Я провела день, сидя над учебниками в своей комнате. Изо всех сил пыталась сосредоточиться на прочитанном, но мысли все время крутились вокруг другого.
Меня затягивало в болото мучительных мыслей, но я сопротивлялась. Однако чем активнее я отмахивалась от вопросов, тем больше я над ними раздумывала. И чем больше я раздумывала, тем сильнее убеждалась, что невозможно не задавать себе вопросы…
«Не все космические корабли поднимаются в небо». Кто сказал эту фразу?
Я часто заморгала. Эти слова предстали перед моими глазами. Альбом лежал на столе, там, где я его оставила в последний раз. Я о нем почти забыла…
Я протянула руку и подвинула его поближе. Посмотрела на свои маленькие, покрытые грязью коленки и подумала, что, наверное, в тот день упала. И все же моя улыбка и сияющие глаза выражали восторженную радость.
Я снова посмотрела на фразу под фотографией, но она не вызвала во мне никакого отклика. Какой смысл писать это под нашей старой фотографией?
Я нахмурилась, и в голове вдруг промелькнула догадка. Ногтем я подцепила уголок полароида и, отрывая от клейкой поверхности, приподняла нижнюю часть и застыла, когда увидела, что под ней: в центре белого листа три вогнутых лепестка образовывали бутон. Я знала, что это такое.
Это была я. Это оставлено для меня.
Я встала, карандаш скатился со стола, мысли путались. Я пристально смотрела на рисунок цветка, ум лихорадочно работал. Я сразу же проверила другую фотографию, ту, что с мамой, затем просмотрела свои рисунки и открытки, ища символ, послание – что угодно, но ничего не нашла. Цветок был только на нашей с папой фотографии. Непонятно…
Что означала эта фраза? Почему она важна?
Зазвонил мобильный. Я долго выуживала его из-под груды учебников, потом ответила, чувствуя, как гудит голова. Я не могла отвести взгляд от папиного лица.
– Привет, у тебя все в порядке? – прозвучал голос Джона, мягкий и знакомый. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – рассеянно ответила я, заверив его, что температуры нет.
Кажется, он был рад это услышать. Джон спросил, как прошел день, и посоветовал немного отдохнуть, чтобы избежать рецидивов.
– Джон, – прервала я его.
– Да?
Я помедлила, прежде чем спросить:
– Фраза «Не все космические корабли поднимаются в небо» тебе о чем-нибудь говорит?
– Хммм… Нет, не думаю.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы папа произносил эту фразу?
– Нет, никогда, – задумчиво пробормотал он, а я приложила запястье ко лбу и закрыла глаза. – А почему ты спрашиваешь?
– Да так просто, из любопытства. Слушай, я могу попользоваться твоим компьютером?
– Конечно. Он в кабинете. Пароль: два, один, ноль, шесть.
– Два, один, ноль, шесть?
– Двадцать первое июня, день рождения Мейсона, – пояснил Джон.
Непонятно почему, но меня поразило, с какой теплотой он произнес эту фразу.
– Спасибо, – пробормотала я.
Потом попрощалась, пожелав плодотворной работы, и отключилась. Взяла фотографию и пошла в его кабинет на первом этаже.
Это была аккуратная и светлая комната с книжными стеллажами и письменным столом. Я села в кресло кремового цвета, разглядывая широкий деревянный стол. Он красиво блестел и был украшен вставками из сланца. Я открыла ноутбук Джона и ввела пароль «2106».
Я довольно долго просидела в интернете. Вообще-то я в этой сфере была чайником. В Канаде при необходимости я пользовалась школьным компьютером. Живя почти на краю света, мы с папой как-то обходились без ноутбука.
Парадоксально, что дочь выдающегося программиста едва умела пользоваться компом. Я никогда не задумывалась об этом, но причина начала проясняться: папа действительно отсек от нас свою прошлую жизнь, сделал так, чтобы ничто о ней не напоминало.
Через час я откинулась на спинку стула. Нулевой результат. Я не нашла ничего, даже смутного упоминания.
Мне попались страницы об астрономии, строительной механике ракет, космических запусках, но на них я не нашла ничего, что имело бы отношение к цитате на фото. Эту фразу никто не произносил. Что папа пытался мне сказать?
Я вышла из кабинета, положив фотографию в карман. По дому гулял приятный сквознячок, и, дойдя до прихожей, я увидела, что входная дверь открыта.
Я нахмурилась, подошла, чтобы ее закрыть, но в этот момент услышала шорох страниц.
Выглянула наружу, и мое сердце замерло. На террасе в кресле сидел Мейсон. В воздухе витал запах жасмина, легкий ветерок ласкал его растрепанные волосы. На коленях у него лежал учебник, рука замерла на развороте, а голова прислонилась к стене. Глаза были закрыты.
Он… спал?
Я чувствовала себя жертвой магического заклинания: ноги стали свинцовыми, но сердце парило в воздухе, подталкивая меня навстречу этому видению.
Наверное, Мейсон очень устал, раз заснул сидя, с открытой книгой на коленях. Я знала, что все свободное время он готовится к поединку в конце месяца. Иногда даже ночью случалось слышать, как он спускался в тренировочную комнату.
