хотя такая искренность грозит ему длительной отсидкой? У такой словоохотливости должны быть какие-то основания веские. Или увесистые.
– Я найду, как к ней подступиться, Роман Александрович, – пообещал Китайгородцев. – Я даже примерно знаю, как действовать.
Они подошли к кабине лифта. Хамза молчал, насупившись.
– Надо разыскать ее ребенка и ее мужа, – сказал Китайгородцев.
– Мужа у нее нет. Прочерк в свидетельстве о рождении.
– Я помню. И все равно надо разыскать. А еще ее родственников близких. Тех, кто с нею в контакте, если есть такие.
Пришел лифт. Старый лифтер в белом халате с невозмутимым видом распахнул дверь.
– А чего ты так стараешься? – спросил Хамза у своего спутника, входя в лифт.
– Баранова жалко, – коротко ответил Китайгородцев.
– Ты мне нужен! – сказал Петя Проскуров Китайгородцеву.
– Уезжаю я, дружище. Командировка у меня.
– Когда?
– Да прямо сейчас, – сказал Китайгородцев. – Сяду в машину и – в Муром. Не хочешь со мной прокатиться? – почти серьезно предложил он.
– Ты мне нужен! – проявил упрямство Петя. – Два часа займет. Туда – обратно.
Китайгородцев всмотрелся в лицо мальчишки. Вдруг вспомнилось, что давненько ему не доводилось читать переписку Pedro со Swiss’дой. Насколько далеко эта дамочка продвинулась в деле воспитания непутевого Pedro? И какие такие мысли она еще смогла вложить в его вихрастую голову?
– Далеко едем? – поинтересовался Китайгородцев.
– В Отрадное.
– К тебе домой?
– Не-а. Вещицу одну заберем и назад.
– Но не дома?
– Нет.
А где? Интересно.
– Ладно, поехали, – сказал Китайгородцев.
Он хотел взять «Хаммер» из проскуровского гаража, но неожиданно запротестовал Петя.
– Нам светиться ни к чему, – сказал мальчишка. – Надо быть попроще.
Взяли самую маленькую машинку. «Ауди ТТ». Два места. Шестьдесят тысяч долларов. Вряд ли они на такой машине будут неприметными в Отрадном, ведь это не Рублево-Успенское шоссе. Но никакого другого подходящего варианта не было.
– Как дела вообще? – спросил Китайгородцев.
– Нормально все, – коротко ответил Петя.
Хмур был и загадочен. Как какой-нибудь агент в шпионских фильмах.
Когда приехали в Москву, Китайгородцев хотел, как в прошлый раз, свернуть с Алтуфьевского шоссе к метро «Отрадное», но у Пети были свои соображения, и они проехали до станции метро «Владыкино», миновали промзону, на перекрестке повернули направо и оказались на небольшой безлюдной площадке: навес, рядом запертая будка, стенд с информацией для автолюбителей, в отдалении – закрытый на множество замков пункт технического контроля.
Площадка прохождения техосмотра, понял Китайгородцев. Сегодня понедельник? У них, по-видимому, выходной.
– Оставь меня здесь, – сказал Петя. – Вернешься через десять минут.
– Нет, – покачал головой Китайгородцев. – Когда ты без меня – ты делаешь, что хочешь, я ничего не имею против. Но, если ты взял меня с собой – я все время рядом, потому что несу ответственность.
– Я тебе сказал! – обозлился Петя.
Вместо ответа Китайгородцев газанул, и они поехали с этой площадки прочь.
– Хорошо! – сдался Петя.
Вернулись на площадку. Петя вышел из машины и скрылся за будкой. Он отсутствовал всего минуту. Когда вернулся, было видно, что он взволнован.
– Поехали! – скомандовал отрывисто и зыркнул обеспокоенно по сторонам.
Похоже, он действительно ощущал себя шпионом.
Он говорил Китайгородцеву перед поездкой, что заберет какую-то вещицу. У него здесь тайник? Что вообще происходит?
Надо бы почитать, что ему за последнее время написала Swiss’да.
Вечером этого же дня Китайгородцев был в Муроме. Мать Люды Потаповой жила в деревне километрах в тридцати от Мурома, об этом он узнал без труда. И дом ее в деревне нашел легко. Вот только в дом попасть оказалось непросто.
За грязным и никогда, похоже, не мытым стеклом в призрачном, неярком свете угадывался человеческий силуэт. Как возник там, едва Китайгородцев постучал в оконце, так и маячил бессловесно, словно это был не человек, а неодушевленный предмет.
– Мария Петровна! – взывал Китайгородцев. – Я от вашей Люды.
Безуспешно.
Он еще стучал.
– Я друг Антона, – сказал Китайгородцев. – Он здесь у вас работал… не здесь, а с вашей Людой, в смысле… И он помог ей перевестись в Москву…
Только это возымело действие.
Силуэт пропал, а вскоре звякнула щеколда на двери. На хлипкое, полуразвалившееся крыльцо, кутаясь в пропахший насквозь нищей старостью платок, вышла пожилая женщина невысокого росточка, настороженным взглядом всматривалась в лицо незнакомца.
– Я из Москвы, – сказал Китайгородцев. – Приехал в Муром по служебным делам и заодно решил заехать к вам. Гостинцы вот.
Он продемонстрировал увесистые пакеты со снедью, предусмотрительно закупленной в Москве.
