— Не убивал я никого! Хотя их всех размазать стоило, — еле продохнул сквозь зубы хозяин.
— Вот там и выясним, кто в чем виноват.
— Я не поеду в милицию. К вам стоит попасть, потом до конца жизни не очистишься! — упрямо не хотел вставать Александр.
— Вас доставят!
— Я понимаю! Вы пришлете свору своих легавых, ведь собраны улики… Но они — еще не доказательство!
— Куда ж дальше? Вы грозили всем троим малолетним путанкам расправой! Тому есть свидетельница! Одна! Но живая! Вторая — мертвая! Со следами насилия, истязаний! Это ваша работа! Ваш почерк!
— Я никого не убивал! Я оплачивал им все. И они были довольны!
— Ложь! Они скрывались, прятались от вас. Убегали! Не хотели видеть.
— Послушайте! Каждый в городе знает закусочную, где мы обедали. Там этих путанок — свора! Выбирай любую. Почему, если я такой плохой, эти трое дрались с остальными из-за меня? И сами разыскивали и вешались на шею?
— Это ваши фантазии, — не поверил Рогачев.
— Фантазии? А номера телефонов всех троих сучек? Сами дали!
— Узнали по справке…
— Я и сегодня не знаю их фамилий. Какая справка даст номер телефона по именам? В городе сотни Женек, Ирок и Наташ.
— Значит, силой заставили сказать…
— Чепуха! За такие деньги, какие давал им, я мог поиметь целый притон. И ни одна не вякала б обо мне хреново! Да и зачем мне убивать сикуху, если их по городу хоть бульдозером сгребай! На каждом шагу по сотне. Была б возможность со всеми справиться, — ухмыльнулся Сашка криво.
— Почему избивали их до полусмерти?
— У каждого свой кайф! Я не терплю ленивых и послушных телок. Мне с огоньком нужны, чтоб выли и стонали, извивались всем телом. Что толку иметь метелку — ленивую размазню. Пусть скачет, тогда сам загораешься, — поделился сокровенным.
— Ну а если вас прижучат всем притоном, те, кого вы изводили? И тоже измесят? Они жалеть не будут! Душу на куски порвут за все пережитое! И за Женьку! Ее то зачем убили?
— Женька? Это какая из них?
— Вот эта! — достал фото Мартышки Рогачев.
— Я вообще никого не убивал. А эту держал особо. Она была на десерт. Как вобла к пиву! — рассмеялся Сашка. — Таких не гробят, берегут. Морда у нее была корявой. Зато во всем остальном — буря! Умела любить, метелка! Когда меня раскусила, сама стала зверковать. Только суну ее в кабину, враз набрасывалась. Всего обгрызет, искусает, облапает да с визгами, стонами, криками. Едва зарулю с ней в кусты, она выскакивает, уже голая. И плевать ей, что кто-то увидит. Хоть весь город смотри! Я с нею чаще, чем с теми, виделся. Однажды средь ночи позвонил. Так Женька уже через две минуты в кабине была. Всего обласкала. Эх, если б жена такою была, ничего другого у жизни не просил бы! — вздохнул Сашка.
— А сифилисом кто наградил всех троих?
— Я у них был не единственный. Весь город! Но заразилась только Ирка! Это точно. Мартышка не болела. У нее бабьи дела пошли. Вот и решил с Иркой покувыркаться. Подвалил. А на третий день понял, что подцепил заразу. Стал лечиться срочно. Месяц в венеричке продержали, как в тюрьме. Жена в розыск подала. Ей и сообщили, куда загремел. Во где баба мне вломила! Думал — уроет! Так выходила, еле отдышался. Мало того, уйти собралась от меня. А кто я без нее? Вот и пришлось на мослы падать, умолять простить дурака. Просил, пусть тогда лучше убьет. Во всем покаялся. Сам рассказал, как что было. И поклялся завязать с сучней навсегда.
— О смерти Женьки ей сказал?
— Я сам услышал о том, когда Ирку в больницу вез лечить сифилис. Телка брякнула, что Мартышку расквасили. Ну, не поверил ей. Думал «темнуху» лепит. Женька не только любить умела. А и махалась классно. Научилась в своре. На такую не наедешь. С нею один на один хрен кто справится. Любому жопу зубастой сделает. За что я ее уважал. Не рохля! Эта не ждала, когда клиент к ней подвалит. Сама за уши хватала.
Ну и решил проверить Иркины слова. Позвонил домой Женьке. Трубку подняла ее мать, — перекосилось лицо Сашки. Он умолк не надолго, потом заговорил, откашлявшись:
— Та, старая плесень, совсем свихнулась. Стала меня звать помянуть Женьку с пей за столом и в постели. Ну, я, понятное дело, послал ее по всем падежам. А сам стал Наташку шарить, чтоб узнать, кто грохнул Мартышку? Но Натка куда-то смылась из города.
Приехал опять к Ирке. На десяток минут в больничный двор вытащил. Эта идиотка возомнила, что меня по мужичьей части приспичило. Визг подняла. Обматерил дуру. Пригрозил, если раскроет хлябальник, размажу в лепешку стерву. О Женьке ничего не пронюхал. Не у кого. А жену просить о таком — рисково. Самому шею скрутит, — признался Сашка.
— Ну а вам зачем узнавать, как она умерла?
— Если б умерла! А то услышал, что убили. Вот и хотел узнать, кто посмел? Уж вломил бы тому по всей программе! А там, будь что будет. Но не нашел.
— Где ж искал? — поинтересовался Славик.
