Достала гель с запахом сосны, понюхала его и плеснула в воду. В воздухе разлился бальзамический знакомый аромат, способный успокоить мои нервы.
Я медленно погрузилась в воду и прислонилась затылком к краю ванны, глубоко вздохнув. Мне нужно было чем-то занять голову, поэтому я взяла бутылочку с гелем и прочитала этикетку: «Гель для душа с ароматом сказочного леса, с натуральными экстрактами. Рекомендуемый возраст – дети до семи лет».
Я посмотрела на мультяшного бобра. Что-то не очень хотелось представлять себе сцену, как Джон в супермаркете направляется в детский отдел и уходит оттуда с этим для меня.
Я все еще пыталась выгнать этот образ из головы, как вдруг дверная ручка опустилась. Бутылочка с гелем выпала из рук и ушла под воду. Я едва успела понять, что происходит, как дверь открылась, словно в замедленной съемке, и перед моими глазами появился последний человек, с которым мне хотелось бы оказаться в такой ситуации.
Мейсон нахмурился и посмотрел на то, что держал в руке. О нет! Хуже не придумаешь – это мой бюстгальтер.
– Что… – пробормотал он, прежде чем поднять глаза и увидеть меня.
Я вспыхнула. В порыве стыда схватила первое, что попалось под руку, и со всей силы запустила этим в него. Ароматическая свеча в форме ландыша угодила ему прямо в лицо, и Мейсон отшатнулся, ошеломленный.
Я слышала его ругательства, пока выскакивала из ванны и хватала с вешалки полотенце. Судорожным жестом обернулась в него, затягивая на себе как можно туже, потому что оно оказалось слишком маленьким.
Я смотрела на Мейсона, вытаращив глаза и часто дыша. Он тоже на меня смотрел, только намного свирепее, потирая щеку – место, куда я попала.
– Ты совсем того, что ли? – яростно зарычал он.
Придерживая полотенце, я бросилась к нему и вырвала свой бюстгальтер.
– Это висело на ручке! – возмущенно рявкнул он, как будто речь шла о туше животного. – Какого черта?
– Я ошиблась, – прошипела я, – но это точно не было приглашением войти!
– Ты ошиблась? Ошиблась, повесив лифчик на дверь ванной?
– Как ты думал, чей он? Ты видишь в этом доме других женщин?
Мейсон стиснул челюсти, и злость в глазах сменилась раздражением.
– К счастью, здесь только ты.
Мои руки задрожали от ярости. Как у него хватало наглости наезжать на меня в такой ситуации? Только что облажался он, а не я!
– А то, что он там висел не просто так, тебе не пришло в голову?
– И что, по-твоему, я должен был подумать?
– Что я здесь, может быть, голая! – прокричала я, и эхо моих слов загрохотало по коридору, как пушечный выстрел.
Мейсон не пошевелился. По его скулам по-прежнему ходили желваки, но в его глазах промелькнуло выражение, которого я никогда прежде не видела. И тут он, словно пораженный внезапным осознанием чего-то, принялся пристально оглядывать меня.
Его глаза заскользили по моей белой коже, по струйкам воды, стекающим в ложбинку груди, по жалкому полотенцу, из-под которого торчали мокрые бедра.
У меня перехватило дыхание, кровь прилила к щекам. Я попыталась пошевелиться, но мое тело горело и столбенело одновременно, оно мне не подчинялось. Я чуть ли не физически ощущала, как его взгляд прикасается ко мне, как с горячей медлительностью он ласкает меня от шеи и ниже.
Мейсон возвышался надо мной, как обжигающий столп огня. Нет, это не он вызывал во мне дрожь.
«Это не он, – убеждала я себя, – дело не в его руках и не в его крепких мужских запястьях. Причина в моей тоске, в боли, в разбитых мечтах. Вот что лишало меня покоя, а он был здесь абсолютно ни при чем».
Я зажмурилась и, сделав над собой усилие, шагнула в сторону, а потом вышла из ванной. Я почти бежала по коридору, забрав с собой чувство, которое все больше и больше укоренялось в моей плоти. Тонкое, как нерв, оно пробралось в легкие, в костный мозг, в горло, и чем старательнее я пыталась вырвать его из себя, тем глубже оно в меня проникало. Я судорожно сглотнула. Что со мной происходит?
Джон оторвался от газеты. Он посмотрел на меня, жалкую, на хлопковый бюстгальтер в моей дрожащей руке и вынул изо рта сигару.
– Айви, что…
– Джон, я хочу, чтобы в ванной был чертов замок!
Глава 9
На прицеле
Я привыкла избегать людей.
У меня замкнутый характер, бесстрастный, как лед, что, наверное, и мешало мне заводить друзей. Я много времени проводила одна или в обществе природы, потому что только в тишине я могла слышать себя. И все же впервые я избегала кого-то, с кем жила под одной крышей.
Я не выносила Мейсона. Его близость тревожила меня, его присутствие вызывало во мне такую сильную турбулентность, что всякий раз я испытывала острое желание выйти из комнаты и вдохнуть воздуха, который его не коснулся. Хотя он первый решил держаться от меня подальше и никогда на меня не смотрел, любая случайная встреча с ним выбивала меня из колеи. И легко понять почему.
