— Молодец мужик! — восхитился водитель. — Это ж надо, как смекнул охмурить. Ну а потом-то Маня узнала о его хитрости?
— Узнала, — вздохнул Белокуров. — Он же сам ей по глупости и рассказал. И хотя брак у них к тому времени уже был крепок и малышок народился, а всё же героический облик Вани после этого несколько померк.
— А я б на месте Мани ещё больше Борю полюбила... то есть Ваню, — сказала Элла лукаво. — За его хищное коварство при достижении желанной женщины.
— И не дурак, — похвалил водитель. — Сообразительный. А главное — не подставлял свою башку в Белом доме.
— Всё, приехали, — оповестила Элла. — Вот он, обещанный деликатесный рай.
Из автомобиля они отправились в магазинчик. Там Белокуров покупал всё, что под руку попадалось: икру, сёмгу, маринованные щупальца осьминогов, готовый салат из креветок и раков под майонезом, сыр рокфор, свежую клубнику в коробочке, ананас, киви, свежие грибы, ветчину, сырокопчёную колбасу.
— Кончики слоновьего хобота есть? — спросил он.
— Вроде нет, — недоумённо оглядевшись по сторонам, сказала продавщица.
— А бывают?
— Пока не завозили.
— Если завезут, позвоните мне по этому телефону, — он протянул свою визитную карточку. — Дайте ещё бутылку «Смирновской можжевеловой», шампанское, сок из гриб-фрукта.
— Из грейпфрута?
— Да, из гриб-фрукта. Правильнее гриб-фрукт.
— Всё, уходим, и так почти весь магазин скупили.
— Подожди, мы достаточно для Василия купили постной еды?
— Достаточно, достаточно, облопается твой Василий грибами с клубникой.
— Сколько с меня?
Расплатившись, вышли из магазина. На улице Белокуров спросил:
— Так что, он не уехал вчера?
— Кто?
— Василий.
— Человеколюбивый Василий над людьми не творил насилий, но люди об этом не знали и насилье над ним совершали.
— Это Олега Григорьева стихи?
— Это мои стихи! Хотя, конечно, подражание Григорьеву, признаю. Ах, какая весна! Как я люблю запах весны!
— Потому что вы с ней пахнете одинаково, — сказал Белокуров.
Они вошли в подъезд её дома, стали подниматься по лестнице, как вчера. Она придержала его, встала на ступеньку выше, обвила руками его шею, сказала:
— Как бы я хотела, чтоб ты пришёл тогда, четвёртого октября, ко мне, а не к ней, и сказал мне, а не ей: «Спрячешь?»
— Ты бы спрятала?
— Глубоко-глубоко.
Наконец настало время для поцелуя. Всё опять повторялось, как вчера. Может быть, Василий и впрямь передумал ехать к своему священнику? Проспал? Заболел? Приревновал?
— Пойдём, — прошептала Элла, беря Белокурова за руку и ведя за собой. Ключ вонзился в замочную скважину, дверь распахнулась.
— Василий! — крикнул Белокуров, входя следом за Эллой.
— Что ты кричишь? — закрывая дверь, проворчала Весёлкина.
Белокуров заглянул в комнату, в кухню. Василия нигде не было.
— Остались туалет, ванная и кладовка, — сказала жена Василия. — Может быть, вы снимете плащ и поставите сумки на пол? Идёмте, мой дорогой, в комнату, я хочу кое-что подарить вам.
— Подарить? — переспросил он пересохшим вдруг ртом. Он ещё ни разу не изменял Тамаре.
В комнате Элла вскочила на стул, порыскала взглядом по полке, выудила одну книжку в мягком переплёте, спрыгнула и протянула подарок Белокурову. Он взял, рассмотрел обложку. Это был Монтерлан — «Бестиарии».
— Спасибо, милая радуга, — прошептал Белокуров, кладя книгу на стол.
— За что? — прошептала Элла, подходя к нему вплотную.
— За всё, что уже было между нами. За то, что у меня поселилось вот здесь со вчерашнего вечера. — Он постучал себя пальцем по груди. — И за то, что сегодня нет Василия.
Глава шестаяСВОЛОЧЬ
Не жди меня, мама, хорошего сына,
Твой сын не такой, как был вчера,
Меня засосала опасная трясина,
И жизнь моя—вечная игра.
Грех — явление заразное. Если, допустим, на просторах европейской территории России согрешит один человек, то невольно ещё десяток-другой, которые, может быть, грешить и не собирались, непременно поддадутся грехопадению. Тем более удивительно, что Сергей Михайлович и Евдокия, проведя вместе весь вечер четверга, всю ночь и всё утро пятницы, так и не переступили ту грань, за которой добрые и нежные друзья становятся любовниками. В полдень он покидал её превосходную квартиру в знаменитом доме на набережной, в котором расположен кинотеатр «Ударник», и всё его существо было переполнено законным недоумением. Огромная квартира, в которой двое, мужчина и женщина, провели наедине друг с другом часов десять, так и не стала свидетельницей победы мужчины над женщиной!
В дверях Евдокия наградила Сергея Михайловича прощальным поцелуем, долгим и страстным, от которого в Тетерине вновь вспыхнуло всё, включая надежду, и он попытался было вплыть обратно в разочарованное жильё, но Евдокия стойко осадила его:
— Всё, Серёженька, всё! Тебе надо спешить. Не обижайся, ведь я пообещала тебе. Встретимся через семь часов. Время промелькнёт незаметно.
