— Браво! — воскликнула княгиня. — Я лишний раз убеждаюсь, что вы настоящий мужчина, и я не случайно влюбилась в вас с первого взгляда. Но я хочу, чтобы вы знали ещё одну диковатую вещь. На меня очень сильно повлияло ваше удивительное сходство с отцом-основателем. Дело в том, что он когда-то был моим мужем. Я очень любила его, но при этом недолюбливала, сама не зная за что. Порой он столь сильно раздражал меня, что я готова была выбросить его в мусоропровод. Мы развелись, я вышла за другого, за сказочно богатого предпринимателя, с которым вы имели честь познакомиться у себя в редакции.
— Которая одновременно является и моим домом.
— Ну да. И вы представляете, что мой бывший муж пошёл в услужение к моему теперешнему мужу, признал его своим сюзереном, а себя — его вассалом. Отцом-основателем при князе. Несмотря на это, я и сейчас его и люблю, и недолюбливаю. Вы были предельно откровенны со мной, я тоже буду откровенной... Давайте прогуляемся разок вокруг дворца, чтобы я успела договорить? Так вот, не далее как вчера я изменила своему нынешнему мужу со своим бывшим.
— Сплошное Ч! — вырвалось у Белокурова.
— Почему Ч? — удивилась княгиня Жаворонкова.
— Ч знает что, — пояснил главный бестиарий, еле сдерживая зевоту.
— А, понятно. Ч так Ч. Ну и вот, я изменила, и ничего не изменилось, если не считать странного извержения из-под земли вонючей жижи. Кроме этого, ничего не изменилось в моей душе. А когда приехали вы и я вас увидела, всё изменилось! Не перебивайте меня. Вы такой сонный, а я вас мучаю, но потерпите ещё чуть-чуть. Так вот, хотите смейтесь, хотите нет, я сразу поняла, что я недолюбливала в своём бывшем муже Владимире. Во-первых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь вырастут такие превосходные мопассановские усы, как у вас. Во-вторых, у него никогда не было и вряд ли когда-нибудь появится такая добрая полнота тела, как у вас. В-третьих... Не улыбайтесь так иронично! В-третьих, у него никогда не родятся дети, потому что он недомужчина. В-четвёртых, если они когда-нибудь и родятся, то жена его сбежит с американцем в Америку и заберёт с собой этого несчастного ребёнка, потому что отец его будет недомужчина и позволит этому произойти. В-пятых, в отличие от него, вы бы никогда не пошли в услужение к богатому мужу своей бывшей жены, потому что вы — полноценный мужчина. И вы не отдали своего сына, потому что вы — полноценный мужчина.
— Вы правы, — произнёс Белокуров, ведь она ждала от него каких-то слов. — Я никогда не пошёл бы в услужение к новому мужу своей бывшей жены, хоть бы он был миллиардером. Но я никакой не полноценный мужчина, потому что я не спал всю ночь и теперь вот-вот упаду и засну. Простите меня, ваше высочество!
— Ну хорошо, хорошо! — облегчённо засмеялась она. — Идите и дрыхните! Увидимся в полдень.
После этого они наконец расстались. Белокуров отправился в отведённое ему жильё, удостоверился, что Прокофьич и Серёжа мирно спят, и сам поспешил провалиться в сон.
И вот теперь, стоя перед зеркалом и мгновенно прокрутив в памяти безумный разговор с княгиней Жаворонковой, главный бестиарий выдавил в мыльницу побольше крема для бритья, взбил могучую пену и намылил не только подбородок, но и свои пышные усы. Мгновение он с тоскою в сердце ещё раздумывал, а потом прокряхтел:
— А! Новые вырастут, ещё мопассанистее!
И принялся уничтожать красоту.
Серёжа, заглянув в ванную, полюбопытствовал:
— Пап, чо делиишь?
— Меняю облик, сын мой, — весело ответил отец.
— Пап, чо пысано? — спросил сын, войдя и взяв с края раковины запечатанную кассету с лезвиями. — Чо пысано, пап? — повторил он, имея в виду надпись на кассете.
— «Жилетт», — прочёл истребитель красоты. — Чиркнул, и мужчины нет.
Он закончил черновое бритьё, выбросил старое лезвие, распечатал кассету, достал новое, ещё раз намылил лицо и побрился набело — быстро и беспощадно. Теперь из зеркала на него смотрело безусое, хотя и не скажешь, что бабье, лицо. Но он всё равно оценил зрелище как позорное:
— И впрямь, чик — и мужчины нет. Вот тебе и весь жульетт. Чмо какое-то. Ч да и только!
— Ну и рожа! — произнёс отчим, когда Белокуров покинул пункт истребления красоты.
— Прокофьич! Ты же сам всю жизнь набосо бреешься. Я и решил тебе приятное сделать, — смеялся Белокуров.
— Набосо... — проворчал отчим — Слово-то какое подобрал гадкое. Тебе набосо не идёт, с усами лучше.
— Взрастим новые. Ну-с, идёмте на княжеский обед.
— Интересно, чем сейчас князья угощают.
— А разве раньше ты, Прокофьич, у князей потчевался?
— Ну, в кино, в книгах там. А как же? Представление имею.
Дождавшись, когда Прокофьич в свою очередь умоется, побреется и принарядится, они отправились на четвёртый этаж, где в красиво убранной столовой их уже ждали княгиня Жаворонкова (как, бишь, её зовут-то?), её фрейлина (тоже имя выпало из памяти), Тетерин и отец-основатель (Владимир, а — ни отчества, ни фамилии...).