Мейсон был дерзким, высокомерным и эгоистичным – именно эти качества больше всего раздражали меня в людях, общению с которыми я когда-то давно предпочла одиночество. Однако в этом типе было еще кое-что. Что-то, что даже перевешивало его бесчисленные недостатки и вынуждало меня держаться от него на большем расстоянии, чем предписывает техника безопасности. Что-то, что бродило во мне, держалось в тени моего дыхания и таилось глубоко внутри. Я не знала, что это, но была уверена: это мне не нравилось.
Спускаясь по лестнице в подвал, я спрашивала себя, как долго мне удастся игнорировать его существование. Может быть, всегда…
Кошмарный сон помешал как следует выспаться этой ночью. Я все еще ощущала его на своей коже, как отпечаток чужой грязной руки. Я поморгала и, увидев свой блокнот, с облегчением вздохнула. Наверное, я оставила его здесь вчера вечером, когда спустилась в эту комнату порисовать.
Взяв скетчбук, я собиралась вернуться наверх, когда через полуоткрытую дверь заметила в дальней комнате свет. «Наверно, Мейсон забыл погасить», – подумала я, потому что, заглянув в его так называемый тренажерный зал, никого там не обнаружила.
Я подошла к лампе на шкафу и выключила ее. На улице было солнечно, и через маленькие окошки под потолком сюда проникало достаточно света.
На столе рядом со шкафом лежал прозрачный конверт с бумажными листками, сообщавшими данные о его здоровье, весе и даже росте. Один метр восемьдесят восемь. Ого! И это в семнадцать лет.
Меня поразил длинный перечень медицинских обследований, которые нужно пройти, чтобы получить доступ к поединку: электрокардиограмма, мониторинг грудной клетки, МРТ головного мозга. Спортсмену нужно соблюдать массу требований. Да уж, серьезно заниматься боксом может далеко не каждый. Этот вид спорта требовал от человека дисциплинированности, ответственного отношения и абсолютной решимости, воспитанной самоограничением и тренировками.
Почему это меня удивляло?
Я повернулась к стойке и вспомнила, как она скрипела под ударами Мейсона. Ткнула одну из панелей кончиками пальцев. На ощупь она казалась мягкой.
Тогда я сжала кулак и ударила по ней. Стука от моего жалкого удара почти не было слышно. Я закатила глаза и схватилась за ушибленную кисть, зажимая скетчбук под мышкой.
– Что ты делаешь?
Я вздрогнула.
Темные глаза Мейсона пригвоздили меня к месту, где я стояла, с обезоруживающей силой.
– Что ты здесь забыла? – снова спросил он, как всегда, властным тоном эгоиста и собственника, сообщающего, что я снова вторглась на его территорию.
Это я и сама понимала, поэтому опустила голову. Я хотела бы уйти молча, без ответа, но Мейсон положил руку на дверной косяк и не позволил мне ускользнуть.
– Я с тобой разговариваю. – Его низкий, сочный голос вызывал странную дрожь в моих позвонках.
Я шагнула ближе к дверному проходу, чувствуя, как ко мне возвращается необъяснимое чувство обиды.
– Это я заметила, – ответила я, покосившись на Мейсона.
– Тогда ответь мне.
– Ничего, я ничего здесь не делала.
Мейсон посмотрел на меня с высоты своих метра восьмидесяти восьми. Его взгляд, настойчивый, пронзительный, жгучий, раздел меня догола.
Я крепче сжала блокнот. Он заметил его, и старая злоба мелькнула в его радужках.
– Я твои вещи не трогаю. И ты не прикасайся к моим.
– Неужели? Ты еще кое-что мне не объяснил, – ответила я, шипя, как змея.
Я была виновата, но отреагировала резче, чем следовало бы. В данный момент я чувствовала раздражение и нервозность, как будто меня беспокоила невидимая зудящая рана. Чувство неприязни делало меня уязвимой, а я к этому не привыкла.
– Ты оставил свет включенным, – добавила я, – я зашла его погасить, и все.
Решительно отпихнув Мейсона плечом, я вышла, еле сдерживаясь, чтобы не побежать.
Пока я поднималась по лестнице, чувствовала, как мысль о Мейсоне обжигает меня изнутри. Почему Мейсон такой вредный? Почему? И он мог бы быть папиным крестником…
На мгновение я попробовала представить их вместе смеющимися и перешучивающимися, но не получилось. Папе этот тип вряд ли понравился бы.
Конечно, он любил такие качества, как ловкость и решительность, и Мейсон внешне походил на Джона… Но он ему не понравился бы. Абсолютно точно!
Взвинченная до предела, я добралась до своей комнаты. Щеки покалывало. Они у меня редко краснели, разве что на морозе, поэтому я очень удивилась, посмотрев на себя в зеркало и увидев красные пятна на скулах.
Еще больше нервничая, я подошла к столу и положила на него свой блокнот для рисования. Коробка с синей лентой оставалась открытой. Осторожно, словно к спящему существу, я протянула к ней руку. В ней хранилось всего несколько вещей: папин кошелек, документы, ключи от канадского дома и на самом дне – голубой альбом с простой надписью «Айви», папин подарок.
В альбоме были рисунки, открытки и несколько полароидных снимков, которые он сохранил. Я знала, что мне будет больно на них смотреть, но не удержалась и открыла альбом.