Но этого не происходит.
Я смотрю, как какое-то время я сижу у окна, вдыхая свежий воздух. А затем встаю и выхожу – одна.
Я, задохнувшись, вырываюсь из объятий видения и открываю глаза. Глаза Эсме открываются тоже.
– Это многое объясняет, – говорит она, вытирая пот со лба.
Я сжимаю свои колени.
– Это не объясняет ничего. В тот день Лэтам был там. Он показал мне учебные кости, и я погадала на них. – Я прижимаю ладони к щекам. – Вы должны мне верить.
Взгляд Эсме мягок.
– Разумеется, я тебе верю. Твоя матушка написала, что тебе грозит опасность от кого-то, обладающего защитной магией, и это самые действенные защитные чары, которые я когда-либо встречала.
У меня перехватывает дыхание.
– Вы увидели Лэтама?
Эсме качает головой:
– Нет, но я смогла различить отголоски той магии, которую он использовал, чтобы стереть себя.
– Стереть себя?
– Это примерно то же самое, что и вырезать кусочек из середины отреза ткани, а затем сшить края прорехи вместе. Если смотреть очень внимательно, всегда можно заметить шов, но его шов был сделан так искусно, что стал почти неразличим. Если бы я не знала, что он есть, я бы его не обнаружила. – Она склоняет голову набок и пристально смотрит на меня. – Хочешь, я тебе покажу?
– Да, – говорю я, – конечно.
– На сей раз будь внимательна – вглядись в тот момент в твоих воспоминаниях, когда должен появиться Лэтам. Его ты не увидишь, но если сосредоточишься на том месте, где он должен находиться, то сможешь рассмотреть изъян в его чарах.
Она снова поджигает кости, и я погружаюсь в еще одно видение. Мастерская. Нора только что завершила свою лекцию, и скоро начнется состязание – гонка костей. Я ищу то самое место, где увидела Лэтама. Я помню, как он подошел ко мне и поздоровался. Как предложил давать мне дополнительные уроки. Но я не могу отыскать даже намека на то, что мы с ним когда-либо говорили. Не успеваю я опомниться, как мы с Брэмом уже собираем скелет трехпалого ленивца.
Эсме тянет меня дальше. Я вижу, как из трапезной иду к кабинету Лэтама. А затем все замедляется, как будто Эсме дает мне несколько дополнительных секунд, чтобы я смогла всмотреться повнимательнее. Вот оно. Видение слегка расплывается по краям. И вместо того чтобы войти в кабинет Лэтама, я сворачиваю в сторону своей комнаты.
В горле встает ком. Неудивительно, что он смог выставить меня лгуньей. Картинка начинает колебаться, и я уже собираюсь открыть глаза, но тут передо мной встает другое видение.
Лэтам. Он идет по темной, мощенной брусчаткой улице мимо аптеки, пекарни и магазина игрушек. И вдруг останавливается как вкопанный, дотрагивается до своей ключицы. Ругается. Затем разворачивается и идет назад, глядя на мостовую. Вздыхает с облегчением, когда видит на брусчатке костяной аграф, которым обычно застегнут его плащ, и подбирает его. Аграф имеет форму медвежьего когтя. Лэтам подносит его к горлу и возвращает на место.
И тотчас исчезает.
Я сразу же открываю глаза. От ужаса у меня занимается дух.
– Я потеряла тебя из виду, – говорит Эсме. – Вместо моего видения ты оказалась в своем собственном. – Она вглядывается в мое лицо: – Что ты увидела?
– Нам нужно уходить, – быстро произношу я.
– Саския, успокойся. Скажи мне, что стряслось.
– Лэтам идет сюда. Нам нужно уходить – немедленно.
На лице Эсме отражается тревога.
– Ты увидела его?
– Как только мое внимание рассеялось, я увидела, как он идет по улицам Гримсби.
Она зарывается пальцами в свои белые волосы и массирует кожу головы.
– Это имеет смысл. Ведь твое внимание было сосредоточено на нем весь вечер. Однако…
Я рассказываю ей о костяном аграфе, который Лэтам обронил. Должно быть, он работает так же, как мой кулон. И на какое-то время я сняла свой щит, а он обронил свой.
Лицо Эсме покрывает смертельная бледность.
– Мне не следовало позволять вам так долго оставаться в этом доме. Я не думала… Да, деточка, поспеши.
Я торопливо надеваю кулон на шею и бегу в гостиную. Заспанный Брэм трет глаза.
– В чем дело?
– Сюда идет Лэтам. Нам нужно уходить.
– Что? Откуда ты знаешь?
– Не задавай вопросов. Просто поспеши.
Он бросает на меня странный взгляд, но все же встает и начинает собирать мои вещи.
Перед моим внутренним взором встает строчка из письма матушки. И всякий раз, когда происходило нечто ужасное, развилка находилась в домике Эсме. Как же глупо с моей стороны было мешкать здесь, надеясь на магический щит. Должно быть, Лэтам увидел, как мы с Брэмом явились сюда, еще до того, как я получила письмо моей матушки.
Я хватаю книги Эсме.
– Можно, я возьму их с собой? – спрашиваю я, засовывая тома в свою сумку.
– Конечно, бери.
Услышав эти слова, я настораживаюсь:
– Но вы же пойдете тоже, не так ли?
Она натянуто улыбается, как человек, который изо всех сил старается скрыть свою тревогу.
– Я останусь и задержу Лэтама. Это поможет вам выиграть какое-то время.
Лицо Брэма напрягается.