— Какая разница теперь? Все мимо и впустую, — Сашка горько вздохнул.
— Что-то не вяжется одно с другим. То без жены жить не можешь, то за Женьку готов был рисковать всем на свете?
— С женой мы помирились. Она простила меня. А Женька в памяти осталась той искоркой, какая любого мужиком сделает. Она особая. Кто с нею побывал, до конца жизни не забудет. Если б нашел того гада, клянусь, он и покойникам долго жаловался бы на расправу…
— Если бы она жила, продолжал бы встречаться с нею?
— Не знаю. Я жене слово дал. Она за мной следить бы стала. И уж тогда хана всему. Я свою бабу знаю. Эта обоих достала б. Наверно, пожалел бы Мартышку. Моя баба махается круто. Не только Женьке, мне не устоять на катушках.
— И все-таки, где искали убийцу, если это правда? — спросил Рогачев.
— Зачем мне темнить? Я и впрямь искал его. Для начала расспросил Ирку, с кем они путались в последнее время? Оказалось, жили в какой-то деревне. Она неподалеку от магистрали. Деревуха, забытая всеми. Никого в ней нет. Но избы остались и в них приютился всякий сброд. Одни мужики.
Вот они и сняли метелок к себе, прямо с панели. Надолго. Пользовали всех троих. Поначалу — сносно. Потом вломили сикухам всей кодлой. Те из деревни смылись. Ирка с Наткой на машине, а Женьку водило не взял. Зассал гаишников. И тут Мартышку прихватили.
Я думал: наверное, те мужики, кто в деревухе остались, протрезвели и решили догнать, отнять деньги, какие дали блядешкам за услуги. Две сикухи уехали. А с одной Женькой они мигом справились. Их было много. Потому не сумела отмахнуться.
Ирка назвала кое-кого. Но я их в городе не сыскал. В деревухе, кроме бомжей, — ни единой души. А эти бродяги про баб слышать не хотят. Ничего не знали. Я спрашивал кое-кого в городе, но те, на кого подозревал, оказались ни при чем. Хотя того вора — Мишку, хорошо взгрели в камере. Не менты его тыздили, наши мужики. Искали ему пятый угол. Легавые отняли. Но он до того каждой кишкой поклялся, что не убивал Мартышку. Пальцем не трогал.
Но кто тогда? Ведь вокруг никого. Только магистраль. А кто на ней знал Женьку? Таких, как она, на дороге полно. Тем более — недалеко от города. Хотя среди водителей тоже всякие случаются. Могло и ей не повезти. Встретился какой-нибудь гад, свое сделал, платить не стал. Женька враз в мурло ему вцепилась иль под яйца врезала, как всегда. А он озвереть мог, как только в себя пришел.
— Как часто вы встречались с Евгенией? — спросил следователь.
— По-разному выходило. Когда раз в месяц. Иногда всякую неделю. Случалось, по два месяца не виделись.
— За что собирались убить всех троих? Во всяком случае, грозили такой расправой Лапшиной, когда увозили в диспансер?
— Тогда на взводе был. Сифилис — не насморк. Быстро не избавишься. Из-за него немало пережил.
— Вы искали Евгению. Для чего?
— Понятное дело — для чего, — усмехнулся Сашка.
— Бомжи рассказывали вам о Евгении?
— Это какие? Городские ни хрена не знали. А те, что в деревне жили, во всем винили других. Из их кодлы бабьем никто не болеет. Я точно узнал, — вздохнул Александр.
— Вы знали тех, с кем была в деревне Евгения?
— Потом свиделись. Да что толку? Говорят, ни сном, ни духом не в курсе. Поклялись, что не гробили. И главное — смысла не было. А без него — кой понт грех на душу брать? Да сама Ирка сказала, что эти — не могли. Расстались хреново, но навсегда.
— Когда вы виделись с Евгенией в последний раз? — спросил Рогачев.
— Теперь и не припомню.
— Постарайтесь восстановить в памяти.
Сашка задумался:
— Примерно за неделю до ее отъезда в деревню.
— Что за встреча была?
— Ну, я ж говорил, ничего меж нами не было.
— Она сказала, что едет в деревню?
— Нет.
— Тогда она была знакома с ворами?
— Кто ее знает. Не говорила о своих хахалях. И я не спрашивал.
— И вы весь месяц не знали, где она? Или не искали Евгению?
— Она и до этого, случалось, исчезала надолго. С кем была, где — не говорила. Сам тоже не спрашивал. Звонил ей домой. Мамашка отвечала. Но никогда не знала время возвращения Мартышки. Та ей не отчитывалась.
— Вы знаете, где она похоронена?
— Ирка сказала.
— На кладбище были?
— Нет. Не мог. Да и к чему? Моя, если узнает, душу вышибет или уйдет от меня. Кому такое надо? Ни первого, ни последнего себе не пожелаю.
— В день смерти Евгении чем занимались, где были?
— В венеричке лечился. Как последнего гада уколами замучили. Больше месяца на них держали. Не только на улицу, во двор не выпускали. Воздухом подышать.
— Одного не пойму, если Лапшина была больна сифилисом, она перезаразила бы всех воров…
— Они умней меня оказались. Без галошей в грязь не лезли. Но все ж кто-то накололся, коль выгнали из деревни. Просто так не вышибают. Такое и дураку понятно.
— Когда вы вышли из больницы, сразу позвонили Жене?
— Я сначала нашел Ирку! Когда разыскал, харю ей расквасил за все разом. Она мне про Мартышку и сказала.
— Евгения знала, где и как вас найти в случае необходимости?