Началось! Амур, приставленный ко мне античными богами, был жирным, ленивым, косоглазым двоечником. В школе любви он сидел на задней парте и ел свои козявки, уныло глядя в окно. Его не интересовала «любовь с первого взгляда», «романтика», «страсть», а на лекции по «животному магнетизму» он храпел, как медведь. И если любого нормального амура называют – купидон, моего крылатые однокашники дразнили «купидиплом».
Учитель-ветеран, который некогда стрелял в таких знаменитостей, как Джон Кеннеди, Джон Леннон, Бонни и Клайд, Александр Пушкин, обеспечивая журналы рубрикой: «Любовь в истории. Истории любви», глядя на юное дарование, опасался выдавать ему настоящее оружие. Вместо этого мой будущий устроитель личной жизни довольствовался луковицей, которую жевал весь урок, глотая слезы. Так он усвоил, что без слез любви не бывает.
Пока все его крылатые друзья тренировались на кошечках, хомяках и кроликах в качестве дипломной работы, мой почему-то выбрал амурских тигров, поставив их на грань вымирания.
Получив с горем пополам свою лицензию на отстрел, мой ленивый друг приступил к охоте. На охоту он брал только одну стрелу, потому что вторую было тяжело тащить с собой. «Недолет! Недолет! Перелет!» – мрачно комментировала я его потуги устроить мою личную жизнь. «По своим артиллерия бьет!» – возмущалась я, понимая, что влюбляюсь без взаимности. «Я сейчас за второй смотаюсь!» – вздыхал мой амур и медленно летел за дополнительными боеприпасами. Дни складывались в недели, недели в месяцы, я уже успела выковырять из сердца стрелу, сломать ее об коленку и залечить раны неразделенной любви, как вдруг, о чудо! «Я вас люблю!» – заявлял мне недавний объект мечтаний. А мне было уже ни холодно ни жарко. Мне все равно.
Попытка намекнуть амуру, что можно брать с собой две стрелы сразу, успехом не увенчались, точно так же как и мой безымянный палец обручальным кольцом… И вот однажды, единственная стрела, запущенная моим косоглазым другом, прошла навылет через меня и вонзилась в сердце одного хорошего мальчика. Настолько хорошего, что «сын его маминой знакомой» по ночам плакал от зависти в подушку. Мальчик в совершенстве цитировал классиков, успешно поднимался по карьерной лестнице и строил смелые планы на наше совместное будущее.
Я не трепетала от его поцелуев, не задыхалась в его объятиях, но общество беспощадно давило меня стереотипами. Я чувствовала себя кошкой, которую накрутило на колесо «общественного мнения». Медицина заготовила для меня такое понятие, как «старородящая», размахивая кнутом «осложнений», чтобы подстегнуть меня быстрее подарить государству нового налогоплательщика. Мир смотрел на меня так, как смотрит начальство на ленивого работника, не выполняющего своих прямых обязанностей. Родные, замужние и женатые друзья поглядывали с нескрываемым осуждением. И складывалось ощущение, что если я как можно скорей не «отстреляюсь» в ближайшем роддоме, то род людской будет обречен на вымирание.
Помню неприятное чувство, когда переступаешь порог его квартиры, а в горле стоит нервный ком тошноты. «Неправильно ты, Дядя Федор, бутерброд ешь! – замечает возлюбленный. – А еще я заметил, что ты повесила полотенце не на второй крючок, а на третий. На первом висит полотенце для лица, на втором – полотенце для рук, на третьем полотенце для ног, на четвертом…»
Не каждая гейша, в отличие от меня, может похвастаться тем, что умеет грациозно выжимать чайный пакетик при помощи ложки и ниточки с ярлычком, не проронив ни капельки мимо кружки. Не каждый шеф-повар с линейкой замеряет кусочки картошки для супа. Не каждая домработница знает, под каким углом должен быть развернут клювик дозатора мыла. Все это и многое другое я выучила наизусть, чувствуя себя сапером на минном поле. Даже по ночам меня прошибал холодный пот от мысли, что забыла какой стороной оставила чайник на плите, и завтра меня ждет утренний кофе со вкусом скандала. Комок тошноты поджимал мое горло каждый раз, когда меня в шесть утра стягивали с кровати, разговаривая со мной сквозь зубы, чтобы показать место преступления в виде «не так стоящего стула», на котором я сидела вечером.
В компании я была бесплатной компьютерной программой, которую случайно скачивают вместе с основной, забыв снять галочку по невнимательности. «Дашенька, унеси эти тарелки! Мы больше не будем! Захвати с кухни еще салфеток! Так вот, на той математической олимпиаде, где я занял первое место…» «Дашенька, картошку уже никто не будет, унеси! Так вот, когда мне генеральный говорит, что высоко ценит мои достижения, я ему объясняю, что красный диплом кому попало не дают… А ну, Даш, откуда это? Чем старше человек становится, тем больше расширяется его кругозор. Ну? Это – Кафка! Стыдно не знать!» – «Даша! Где курица? Почему еще не на столе! А теперь тост! Даша! Быстрей! Мы тут за тебя пить собираемся! Судьба тасует карты, а мы играем? Кстати, кто это сказал? Ну! Даша, как тебе не стыдно! Это же Шопенгауэр! Зато Даша неплохо готовит, этого не отнять…» Я стояла, чувствуя, что вместо вечернего платья нужно было надеть передник служанки. «Даша! За тебя! За твой День рождения! Желаем тебе счастья, здоровья, любви! Все, можешь унести салат! И про хлебушек не забудь!» На руке горел большой ожог, который я получила, в спешке вынимая курицу из духовки, в горле стоял ком невыплаканных слез счастья, а в сердце из осколков льдинок собиралось щемящее слово «вечность», как символ нашей вечной «любви». На полке эрудита пылилась единственная, затертая до дыр книга «Цитаты и высказывания великих людей», на стене висел красный диплом, полученный за бессонные ночи тупой зубрежки, а карьерную лестницу украшали прочные родственные перила.