— А вот и мы-ы-ы! Простите, что заставили ждать, — бодро и громко объявил Белокуров, оглядывая стол, на котором стояли блюда с осетриной, сёмгой, икрой, заливным, пирожками, овощами, ещё чем-то, красивая посуда, большие бокалы из тёмно-синего стекла, которые поменьше — из темно-красного, отчего сразу припоминались утренние балахоны.
— Это мужчины, а это женщины, — сказал главный бестиарий, постучав вилкой по краешкам бокалов, но не успел пояснить своей наблюдательности, потому что раздался почти душераздирающий возглас княгини Жаворонковой:
— Боже! Что вы с собой сделали?!
— Не понял... Ах, усы?.. Да, вот так вот, — замурлыкал Белокуров. — Решил поменять имыдж. Похудеть, простите, за столь короткий срок не успел.
— Отвратительно! Просто отвратительно! — возмущалась княгиня. — Трудно даже подобрать сравнение, на кого вы сейчас похожи.
— Как раз легко, — возразил главный бестиарий. — Я стал ещё больше похож на отца-основателя.
— А, по-моему, даже меньше, — сказал палеоантрополог. — До этого казалось, что вы — это он, только без усов, а теперь...
— А теперь?
— А теперь — не он, хотя и без усов, — наконец, подобрал определение Тетерин.
Все расселись и приступили к еде. Слуга поинтересовался, кому что принести из питья.
— Апельсинового сока, — сказал отец-основатель.
— А нам с мальчиком молока, если есть, — попросил Прокофьич.
— Минералки, — заказал Тетерин.
— А мне пива, — попросил Белокуров, — поскольку за руль мне садиться.
— И мне пива, — приказала княгиня. — А вы что, собираетесь ехать?
— Да, намерены, — ответил главный бестиарий, поедая осетрину. — Сегодня ночью хотим встретить Пасху в одном сельском храме.
— Это правда? — почему-то спросила отца-основателя княгиня.
— Я не знаю, — пожал плечами тот.
— Превосходный священник, старинный храм, — говорил Белокуров, кладя себе в тарелку заливное. — Никакой московской суеты, мало народу, на рассвете — разговенье... Которое для нас, впрочем, ничего не значит, ибо мы не постились.
— Разве вы видите на столе мясное? — хмыкнула княгиня.
— Не вижу, но в Великий пост, ваше высочество, на столе не должно быть не только мясного, но и рыбного и молочного, только овощи и постные каши, — просветил Белокуров и с удовольствием прикончил кусок заливного судака.
— Пасха в деревенском храме... — мечтательно произнесла княгиня. — Мы поедем с вами! Такова будет моя княжеская воля! И там, в скромной обстановке, заставим отца-основателя повенчаться со своей невестой, от которой он отказывается.
— Екатерина Петровна! — вспыхнула фрейлина. — Я же просила!
— Ничего не желаю слушать, — возразила княгиня, имя которой вновь стало известно Белокурову. — Представьте себе, соблазнил девушку, назначил свадьбу, которая должна завтра состояться, и в самый последний момент подколесинствует.
— Прекрасно сказано! — легонько похлопал в ладоши Белокуров.
— Но ведь действительно ведёт себя, как Подколёсин! — возмущённо продолжала княгиня. — Господа, скажите ему, что так не делается.
— Господа все в Париже, — заметил Белокуров голосом Шарикова из своего любимейшего фильма. — Товарищ княгиня, должен вас огорчить тем, что в Светлое Христово Воскресение браки не совершаются, так что, при всём желании спасти честь девушки, мы не сможем завтра никого обвенчать, а сегодня уже поздно. Да и сегодня не венчают — пост ещё не кончился. Насколько мне ведомо, первые венчания совершаются в первое воскресенье после Пасхи. Так называемая Красная Горка или Антипасха.
— Каковы познания! — усмехнулась княгиня.
— Всё-таки, как-никак, а я — главный редактор газеты, защищающей интересы православных русских.
— Я заметила, что ваша газета из этих... Как говорится, по другую сторону баррикад.
— Никаких баррикад после девяносто третьего года нет, — возразил Белокуров. — Одни барракуды остались. А вы, ваше высочество, оба раза за Ельцина голосовали?
— Ни за кого я не голосовала. Не была, не состояла, не участвовала. А вы? За Зю-зю?
— Нет. За Лебедя. По дурости, — вздохнул Белокуров. — Грех на мне. Предателя Родины принял за возможного спасителя. Недальновидность проявил.
— Я тоже, — признался Тетерин.
— А я — за Ельцина, — сказал отец-основатель.
— И я, — тотчас призналась его невеста.
— Вот и сам Бог велел вам пожениться! — воскликнул главный бестиарий. — Совет да любовь! Пью это волшебное пиво за будущий союз. Если родится сын, назовите его Борнелем или Борникелем. Какие ещё аббревиатурные имена можно сочинить из ФИО нашего всенародно избранного? Ельборн, Бнель... — Он не удержался и произвёл из фамилии, имени и отчества Ельцина всем известную неприличность.
— Мат в нашем княжестве запрещён, — произнёс отец-основатель с неудовольствием.
— Простите за хамство, — тотчас исправился Белокуров, спохватившись, что его опять несёт куда-то не туда, и вновь видя напротив себя влюблённый взгляд, только теперь — других глаз. За всю жизнь на него не смотрели влюблённо так часто. Зря только усы сбрил.