– Почему сейчас? Вы уже обыскивали дом два года назад…
– При желании вы способны спрятать бомбу в виноградине. – Высокий мужчина раздраженно щелкнул языком. – Инженер вашего уровня знает, как не оказаться застигнутым врасплох. Вы ведь понимаете, о чем я? Некоторые назвали бы его преступником.
– Код уничтожен, – спокойно сказал папа, – я сам об этом позаботился.
– Люди вроде вас не уничтожают свои создания. Для этого вы слишком сентиментальны. – Мужчина бросил на папу пронзительный взгляд. Мне не нравилось, как он с ним разговаривал. – Кто станет уничтожать такую разработку? Нет, правда совсем в другом, и вам она известна. Не зря же вы покинули свою страну, как только смогли. И хорошо здесь обустроились со своей дочкой…
– Моя дочь не имеет к этому никакого отношения. – Папа перестал вежливо улыбаться, в его умных глазах промелькнул испуг. – Она родилась здесь и по закону является гражданкой Канады, как и моя жена.
– А что насчет ваших американских соотечественников?
– О, так вот в чем проблема… – Папа приподнял уголок рта – это не его улыбка, сейчас он усмехался, как злой койот на картинке в моей книжке. – Вы хотите обыскивать Джона Крейна каждый раз, когда он приходит ко мне домой?
– Он часто у вас гостит.
– Он приносит нам яблочный пирог. Нарушает ли это какие-либо протоколы безопасности?
Мужчина рявкнул, как сторожевая собака:
– Не надо разыгрывать комедию! Вы можете спрятаться, как мышь, в самом отдаленном уголке мира, но это ничего не меняет.
– Мистер Нолтон, – сказал другой мужчина уже спокойнее. – Джон Крейн тоже связан с «Тартаром».
– Джон мой друг и не имеет никакого отношения к моей работе.
Высокий мужчина стиснул челюсти и холодно посмотрел на папу.
– Это еще предстоит выяснить.
– Папа?
Мужчины в черных костюмах посмотрели на меня.
Я исподлобья наблюдала за ними из-за двери, прижимая кулачок к груди. Папа увидел меня, и тень исчезла с его лица.
– Все в порядке, дорогая! – Он раскинул руки, и я побежала к нему, чтобы он взял меня на руки. – Эти господа уже уходят.
Последние слова им, кажется, не понравились. Они многозначительно посмотрели на папу, а потом вышли из комнаты. Однако, прежде чем уйти, разгневанный мужчина посмотрел на меня.
Я увидела его снова несколько лет спустя на стуле в больничном коридоре, это он посоветовал мне не лгать.
Я покрепче обхватила папу за шею, пока они уходили по снегу.
– Ну как, ты расшифровала мое сообщение? – спросил он, когда они сели в свою машину и наконец уехали.
Я кивнула.
– И что там написано?
Я порылась в кармане комбинезона и протянула ему бумажный листок с четырьмя цифрами. Затем посмотрела на него и ответила:
– «Айви».
Это воспоминание потрясло меня. Игра с числами. Криптография.
«Он сумасшедший», – говорили о папе. Нет, просто он был не таким, как все, и научил меня вещам, которых никто не понимал. Он утверждал, что все может быть сведено к числам, в том числе буквы алфавита.
Шифрование лежит в основе любого языка программирования. Методов шифрования много, и все они разные. Папа взял для примера закодированное сообщение и доходчивым языком объяснил мне, ребенку, как можно его расшифровать.
Это было очень просто: всего лишь нужно было заменить цифры соответствующими буквами алфавита. Папа сказал, что такое шифрование – слабое, потому что оно интуитивно понятное. Конечно, существовали и более надежные способы, но начать лучше с легкого.
– В этом ключ не используется, – сказал он. – Видишь ли, некоторые системы шифрования имеют ключ, то есть волшебное слово для расшифровки. Когда-нибудь я тебя научу. А этот способ легкий, смотри… Цифра «1» меняется на букву «А», «2» на букву «Б», «3» на «В» и так далее. Давай зашифруем «Айви», например…
– Девять, одиннадцать, три, десять, – прошептала я, выделив из ряда цифр серийного номера снимка прочерченные сильнее. – «Айви»…
Сердце заколотилось. Я наклонилась ближе к альбому и торопливо полистала его. Никаких других надписей я не увидела, но цифры встречались повсюду: на обороте открыток, на маминой фотографии, даже на газетных вырезках с моими рисунками. Я ошибалась, когда думала, что это простые номера серий или что-то в этом роде. Нет, они явно означали нечто большее. Они наверняка были посланием.
Папа был программистом. А если он и правда оставил в альбоме закодированное сообщение, зная, что я смогу его найти и расшифровать? Может, альбом был нужен именно для этого – передать мне важную информацию? Может быть… Может быть…
Я схватила свой скетчбук, открыла его на пустой странице и быстро написала буквы алфавита, пронумеровав каждую.
Потом, листая альбом страница за страницей, выписала в ряд прорисованные цифры и ниже, одну за другой – соответствующие им буквы. Пальцы дрожали.
Я отложила ручку, затаив дыхание, – получилось слово «Держись».