Я подошла очень тихо и встала перед ним. Воздух был полон звуков, в лучах полуденного солнца щебетали птицы, но я боялась его разбудить. Я ощущала неловкость, как будто подглядывала или делала что-то постыдное. Однако, наклонившись поближе, я поняла, что не могу лишить себя этого удовольствия – поглядеть на него. Я впервые смотрела на его лицо, как на картину.
В уголке губ у него был маленький шрам – светлая черточка на коже, которой я раньше никогда не замечала. Между бровей были и другие, почти незаметные.
Я не привыкла видеть его таким: чуть опущенные плечи, длинные ресницы, точеные скулы, расслабленное, спокойное лицо… Боже, он прекрасен!
Я чувствовала пульсирующее и непреодолимое влечение, но и уязвимость. Мейсон заставлял мое сердце трепетать. Он лепил его заново и формовал, не прикасаясь к нему.
Он очаровывал меня, не удостаивая взглядом. Он все еще смотрел на меня зверем, но под его кожей пульсировала душа, теплая, как солнце. Иногда мне казалось, что я ее видела. Иногда, когда во сне я возвращалась на тот пляж, я видела ее отражение в его глазах. Иногда мне даже казалось, что я смогу до нее добраться.
Мне захотелось прикоснуться к нему. Легонечко…
Я протянула руку к его лицу – и отдернула, потом снова протянула и затрепетала, как пугливый белый голубь. С опаской, очень нежно я коснулась кончиками пальцев его скулы, кожа была гладкой и теплой.
Ветер шевелил страницы, смешивая запахи цветов в пьянящую смесь. Я вдохнула аромат, испуганная и очарованная этим моментом.
Я ненавидела искусственные парфюмерные запахи и любила запах земли, дерзкий запах леса в летние ночи. Но Мейсон… У меня кружилась голова от аромата, исходившего от его кожи и густых волос.
Я подошла ближе. Сердце колотилось уже где-то в животе, дыхание прерывалось. Его мягкие соблазнительные губы были приоткрыты. Я приблизила к ним свои губы, моя душа напряглась, мое неровное дыхание смешалось с его, медленным и глубоким…
Я вздрогнула и отскочила назад, испугавшись самой себя. Мейсон сдвинул брови.
Я юркнула в дом до того, как он проснулся, и, струсив, убежала в свою комнату.
А если он открыл глаза? А если он увидел меня?
– Дура! – отругала я себя, прижимая ладони к векам.
Какой жалкой я была. Почему я не могу держаться подальше от этого парня? Почему я думаю одно, а делаю другое? Это мне несвойственно. Я знала, как ожесточить свое сердце, я умела им управлять. Меня не так просто свести с ума. И все же я не могла отгородиться от него.
Папа учил меня защищаться от зла и от боли. Однако ни он, ни кто-то другой не объяснили, как защититься от любви.
В тот вечер я не спустилась к ужину. Сидела у себя и доделывала домашнее задание, пытаясь не представлять каждую минуту лицо Мейсона.
Около полуночи в животе заурчало так, что пришлось отложить ручку. Я решила пойти на кухню и что-нибудь съесть. Наверняка добрый Джон оставил мне кусочек мяса или рыбы.
На кухне горел свет, там слышались голоса Джона и Мейсона, и я засомневалась, стоит ли идти туда. А когда я все-таки подошла к двери, то сразу об этом пожалела.
Джон с Мейсоном сидели за неубранным столом, на уже пустых тарелках лежали столовые приборы. Меня удивило, что они до сих пор не ушли с кухни, ведь время уже позднее.
Они сидели рядом друг с другом, чуть подвинув стулья. Мейсон что-то рассказывал, а Джон, развалившись на стуле, смеялся, заливисто смеялся, запрокинув голову, его сверкающие глаза отражали свет люстры. Они меня даже не заметили.
Непонятно почему, но их душевная близость меня задела. Я внезапно почувствовала себя совершенно чужой, как будто до этого момента я не знала о существовании маленькой вселенной, вмещающей только Мейсона и Джона.
Они всегда были такими. Такова их жизнь: теплота, чуткость, взаимопонимание, тесная связь друг с другом. Они были семьей, как мы с папой.
И до сих пор я как будто этого не замечала. Или, может, не хотела замечать из-за того, что чувствовала себя одинокой, из-за того, что цеплялась за Джона, как будто он был только моим. Внезапно все обрело смысл, мне стало понятно, почему Мейсон не хотел опаздывать на обед с Джоном и всегда смотрел отцу в глаза, никогда ему не грубил, улыбался ему, а Джон знал всех его друзей. Мейсон не нападал на меня в присутствии отца, возможно, чтобы не огорчать его.
Когда они меня заметили, я ощутила, как их гармония рушится, подобно прекрасной мелодии, прерванной диссонирующей нотой, – мной.
Увидев меня, Джон сразу перестал смеяться. Когда и Мейсон перевел на меня взгляд, я невольно отступила назад.
– О, Айви, я оставил для тебя ужин в теплой духовке.
Я посмотрела на улыбку крестного и сразу ощутила ком в горле. Я никогда не чувствовала себя так неуместно, как сейчас. Никогда!
– Я… – промямлила я, не глядя на них. Сжала пальцы и заставила себя сглотнуть ком. – Я… я пойду погуляю.