– В том-то и дело, – качает головой она. – Я не знаю.
Я дрожу – у меня такое чувство, будто земля покачнулась и качается до сих пор.
– Как же ты это сделала? И зачем тебе было еще больше наращивать магическую силу костей?
Вся моя предыдущая жизнь была жестко предопределена гаданиями моей матушки. Их было столько, что они слой за слоем, будто луковица, уменьшали мою свободу, пока от нее и от моей возможности что-то выбирать самой не осталось вообще ничего. С какой же стати ей вздумалось умножить магическую силу костей? Ведь с их помощью она и так соорудила вокруг меня клетку, из которой не вырваться, не убежать.
Прядка, выбившаяся из одной из ее кос, падает ей на лицо и колышется в такт ее неглубокому дыханию. Обычно невозмутимая, точно озеро в безветренный день, сейчас матушка выглядит такой смятенной, словно у нее помутнение рассудка. Похоже, она даже не осознает, что я что-то сказала.
– И что же нам теперь делать? – спрашиваю я.
Она долго молчит, прежде чем наконец посмотреть мне в глаза.
– Единственное, что мне остается, это выбрать наилучший путь из тех, которые мне известны. Ведь я ничего не могу сказать о том, чего не вижу. – Она делает глубокий вздох и разглядывает лежащие перед нею кости – не только ту, которая сломана, а все вместе. – Мне надо будет отыскать способ все исправить, но мне не удастся узнать, какой путь я выбрала для тебя прежде. Не удастся узнать наверняка. – Прозвучавшая в ее голосе печаль вызывает у меня острое чувство вины, хотя я всего-навсего сидела здесь, и больше ничего.
Она долго разглядывает кости, как будто выбирая между десятками возможных путей. Затем наконец убирает с лица выбившуюся из прически прядь, поднимает голову и садится чуть прямее.
– Ты останешься здесь, в Мидвуде, и станешь домашним учителем. – Следующие слова, похоже, стоят ей больших усилий, и, произнося их, она не смотрит мне в глаза. – Твой суженый – это Деклан.
Я выхожу из Кущи, словно находясь в трансе, и зажмуриваю глаза. Утро нынче выдалось на редкость солнечным и холодным, особенно в сравнении с жарким полумраком, который я оставила позади. Девушка, стоящая в очереди следующей, нетерпеливо раскачивается на носках.
– Ну как? – спрашивает она. – Как все прошло?
Я открываю рот, чтобы ответить, но мне нечего ей сказать. Я буду учиться именно тому, чему и хотела, и получила именно того спутника жизни, которого желала, однако я никогда еще не испытывала такой тревоги за свое будущее. Матушка сказала, что мы обсудим все позднее, но я совсем не уверена, что такое можно исправить с помощью слов. Девушка смотрит на меня, ожидая ответа на свой вопрос, и в конце концов я лгу:
– Хорошо. Все прошло просто великолепно.
Гудящая толпа вдруг разом замолкает, когда я направляюсь туда, где по другую сторону Кущи своей очереди ждут парни. Деклан смотрит на меня с лукавой улыбкой, как будто ему точно известно, к кому именно я иду. И, хотя он и прав, мой взгляд все равно скользит по лицам остальных парней. Матушка сказала, что выберет для меня альтернативный путь и что два моих будущих, судя по всему, будут совершенно различны. А раз так, не подозревает ли она, что Деклан – не тот, кто мне нужен? Хотя, с другой стороны, как могли кости указать мне на двух разных суженых, если речь идет о союзе, предназначенном мне судьбой?
В моем горле стоит ком, когда я останавливаюсь перед Декланом и протягиваю ему руку.
Он широко улыбается, демонстрируя идеально ровные белые зубы. Глаза его ярко-зелены.
– Я знал, что так и будет, – говорит он, когда мы идем в сторону костра.
Он выхватывает у какого-то мальчика одеяло, и мы садимся на большой плоский камень у огня. Большим пальцем он начинает чертить круги на моей ладони.
– Ты счастлива? – спрашивает он.
– Именно на такой исход я и надеялась, – отвечаю я. Мое облегчение огромно – мне не нужно становиться Заклинательницей Костей, проходить через обряд сопряжения с магией, а значит, мой магический дар мало-помалу сойдет на нет. Но к облегчению в моей душе примешивается смутная тревога. Что происходит со мной в другой реальности? Не сижу ли я в ней сейчас на этом самом месте рядом с кем-то другим? А Деклан?
В которой из двух версий мне уготован лучший удел?
Впервые за много лет я жажду уверенности, которую может дать гадание на костях, жажду узнать путь, предназначенный мне судьбой. Теперь, когда у меня нет такой возможности, я чувствую себя так, словно иду по шаткому, ветхому мостику навстречу будущему, которого не знаю.
Матушка всегда твердила мне, что узнавать грядущее, гадая на костях, – это великое преимущество, которое надо ценить, я же всю жизнь считала, что куда ценнее возможность делать выбор самой.
Быть может, я была не права.
Саския Заклинательница костей
Корабль, на котором мы поплывем к Замку Слоновой Кости, уже почти готов к отплытию, а Брэма все еще нет. Возможно, он счел перспективу союза со мной настолько неприятной, что решил покинуть Кастелию – что ж, это будет не первый раз, когда после дня доведывания кто-то пропадает без следа.