– Эсме, нет. – Я еще никогда не видела у него такого выражения, как сейчас, – беззащитного, как у малого ребенка. Не знаю, реально ли оно, или же я вижу не нынешнее выражение его лица, а то, которое видела у Брэма-ребенка. – Пойдем с нами. Пожалуйста.
Эсме встает на цыпочки и берет его лицо в ладони.
– Вам нужно идти немедля. Постарайтесь уйти как можно дальше. – Она переводит взгляд с Брэма на меня и обратно. – Защити ее.
Брэм кивает, затем прижимает Эсме к груди и кладет подбородок на ее голову.
– Я не приезжал к тебе слишком долго и пробыл здесь слишком мало.
– Когда кого-то любишь, времени всегда не хватает. – Она улыбается ему. – Я тоже тебя люблю. А теперь уходите.
Мы с Брэмом покидаем домик Эсме и уходим в темноту, которая так густа, словно ночь проглотила нас целиком. Идем в сторону, противоположную Гримсби, забираясь все глубже и глубже в лес. По моей спине бегут мурашки, я вздрагиваю каждый раз, когда под нашими ногами хрустит сухая ветка, при каждом порыве ветра, из-за которого шелестит листва. Лэтам может быть где угодно. А что, если он видел, как мы выходили из домика Эсме? Что, если ему станет известно, куда мы придем в конце концов, еще до того, как это узнаем мы? Я прижимаю ладонь к кулону, чтобы удостовериться в том, что он по-прежнему находится здесь. И в том, что матушка сумеет сквозь пространство и время каким-то образом защитить меня.
Я спотыкаюсь об упавший сук, невольно вскрикиваю и едва не падаю, но в последнее мгновение Брэм успевает схватить меня за локоть и поддержать.
Я вспоминаю свой первый день в Замке Слоновой Кости. Вспоминаю, как он не дал мне упасть. Но тогда он вдруг отдернул руку, как будто вовсе и не собирался мне помогать.
На этот же раз он не отнимает руки от моего локтя, его пальцы скользят по моему предплечью, сжимают ладонь.
У меня перехватывает дыхание, и я радуюсь тому, что здесь темно и меня не видно, тому, что мне не надо думать о выражении моего лица и никто не сможет увидеть, что на нем написано.
Ладонь Брэма шершава, но тверда и помогает мне идти более уверенно.
Ночную тишь разрывает какой-то громкий звук. И я, и Брэм останавливаемся как вкопанные.
– Что это было? – шепчу я.
Не успевает он ответить, как вспыхивает свет и освещает его лицо. Мы оба поворачиваемся. Домик Эсме охвачен огнем. До него уже так далеко, что кажется, будто это всего лишь мерцающий огонек. Брэм издает сдавленный крик.
– Как бы быстро мы ни бежали, нам от него не скрыться, – говорю я. – Нам нужно найти укрытие и спрятаться.
Он не отвечает – на его лице застыл ужас.
Я трясу его.
– Брэм? Нам нужно идти. – Никакой реакции.
Я обхватываю ладонями его лицо. Заставляю его посмотреть на меня.
– Эсме там не было, – убеждаю его я. – Она спаслась. – Его взгляд становится осмысленным. – Брэм, она спаслась.
Наверняка он понимает, что без костей я не могу узнать, что Эсме спаслась. Но сейчас ему нужна эта ложь, нужна, чтобы уцелеть. Она нужна нам обоим.
Брэм сглатывает. Коротко кивает. И мы оба пускаемся бежать.
Саския домашний учитель
Матушка вне себя.
– Ты хоть понимаешь, насколько это было опасно? – Костяная игла дрожит в ее пальцах. На ее виске пульсирует жилка.
– Не так опасно, как было бы, если бы это попыталась сделать ты, – отрезаю я.
– Саския! – Ее лицо бледно, но на щеках горят два пунцовых пятна. – Почему ты все осложняешь? Неужели ты не можешь хотя бы раз в своей жизни не брыкаться и просто-напросто пойти мне навстречу?
– Полагаю, под движением навстречу ты подразумеваешь беспрекословное подчинение, да? Ты что же, не хочешь, чтобы я думала своей головой?
Она вздыхает и опускается на стул.
– Нет, это не то, что я хотела сказать.
Сколько раз отец садился на мою кровать, утешая меня после моей очередной ссоры с матушкой.
– Это не то, что она хотела сказать, моя птичка, – сказал он как-то раз после того, как она назвала меня тупицей, упертой, как осел. Эти ее слова очень меня оскорбили – ведь она сравнила меня с ослом.
– Но она же это сказала.
– Ну, дело в том, что иногда люди говорят не совсем то, что хотели сказать. Иногда они говорят что-то другое, потому что им слишком страшно сказать правду.
– Да ведь это не имеет смысла, – помотала головой я. – Ты просто пытаешься ее защитить.
Он похлопал меня по лодыжке.
– Пусть это не имеет смысла сейчас, но когда-нибудь это будет иметь смысл. И я пытаюсь защитить не только ее, а вас обеих.
Я сложила руки на груди.
– Значит, когда она назвала меня тупицей и сравнила с ослом, в действительности это означало, что она считает меня очаровательной и умной?
Он захохотал, и уголки моего рта невольно поднялись вверх.
– Не уверен, что сам я употребил бы слово «очаровательная», – сказал отец с лукавым огоньком в глазах, – во всяком случае, не сейчас. Но, возможно, в действительности это означает, что вы с твоей матушкой очень похожи. Представь себе, что ты ведешь спор с самой собой. В таком споре ты всегда окажешься проигравшей.