Спускаясь в лифте, Тетерин пытался припомнить, где это у Бунина есть рассказ, в котором любовница вот так же измучивала своего любовника, позволяя ему всё, кроме последнего.
— Вот сволочь! — промолвил с усмешкой Сергей Михайлович, вовсе не вкладывая в это злостное ругательство особой ненависти ни в адрес Евдокии, ни в адрес бунинской героини. Просто он устал от бесплодных попыток и был несколько раздражён. Ну хорошо, допустим, тут была простая женская причина. Тогда зачем надо было затаскивать его к себе после встречи полуночи в ожидании Ч и так долго мучить?
Теперь он был невыспавшийся, квёлый и уже ничего не хотел от жизни. Садясь в машину, Сергей Михайлович с ужасом думал о том, что сегодня вечером и ночью всё опять повторится. Правда, Евдокия клялась ему, что в эту ночь — да, в эту великую ночь — непременно, ибо в эту священную ночь откроется великая чакра.
Миновав мост, Тетерин поехал по Полянке, вспоминая всё вчерашнее. После вводной лекции и вступительных взносов все, кто слушал Вернолюбова в зале с портретами, были разведены по разным комнатам, где ближайшие сподвижники великого теоретика продолжили увлекательные беседы по поводу всемирного и всеобъемлющего Ч. На сей раз всё сопровождалось музыкой и раздачей лёгких спиртных напитков и закусок. Там Сергею Михайловичу стало хорошо. Теперь, переезжая Садовое кольцо, он тихонько простонал от воспоминания о том, как Евдокия впервые незаметно поцеловала его в мочку уха, как увлажнилась и потеплела жизнь от её сладостного дыхания, которое он ощущал на своей щеке и шее, как она сообщила ему о том, что родители уехали в Швецию и вся роскошная квартира свободна. До чего ж ему хотелось схватить её и тотчас же везти на Москворецкий остров, в дом, воспетый Трифоновым! Но нет, введение в Ч продолжалось, предстояла ещё встреча полуночи, о которой Тетерин впервые узнал, что это не просто окончание одних суток и наступление других, это в первую очередь — полное Ч, полно-Ч.
— Чепуха! Чушь! Ч знает что! — чертыхался Сергей Михайлович, спускаясь вниз по Люсиновской улице и ловя себя на том, что всюду ему мерещится проклятое Ч. Вот ключи болтаются, а ключ — это клюв Ч. Вот на заднем стекле у едущего впереди «жигулёнка» приляпана картинка с надписью: «Желаю удачи!» А что такое удача? Это когда выудишь Ч. Пока он своё Ч не выудил. Но сегодня откроется священная и великая чакра...
Это было не просто наваждение, и Ч мерещилось ему не только в словах и фразах, но везде, в самих понятиях, в самих предметах, в самой сущности бытия. Он чувствовал, как мириады Ч пронизывают его, словно рентгеновские лучи, которые, как уверял вчера Вернолюбов, должны по-правильному называться Ч-лучи. Ве-Ч-ность, то-Ч-ность, в Ч Ра... Во всём движеньи мира он чувствовал сейчас непреодолимое влияние Ч. Это его и пугало, и забавляло, наполняло новизной ощущения. Где-то глубоко в душе он начинал гордиться, что так остро и неподдельно чувствует Ч. Об этом ему вчера говорил Святослав Зиновьевич, подсев с бокалом крымского вина «Чёрный доктор»:
— Вы занимаетесь краниологией, то есть, по-русски, черепословием. Ведь вы же не случайно выбрали именно эту профессию. Что такое череп? В нём слышится и Ч, и репа, скажете вы? Нет, дорогой мой, слово это означает — Ч хребта, только со временем сначала выпала X, получилось черебт, а уж потом, естественным образом, череп. Вот оно как. Всё это постижимо. Вы, я знаю, очень быстро войдёте в Ч со всеми трудностями и радостями подобного миропонимания. В вас очень сильное чувствование Ч, только его надо открыть и расширить. Черепословы всех времён необыкновенно близко подходили к сознанию Ч, а многие из них, я уверен, получали это сознание, только им его приходилось скрывать. Россия сейчас самая свободная страна в мире, и только здесь можно будет создать религию Ч, культ Ч, чудесную черковь, в чертогах которой воссоединятся все религии мира, а все люди мира наконец-то обнимутся, став братьями в Ч. Я вижу по вашим глазам, как вы стремительно просыпаетесь. Вы самый способный из всех новичков, пришедших сегодня ко мне. Ваша фамилия на самом деле Чечерин, а не Тетерин. В ней целый выводок Ч. Очень скоро вы станете моей правой рукой. А со временем, быть может, и левой. Я — левша. Хочу выпить за ваше здоровье. Ч-окнемся!
— А ваша фамилия, стало быть, не Вернолюбов, а Чернолюбов, — заметил Тетерин, чокаясь с этим опасным чудаком.
— Возможно, — улыбнулся тот. — Но со временем я открою вам свою истинную фамилию. И вы будете жутко ошарашены, мой дорогой.
— Зовите меня, в таком случае, Чергей Чихайлович, — надерзил Тетерин, на что Вернолюбов нисколько не рассердился, а напротив того — весело расхохотался:
— А вы замечательный хохмач! А я, стало быть, Чвятослав Чиновьевич? Ха-ха-ха! А, кстати, вы заметили слово «хохмач»? Знаете, что такое по-еврейски «хохма»?
— Что же?