С гавани дует холодный ветер, и по моему телу бегут мурашки. Я тру руки ладонями, пытаясь согреться.
– Ты кое-что забыла. – Мои плечи окутывает тяжелый плащ, дарящий тепло. Я поворачиваюсь и вижу матушку, на лице которой отражаются разноречивые чувства. Она пристально глядит на меня с невеселой улыбкой. – Не беспокойся, дорогая, – говорит она. – Он придет.
Я тереблю красную ткань любимого плаща моей матери. Мне всегда нравилось, как он оттеняет цвет ее лица. И моего тоже. Из всего того, что она могла бы мне дать – такого будущего, которого желала бы не она, а я, права самой принимать решения относительно моей собственной жизни, стези, отличной от той, которой шли она и бабушка, – я не получила ничего, мне достался только этот плащ. Я отхожу в сторону.
– Я и не беспокоюсь, – отвечаю я, и в голосе моем звучит такая злость, что она вздрагивает. И возвращает маску бесстрастия.
Я перевожу взгляд с нее на семьи, собравшиеся в гавани. Все, кому предстоит обучаться вдалеке от Мидвуда, должны взойти сегодня на этот корабль и отправиться вверх по реке Шард к Замку Слоновой Кости. Это и есть одна из причин того, что налог на доведывание так высок – должно быть, затраты на доставку стольких людей в разные концы страны составляют огромные суммы. Подобные сцены можно наблюдать в каждом городе и селе Кастелии. Корабли отплывут и, подгоняемые ветрами, направятся к нашей столице – городу Кастелия-Сити, стоящему в дельте реки, недалеко от моря. Там ученики и ученицы сядут на другие суда и поплывут по течению в города и веси, где им надлежит проходить обучение. Разумеется, кроме тех из нас, кто будет обучаться в Замке Слоновой Кости, так что я и Брэм взойдем на корабль только один раз.
Его все еще нет.
– Саския, – отвлекает меня от размышлений матушка, – я хочу тебе кое-что сказать. Ты должна это знать.
Она берет меня за руки и касается крошечной фиолетовой метки у основания моего большого пальца – самой первой в моей жизни. Она появилась, когда мне было пять лет, в тот день, когда я начала учиться в школе, в ту самую минуту, когда я отпустила руку матушки и вошла в каменное здание, где меня ждал учитель. Метки всегда проявляются в результате сильных эмоциональных переживаний – красные, когда тебе радостно, синие, когда происходящее тебя печалит, и метки многих иных цветов, становящиеся порождением самых разных чувств. Придя днем домой, я показала матушке проступивший значок – маленький, округлый, немного похожий на лепесток цветка. Он появился на том самом месте, где моего большого пальца касался большой палец матушки, когда она вела меня в школу.
– Мама, почему он фиолетовый? – спросила тогда я. – Что это значит? Что я почувствовала, когда отошла от тебя: радость или печаль?
Матушка поцеловала меня в висок.
– Фиолетовые значки появляются тогда, когда радость и печаль сливаются воедино, моя голубка, – ответила она. – Этот цвет означает, что тебе было одновременно и радостно, и грустно.
Сейчас у нее на лице такое же выражение, которое было тогда. Меня тянет к ней, но я все еще слишком зла, чтобы поддаться этому чувству. Со дня доведывания мы все ходим вокруг да около – все последние три дня я знаю, что она хочет мне что-то сказать, а она знает, что мне не хочется ее слушать.
Но сейчас мне предстоит уехать на целый год, что я внезапно и осознаю.
– Что ты хочешь мне сказать? – спрашиваю я.
Она открывает рот, но голос, который я слышу, принадлежит не ей.
– Саския! – кричит Эйми, подбегающая к причалу с развевающимися на ветру волосами. Она крепко обнимает меня и прижимает к себе. – Благодарение костям, я явилась сюда вовремя и успела тебя застать. Я бежала всю дорогу.
Я стискиваю ее в объятиях.
– Мне будет так тебя не хватать. – Говоря эти слова, я вдруг понимаю, что они относятся и к моей матери, хотя, произнося их, я и не могла заставить себя посмотреть ей в глаза.
– Пообещай мне, что будешь писать, – просит Эйми.
– Обещаю.
Мы разжимаем объятия, и в ту же секунду раздается звук рожка. Толпа подается к ожидающему кораблю, и у матушки вытягивается лицо. Что бы она ни хотела мне сообщить, времени на это уже не осталось.
И вместо того, чтобы говорить, она просто целует меня в щеку.
– Я люблю тебя, Саския, – говорит она. – И хочу для тебя только самого лучшего. Прошу, верь мне.
Ей не стоило это произносить, и я чувствую, как стены, возведенные вокруг моего сердца, становятся еще выше.
– Если бы ты и правда хотела для меня лучшего, ты бы так не поступила, – отрезаю я. – С какой стати костям было соединять меня с Брэмом? Смотри, он сюда даже не пришел. Разве я смогу питать теплые чувства к человеку, который слишком труслив, чтобы явиться и посмотреть в глаза своей судьбе?
И Эйми, и моя мать замирают, и на их лицах отражается ужас. Я закусываю губу и медленно оборачиваюсь. В нескольких футах от нас стоит Брэм с котомкой за плечами и каменным выражением на лице.