вынесла его жестокостей, того, как он обращается с канаками!
—Это было ужасно. Я не могла ничего изменить, но сейчас…
—Что?
—Сейчас я, быть может, смогу что-то сделать…
Ева не желала, чтобы Летиция подвергала себя опасности.
—Мама,— сказала она свистящим шепотом,— кое-что уже сделано. Я не могу сейчас говорить об этом, а тебе в данный момент лучше успокоиться и постараться поскорее поправиться.
—Не пиши больше в газете. Это слишком опасно.
Ева покачала головой:
—Мама, ответь мне… Это Макс столкнул тебя со ступенек?
Летиция вздрогнула, впервые подумав о такой возможности.
—Я помню, что мы ссорились, и помню, что пошла на веранду. Там было темно. Я сказала ему, что ухожу от него и уезжаю в Новую Зеландию. Я забыла, что стою на самом краю, и повернулась… Да, Макс бросился ко мне, но он хотел удержать меня. Может быть, он нечаянно и подтолкнул меня еще больше, или, быть может, я наступила на платье… я просто упала…
—Надеюсь, для его же блага, что это был несчастный случай. С тех пор он вел себя как грубое животное! Я привезла сюда доктора, и он даже не впустил нас!
Летиция нахмурилась:
—Он оскорблен и озлоблен. Я тогда была возмущена, но помню, как он был ошарашен, узнав от меня, что ты не его дочь.
—А разве он не обрадовался, что я не его дочь? Мне всегда казалось, он ненавидит меня!
—Он всегда притворяется бессердечным человеком, но я помню его выражение, когда ты только начала ходить, когда ты в первый раз сказала «папа». Мне показалось тогда, что на грудь ему повесили золотую медаль, так он был горд. Я уверена, он тоже помнит, что он тогда чувствовал.
Ева с благодарностью слушала мать, но в глубине души не верила, что Макс мог так относиться к ней.
—Я думаю, мама, что тебе нельзя здесь оставаться,— сказала Ева.— Это небезопасно. Поправляйся скорее, нам нужно как можно быстрее уехать отсюда.
—Не волнуйся обо мне. Александра и Силия проследят, чтобы со мной все было в порядке. Мне нужно поговорить с ними до того, как Макс что-нибудь сам им скажет. Это справедливо, если они узнают от меня о моих отношениях с другим человеком… и о том, что ты его дочь. Попроси их зайти ко мне, когда будешь уходить.
—Конечно. Если хочешь, я могу остаться здесь, с тобой.
—Нет, тебе не стоит оставаться здесь. Но, надеюсь, мы скоро увидимся?
—Мы еще поговорим, когда ты поправишься.— Ева чувствовала смущение, она еще не успела привыкнуть к таким откровенным отношениям с матерью.— Мне, наверное, действительно нужно идти… пока Макс не проснулся.— Ева, посмотрев на фотографию отца, улыбнулась и сунула ее в карман рубашки.— Выздоравливай, мама.