Пакеты женщину явно заинтересовали. Но осторожности у нее не убавилось.
– У Люды все нормально, – продолжал ровным голосом гипнотизировать собеседницу Китайгородцев. – Снова мамочкой будет – вы об этом знаете?
– А то! – сказала женщина.
И совсем было не похоже, чтобы она радовалась такому обстоятельству.
– Передавала, чтобы вы не волновались. И просила фотографию сыночка привезти.
Китайгородцев продемонстрировал женщине цифровой фотоаппарат.
– Скучает, – пояснил он.
– Не очень верится, – сухо оценила женщина.
– Все-таки на расстоянии, – примирительно произнес Китайгородцев. – Тут чувства обостряются.
– Пускай потоскует. Может, чувства материнские у нее и проснутся.
Похоже, в вопросах воспитания ребенка у мамы и у бабушки существовали определенные разногласия.
– Одежду передала, – сказал Китайгородцев. – Для малыша. Заботится. Не сильно новое, конечно. Но очень качественное. Все импортное.
На самом деле по его просьбе няня, Оксана Петровна, подобрала кое-что из вещей Алеши Проскурова – то, из чего он либо вырос, либо пятна какие посадил и теперь неудобно было надеть.
– И денег передала, – сделал еще одну попытку Китайгородцев.
Достал бумажник, демонстрируя готовность тут же отсчитать дензнаки. Подействовало наконец. Не хотела, наверное, женщина, чтобы гость на крыльце демонстрировал деньги – еще увидит кто.
– В дом пройдите! – сказала поспешно и зыркнула по сторонам, пытаясь высмотреть в сгущающихся сумерках недоброжелательных, алчных соседей.
В доме стоял тот же жуткий запах. Здесь все пропахло насквозь нищетой. Убогость быта, способная свести с ума. Почерневшие от сырости стены, кое-как слепленная из неоструганного горбыля лежанка, заваленная вонючим тряпьем, которое заменяло и матрац, и постельное белье одновременно. Засиженная мухами единственная лампочка под потолком освещала комнату так тускло, что Китайгородцев не смог разглядеть, за какой год был висевший на противоположной стене календарь.
– Давайте деньги! – сказала женщина и жадно протянула руку.
Чего же, мол, откладывать дело в долгий ящик.
Китайгородцев достал из бумажника две пятисотрублевые бумажки, протянул их женщине.
– Хорошо, видно, зарабатывает, – ровным голосом дала оценку та.
Без зависти и без радости сказала.
– Теперь еще вещи, – разбирал сумки Китайгородцев. – Куртка здесь, потом еще всякие ползунки. Хорошо бы сразу примерить.
Он не видел ребенка и хотел, чтобы тот здесь появился. Но женщина перебирала вещи и не спешила предъявить внука.
– Теперь Люда будет вам помогать, – пообещал Китайгородцев. – Вещи для ребенка… Одежда, обувь…
Он обещал то, что был способен выполнить. Не помощь Люды, естественно. Но и без нее мог из вещей кое-что привозить, сам.
Мария Петровна перебирала дары, удивлялась качеству материалов, из которых была пошита одежда, – такого она в руках не держала никогда, это было заметно.
– Отец-то помогает? – спросил сочувственно Китайгородцев.
– Какой отец? – подняла на него глаза женщина.
– Ну мальчика этого… Сынишки Людиного…
– Помогает! – зло сказала Мария Петровна. – А потом догоняет и еще помогает!
С яростью последние слова произнесла.
– Но хоть наведывается? – все с тем же сочувствием в голосе поинтересовался Китайгородцев.
– Куда? – в сердцах спросила женщина.
– Сюда, к сынишке.
– А он его видел, сынишку своего? – все больше озлоблялась Мария Петровна. – Или вообще – хоть знает, что у него есть сын? Он же матрос!
– Матрос? – опешил Китайгородцев. – Моряк?
– Моряк с печки бряк! Он просто Людку поматросил и бросил, потому моряк! Ну какой моряк? Где бы ему взяться? Поди пойми, кто он такой? Шустрик городской, там у них все быстро! А дура эта уши развесила, шмяк-бряк, и родила! Получился тоже маленький матросик! Вот сидит и жизни радуется! – махнула женщина рукой.
Китайгородцев проследил направление и увидел дверь, которую прежде не заметил, – его глаза уже привыкли к полумраку. Он схватился за фотоаппарат.
– Так я его сфотографирую? – вопросительно посмотрел он на женщину.
Та нервно дернула плечом. Не очень-то ей эта идея нравилась. Но теперь, после московских подарков, вроде как неловко было отказать. Для себя Китайгородцев решил, что разрешение получено. Прошел в смежную комнату. Женщина последовала за ним. Здесь света было ненамного больше. За невысокой выгородкой, сооруженной из обломков досок, ползал Людин сын. Грязненький и почти голый. Вместо соски у него была тряпица с хлебным мякишем – малыш жадно сосал ее, причмокивая, – а вместо игрушек – пустая пачка из-под сигарет, обломок расчески и порядком раздерганный на клочья журнал «Работница» за одна тысяча девятьсот семьдесят девятый год.
– Виктор Геннадьевич собственной персоной, – сказала женщина.
Мальчишка лежал в своем закутке, посасывая мякиш и глядя на незнакомого дядю задумчивым взглядом. Быть может, в этом полумраке все были для него на одно лицо?