Брэм сует руку в висящий на его поясе бархатный кошель, полных мелких костей, достает одну из них и двумя пальцами, большим и указательным, слегка сгибает ее. Его противник морщится и хватается за локоть.
Лицо Брэма напряжено. Он внимательно следит за вторым парнем, ни на миг не сводя с него глаз, а его пальцы шарят в кошеле. Вот он находит ту кость, которую искал, и сжимает ее середину.
Его противник ощеряется, сует руку в кошель, висящий на поясе, и, достав из него кость, ломает ее пополам.
Брэм стонет и валится на пол. Его лицо побледнело, дыхание стало шумным, неровным. А левая нога согнута под неестественным углом.
– Это недопустимо! – кричит Наставник Брэма, врываясь на ринг. И поворачивается к своему коллеге: – Дариус, твой ученик пошел вразнос.
Наставник Дариус поворачивается к парню с меткой в виде зубьев пилы.
– Умерь свой пыл. Ты можешь причинить ему достаточную боль и без ломания костей.
Парень пожимает плечами.
– Но ведь ломать куда приятнее, – замечает он с таким выражением на лице, что мне хочется дать ему оплеуху. Мои пальцы судорожно вцепляются в кости, разложенные на столе.
– Сядь, – говорит Наставник Дариус. – На сегодня ты удален. – Затем поворачивается к Наставнику Брэма: – Ты слишком мягок. Не забывай, что мы учим их быть воинами, а не дипломатами.
– Да, и твой ученик должен уразуметь, что существует разница между воином и дикарем. Ему нужно научиться сдерживать себя.
Я с нарастающим негодованием наблюдаю за их перепалкой. Никто из них даже не пытается помочь Брэму. Его губы крепко сжаты, словно для того, чтобы сдержать крик, руки сжимают солому. Я пытаюсь подбежать к нему, но тут вспоминаю, что на самом деле меня там нет. И я не могу ни вызвать Врачевателя, ни приблизиться к Брэму и пообещать ему, что все будет хорошо.
Картина сужается, ее края темнеют, как будто я вошла в туннель. Последнее, что я вижу, – это исказившееся лицо Брэма и его закрывающиеся глаза.
Я хватаю ртом воздух и снова вижу вокруг себя кабинет Лэтама. Голые белые стены, обдувающий кожу ветерок.
– Похоже, на сей раз тебе сопутствовал успех, – произносит Лэтам.
Я киваю. Но я опустошена – это куда больше похоже на поражение, чем на победу.
– Ты видела что-то неприятное? Скажи мне, что это было.
– Да, – киваю я. – Я видела одного из учеников. Парня из Мидвуда. Она был покалечен во время урока.
Только когда лицо Лэтама вытягивается, до меня доходит – прежде оно говорило о том, что он полон надежд.
– Я сделала что-то не так? – спрашиваю я.
– Нет. – Он качает головой. – Конечно, нет. Просто я ожидал, что ты увидишь свою мать, только и всего.
Мой взгляд падает на его запястье и побледневшую красную метку.
– Ты напоминаешь мне ее, – замечает он, словно прочитав мои мысли.
– Мы похожи только внешне, – говорю я. – По характеру мы с ней всегда были очень различны.
– Полагаю, у тебя с твоей матушкой больше общего, чем думаешь ты.
Но он ошибается. Он недостаточно хорошо знает меня, чтобы судить о сходстве и различии между моей матерью и мной. Я могла бы рассказать ему об этом, если бы не чувствовала острую настоятельную потребность в том, чтобы выяснить, что случилось после того, как Брэм закрыл глаза.
Уроки закончились более часа назад, но в учебных коридорах все еще полно народу – стоящие группками ученики, хвастающиеся друг перед другом своими сегодняшними успехами, Наставники, обсуждающие неудачи своих подопечных, шелест десятков плащей.
Брэма тут нет.
Я брожу по учебному крылу, по мужскому общежитию, заглядываю в трапезную и даже в лазарет, но мне так и не удается его найти.
Меня снедает панический страх.
Я твержу себе, что моя тревога относится не только к Брэму, что я бродила бы по этим коридорам ища и любого другого ученика, если бы увидела, как он получил травму. Мне даже не нужно говорить с Брэмом. Я почувствую себя лучше, даже если просто смогу мельком увидеть его и узнать, что он дышит, что его рана исцелена.
Меня так и подмывает вернуться в кабинет Лэтама, это искушение похоже на кусок мяса, которым соблазняют щенка. Я могла бы попросить его о еще одном гадании, могла бы осознанно попытаться увидеть Брэма вместо того, чтобы противиться видению. Но когда я думаю о том, чтобы открыться Лэтаму, поведать ему о моих страхах – нет, я не могу этого сделать. Одно дело принимать его помощь в учебе, но доверить ему что-то личное – это значило бы переступить черту.
Я думаю о спрятанных в моей комнате учебных костях. Пока что я не пыталась использовать их на ком-то кроме себя самой, ведь мне была доступна только моя собственная кровь – вот я и посвящала большую часть времени не костям, а краденому гримуару. Но теперь, когда я понимаю, что такое гадание без применения крови, и имею некоторый опыт в концентрации моей магической силы, эти кости могут оказаться намного более полезны.