Я сидела неподвижно и смотрела на него. Разочарование было настолько сильным, что у меня даже заболела голова. Мое сердце как будто сжалось и вытолкнуло в вены пугающую, разрушительную эмоцию.
Я схватила альбом и отшвырнула его от себя.
– Нет! – закричала я, чувствуя в этот момент только одно – чудовищную ярость. – Ты сказал, что мы будем вместе, что ничто нас не разлучит! Ты меня обманул!
Меня душили слезы. Я схватила со стола нашу совместную фотографию и тоже отшвырнула ее, умирая при этом от боли.
– Как ты мог оставить меня здесь? Как ты мог меня бросить? У меня был только ты! Обманщик!
Надо было вырвать из сердца его улыбку, его взгляд, наши счастливые дни. Они причиняли слишком много боли, каждое воспоминание было подобно удару ножа.
– Ты должен был остаться со мной! – обвиняла я его сквозь рыдания. – Ты обещал мне, ты должен был остаться со мной! Где ты сейчас? Где ты летаешь, пока я здесь мучаюсь? Обманщик!
Дверь распахнулась. Послышались поспешные шаги. Они приблизились ко мне, рухнувшей на пол и раздираемой мучениями. Я впилась ногтями в ковролин, мир вокруг ходил ходуном.
– Айви!
Голос Джона мягко коснулся меня, как ласковая рука. Моя боль пыталась оттолкнуть этот голос, но сердце его узнало и откликнулось.
– Айви… – повторил он, опускаясь на колени рядом со мной.
Печаль в его голосе стала последним ударом. Я треснула, как лист стекла, и все мои душевные синяки и раны выступили наружу. Я не пошевелилась, когда его рука мягко скользнула по моим плечам.
– Это я, – прошептал Джон, – я здесь…
Я закрыла глаза, и Джон погладил меня по голове, прижимая к себе. Мне хотелось остаться на этом полу навсегда, в уютных объятиях, которые ужасно напоминали мне папины.
– Я… я тоже очень скучаю по нему, – нашел в себе смелость сказать Джон. – Мне его тоже сильно не хватает, Айви.
В голосе Джона я услышала свою боль, но его дыхание рядом с моим действовало как болеутоляющее.
– Мне не хватает его шуток. Остряк, он умудрялся во всем находить смешное. Он с детства был таким… Роберт умел видеть суть вещей… и не боялся трудностей. Иногда я узнаю его в тебе – в твоих жестах, в глазах, когда ты на меня смотришь. Ты очень на него похожа.
Онемевшая, я смотрела в пол, а Джон продолжал говорить:
– Я знаю о федеральных агентах. Мириам рассказала.
Я снова заплакала.
– Могу представить, что ты почувствовала. Айви, мне очень жаль…
– Мне хотелось бы, чтобы ты был рядом со мной, – прервала я его шепотом.
Джон слегка отстранился, чтобы посмотреть на меня, и я зажмурилась.
– Я все время злюсь… во мне столько ненависти. Я больше не понимаю, кто я, будто потеряла себя, – призналась я с болью.
И вдруг я поняла, какая я глупая, – все это время, день за днем, я никогда не оставалась одна – у меня был Джон.
Джон, который искал контакта со мной, Джон, который иногда смотрел на меня так, будто умолял меня сказать ему что-нибудь – что угодно, ведь тогда у него появился бы повод поговорить со мной. Джон, который любил меня как второй отец.
Я почувствовала, как слезы навернулись у меня на глазах, когда он наморщил лоб, тронутый моими словами. Он всегда меня понимал, а я этого не замечала. Если и был в мире человек, который заботился о папе так же сильно, как и я, то это Джон.
– Я здесь. – Его рука поднялась к моему лицу, он поколебался, а потом неловко потрепал меня по щеке. – Я здесь, Айви, и никуда не денусь. Обещаю!
Я опустила голову, и с моего носа упала слезинка. Я сглотнула горький комок, стоявший в горле, затем медленно наклонилась и… обняла его, уткнувшись лицом в рубашку.
Джон сидел неподвижно, пока я вдыхала его чистый запах и прижималась к нему, как ребенок. Джон крепко обнял меня, и я поняла, что он очень давно ждал этого момента.
– Спасибо, Джон, – сказала я, пока он держал меня.
– Знаешь, я очень сильно тебя люблю, – прошептал он взволнованно, – очень сильно…
И тогда я смогла это сказать. Прижавшись к сердцу человека, который ждал меня каждый божий день, я наконец нашла в себе силы ответить:
– Я тоже.
Так мы и сидели сколько-то времени. Положив голову ему на плечо, впервые за долгое время я снова ощутила обволакивающее родительское тепло.
– Джон, я должна тебе кое в чем признаться.
Его дыхание коснулось моего лба, и он спросил:
– Речь о Мейсоне, да?
Я кивнула.
– Мы… не очень хорошо ладим.
Сказать, что мы с Мейсоном «не ладим», все равно что ничего не сказать. Конечно, это было сильным преуменьшением, но Джон обожал сына, поэтому я не осмелилась нарисовать в красках правдивую картину наших взаимоотношений.