Я, тихо охая от боли ожога, мыла гору жирной посуды, оставшуюся после гостей. «На губку нужно выдавливать горошинку моющего! Даша, не надо мне рассказывать, что не отмывается! Понимаю, что у себя дома ты так привыкла, но отвыкай! Ты не у себя дома! И если мы собираемся пожениться, тебе надо срочно исправляться! Золотое правило брачной жизни – терпение и снисхождение. Кто это сказал?… Ты куда? Ты чего? Даша! А ну вернись! Ты что? Пьяная? А ну положи сумку обратно в шкаф!»
Я просто не заслуживаю такого счастья…
Жизнь устроилась, амур ушел в запой, поэтому если и стрелял, то исключительно в жертв, связанных законными узами брака, или таких товарищей, с которыми если и умирать в один день, то желательно поскорее, чтобы не мучиться! Предвестником появления моего амура обычно был запах перегара, поэтому я тщательно избегала посиделок, вечеринок и увеселительных мероприятий. Поскольку перегаром сейчас не пахнет, я могу спать спокойно…
Утром я решила бороться с очередями. Прикупив с утра бумагу и кусок угольного карандаша, я чинно вышла из дома, посмотрела с крыльца поверх голов и заявила, что прием по записи! Сделав расписание на три дня вперед, я перекусила и высунулась, чтобы громко огласить: «Кирда!»
В дом ломанулась разнополая толпа.
– Я вызывала Кирду! – возмутилась я, загораживая проход.
– Дык, я – Кирда! Сын Простака! – твердил мужик, но его пыталась переорать толстая баба, крича, что ее тоже зовут «Кирдой!» Остальные одноименные товарищи в долгу не оставались.
– А чем докажете? – вяло поинтересовалась я в надежде, что мне предъявят паспорта. Или хотя бы их жалкое подобие. «Да меня тут все знают!» – почти хором заявил совокупный кирдец, тыкая пальцами в толпу, которая дружно поддакнула. Я нервно сглотнула, решив проверить и остальные имена. Кто чем занимался, тот так и назывался! Среди присутствующих были: Ковы от Подковы, Бойки от Набойки, Паши от Пашни, Туши, Жмыхи и другие не менее интересные представители, которые тут же объединялись под знамена своих имен и шли в крестовый поход на других. Гвоздем программы стал сын кузнеца по имени «Гвоздь», присутствуя в единственном экземпляре. Но тут же пальму первенства перехватила белокурый ангелочек в скромном платье с нежным именем Подошва, дочь Сапожника. Дома ее называют ласково Дошей. Почти тезка… И пока Подошва, дочь Сапожника, Гвоздь, сын Кузнеца, пытались убедить меня принять их первыми, опыт, сын ошибок трудных, подсказал мне другое решение наболевшей проблемы.
После на редкость спокойной ночи, я выскользнула из дома задолго до формирования сонной очереди, прошлась по мастеровым в надежде, что сейчас одним махом решу глобальную проблему раз и навсегда. Меня мысленно подбадривала суровая и толстая школьная гардеробщица, которую без лоснящегося пирожка в руках и за щекой никто никогда не видел. Она вытирала руки о ближайшую висевшую одежду, принимала номерок и выдавала твое пальто и пакет с благоухающими после физкультуры кроссовками. «Где номерок? Без номерка ничего не выдам!» – возмущалась она, кутаясь в шаль и откладывая очередной сальный дамский роман из серии «Игрушка Потаскушки» или «Мегера для миллиардера», делая закладку жирным пальцем. Однажды в третьем классе мне удалось подсмотреть, что читает наша гардеробщица, поэтому я была искренне и по-детски счастлива за толстого змея Антона, который проник в жаркую норку… Я сразу представляла огромную змею по имени Антон, обвивающую батарею централизованного отопления. Я была наивным и неиспорченным ребенком.
Сколько-сколько? Чеканка по металлу – три девы. Из дерева – одна дева! Выбор был очевиден. С цифрами, буквами, лицами, драконами и коронами нельзя, ибо по законам Кронваэля это расценивается, как фальшивомонетничество.
– А с розой? – спросила я, крепко задумавшись. Бред нужно выдавать под брендом!
– Нельзя! Роза на гербе… – отвечал знаток местной геральдики, отвечающим «нельзя» на большинство моих идей.
На гербах не было только бабочек, поэтому теперь я в кармане любовно перебираю деревянные кружочки – своих корявых бабочек. Десять бабочек разлетелось по очереди, а я со спокойной душой пошла работать.
Народ приходил не за правдой, народу было просто скучно и любопытно. Пока что в местном рейтинге развлечений я занимала почетное второе место между труппой, решившей устроить дешевое представление на площади, и изуродованным трупом, который нашли в переулке неподалеку. К вечеру труп-конкурент был убран и захоронен, поэтому все зрители переместились ко мне в очередь.