Мои ноги несут меня в сторону женского общежития, несут сами собой. У двери комнаты я останавливаюсь и прислушиваюсь. Если Тесса сейчас там, я не смогу провести гадание.
Но ее нет. И я вздыхаю с облегчением.
Встав на колени, я достаю из-под своей кровати спрятанные там учебные кости, магическую книгу и кусок бархата. Мое сердце учащенно стучит, пока я листаю страницы книги, отыскивая уже виденное мною описание чар, касающееся «самочувствия и здоровья». И укладываю кости так, как указано на рисунке – в виде расходящихся во все стороны колесных спиц.
Положив руку на кости, я закрываю глаза, и перед моим мысленным взором встает лицо Брэма – волевой подбородок, темные глаза, непослушная копна каштановых волос. Магия начинает затягивать меня в свои глубины, и тут я вдруг явственно вижу костяшки его пальцев. Мои собственные пальцы начинают дрожать, мне хочется убрать их с костей и прервать гадание, но я заставляю себя продолжать. И стараюсь увидеть лицо Брэма. Я думаю о гонке костей – о том, как он сосредоточенно работал, слегка поджав губы, о торжестве, осветившем его черты, когда наша группа выполнила задание первой, вспоминаю боль в его глазах, когда я отказалась признать, что вместе мы работали хорошо. И не успеваю я обдумать мое сожаление по этому поводу, как меня затягивает в видение.
Брэм прогуливается по холму, на котором стоит Замок Слоновой Кости, засунув руки в карманы черного плаща и, похоже, с головой уйдя в свои мысли. Я всматриваюсь в его фигуру, стараюсь разглядеть, не хромает ли он, не морщится ли, ступая на левую ногу. Но ничего такого я не нахожу. Судя по всему, он вполне здоров. Я продолжаю наблюдать. Он слегка ударяет носком по камешку и смотрит, как тот скатывается вниз по холму. Затем садится на низкую каменную стену и обхватывает лицо руками.
Видение гаснет. Я вовсе не чувствую того удовольствия, которое рассчитывала испытать, проведя свое первое гадание без применения крови. Не знаю, чего именно я ожидала, но, подсмотрев такой личный момент, отнюдь не предназначенный для чужих глаз, я не испытываю торжества, а чувствую себя так, словно совершила бестактность. Сгребши все кости, я кладу их обратно в ларец, закрываю магическую книгу и прячу все под кровать.
Затем сажусь на ее край и устремляю взгляд в белую костяную стену, однако на самом деле не вижу ничего.
У Брэма ничего не болит – только это и имеет значение. А не мое разочарование, причина которого мне до конца не ясна.
Может быть, мои гадания недостоверны. И Брэму вообще никогда не ломали ногу. Может быть, он сейчас просто-напросто сидит в своей комнате.
Есть только один способ это узнать. Я накидываю плащ и выбегаю за дверь.
Брэм находится именно там, где мне и показывали кости.
Он сидит спиной ко мне на низкой каменной стенке. Солнце садится за горизонт, и западный край неба окрашен кроваво-красным. В своем черном плаще, с каштановыми волосами Брэм кажется темным пятном на фоне яркого цвета небес.
Если я сейчас уйду, он так и не узнает, что я приходила сюда.
И я не ухожу.
Я делаю шаг в его сторону, случайно поддеваю носком ботинка камешек, и он катится вниз по склону холма. Брэм поворачивается, и долю секунды на его лице не отражается абсолютно ничего, как будто его мозг еще не осознал, что именно видят его глаза. Затем выражение его лица становится изумленным.
– Саския, что ты тут делаешь? – Он подвигается, чтобы освободить место для меня, и я сажусь рядом с ним.
– Я беспокоилась о тебе, – говорю я.
Он вопросительно наклоняет голову набок.
– Ясновидение Второго Порядка.
Выражение его лица становится настороженным.
– Ты меня видела?
– Да. Ты тренировался. И получил травму.
– Я получаю травмы каждый день. При моем роде занятий в этом нет ничего странного.
У меня вспыхивают щеки. Я смотрю вниз, на город, расстилающийся у подножия холма, и думаю: сколько из живущих там людей сейчас смеются? А сколько скорбят? Что из происходящего уже видел Заклинатель Костей?
– Твоя нога уже зажила?
– Моя нога? – Он ерзает на месте. – С моими ногами не происходило ничего дурного.
– В самом деле? – Я смотрю на него, и он смеется над моим удивленным выражением лица – оказывается, у него низкий и мелодичный смех.
– Возможно, тебе нужно больше упражняться, – говорит он, шутливо толкая меня плечом.
– Наверное, – отвечаю я. Но тут до меня доходит – все дело в кости-усилителе. Лэтам сказал, что она расширит доступный мне временной диапазон. Быть может, то, что я видела, еще не произошло. – Есть ли среди Костоломов парень с зубчатой меткой на шее? Похожей на пилу?
– Это Виктор, – кивает Брэм. – Телосложением он напоминает гору, а темперамент у него, как у медведя, которому в задницу только что вонзилась стрела.
Я улыбаюсь.
– Такой нрав не очень-то подходит для Костолома.
– Ну, ты же знаешь, каковы мы, Костоломы. Все мы звери и дикари. – Он говорит это небрежно, но в голосе его звучит горечь.