– Для тебя тоже есть билет, – пробормотал он, одеваясь, – он твой, если ты этого хочешь.
Потом он понял, что забыл шапку в машине, и, возможно, чтобы дать мне немного времени, пошел за ней.
Я осталась одна. Оглядела дом, в котором выросла. Фотографии. Отметки на дверном косяке, где папа отмечал мой рост. Все это принадлежало прошлой жизни – жизни, которой больше не существовало и от которой я не могла отказаться. Она привязана к моей душе и подпитывалась памятью о нем. В той жизни он был живой.
У камина, в этом кресле, за столом и за окном – он был везде, куда бы я ни посмотрела, и не имело значения, что я не видела его во плоти, я все еще могла слышать его шепот: «Держись!»
Я поморгала, протерла глаза, уверенная, что ошиблась, но эти слова не исчезли. Они так и остались написанными черно-белыми буквами прямо перед моими глазами.
Я медленно подошла к холодильнику, по коже побежали мурашки.
На дверце висел мой старый рисунок. Неуверенными пальцами я провела по надписи, сделанной тонким маркером, которую никогда не замечала. Нет, ее на рисунке никогда не было.
Я посмотрела на буквы и узнала дрожащий папин почерк. Он написал это до того, как попал в больницу? Я сглотнула и снова посмотрела на рисунок, пришпиленный магнитами.
Он всегда был там, как я себя помнила. Я нарисовала его, когда мне было лет пять: я, папа и позади нас большое заснеженное дерево.
Я помнила тот день. Он не был похож на другие. В тот день мы с папой…
Я покачала головой, развернулась и, как сумасшедшая, побежала в комнату за рюкзаком. Вынула оттуда альбом и скетчбук, вернулась и раскрыла их на кухонной стойке.
Взяла в руки фотографию, с которой все началось: мы с папой обнимаемся на опушке леса. Снимок был сделан в тот же день, когда нарисован рисунок. Я посмотрела на свои грязные коленки, и во мне снова ожили воспоминания, только на этот раз яркие и четкие.
Я не упала. Я стояла коленками на земле.
С колотящимся сердцем я подошла к обрамленной карте в коридоре. Я знала это место, оно было недалеко от дома – к юго-западу от пунктирной дороги, недалеко от маршрута выживания, названного в честь знаменитого пионера Джонатана Блая.
Возможно ли, что…
От волнения я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Буквы. Последовательность символов. Я потянулась за блокнотом, и предположение превратилось в уверенность: Ж З У Й Л Ф Я.
Мы с папой давали шутливые названия некоторым любимым тропинкам и местам в лесу. Одну полянку мы по-тарабарски называли Жуз-Фляй.
Я посмотрела на буквы и попятилась. Сердце колотилось между ребрами, я в спешке повернулась, схватила ружье и выбежала через заднюю дверь.
Я бросилась бежать через лес. Снег ослеплял меня. Ботинки промокли, я несколько раз чуть не упала, но не остановилась. С горящими от холода легкими бросилась через кусты, замедлила шаг, чтобы сориентироваться, и снова побежала изо всех сил.
Невозможно. Этого не могло быть…
Я резко остановилась. В этом уголке леса деревья редели, и над ними возвышалась величественная ель. Она была именно такой, какой я ее запомнила: красноватая кора и длинные внушительные ветви, доходившие до неба.
Я подбежала к ней, бросила ружье на снежный ковер, присела на корточки у основания ствола и принялась лихорадочно рыть землю руками.
Пальцы быстро потеряли чувствительность. На мне не было ни куртки, ни перчаток, только свитер, но я продолжала разгребать и откидывать в сторону грунт.
Они должны были быть там. Должны были…
Мои ногти уткнулись в деревянную дощечку. Я с волнением смахнула землю с крышки небольшого сундучка и отряхнула землю с боков. Все это время у меня перед глазами стоял образ папы.
«Заглянем в него снова через много лет, – сказал его голос в моих воспоминаниях. Я посмотрела на него снизу, слишком маленькая, чтобы полностью понять смысл происходящего. – Однажды мы откроем сундучок и посмотрим, что туда положили. Такие послания в будущее называют…»
– …капсулами времени, – прошептала я и подняла крышку.
В сундучке блестели два металлических цилиндра. Я смотрела на них, затаив дыхание. Я смутно помнила, что положила в капсулу. Оказалось, деревянную фигурку лося и рисунок, сделанный фломастером.
Я коснулась холодного цилиндра, похожего на стаканчик для игры в кости. Я взяла его и повертела в руках, понимая, что он совсем не похож на мой. Нет… Мой был из необработанной стали с откручивающейся крышкой, а папин – идеально гладкий, полированный, из нержавеющего материала. У цилиндра не было крышки. Только почти невидимая бороздка, разрезавшая его пополам.
– Папа, что лежит в твоей капсуле времени?
Я попыталась открыть цилиндр. Тянула корпус в разные стороны, царапала ногтями, но тщетно. Я смотрела на него, не в силах понять, но в следующий момент… вдоль бороздки я заметила небольшую инкрустацию.
Колени задрожали. На металлической поверхности был выгравирован малюсенький цветок: три лепестка с крошечным желобком в центре.
Я смотрела на цветок не дыша. И новое озарение потрясло меня в тишине леса. Губы задрожали, я посмотрела на свою грудь.
Папин кулон – самое важное напоминание, которое у меня осталось о нем. Он сам надел его на меня, и я никогда его не снимала.
Я достала из-под ворота цветок из слоновой кости, зажала его в пальцах… и, словно ощущая в своем жесте папино присутствие, воткнула кулон в бороздку.
Послышалось жужжание, и герметичная крышка поднялась. И он был там. Он всегда находился там – маленький сегмент, вмонтированный в сталь.
Власть над миром в моих руках.
– Папа, а что это?
Наконец он повернулся ко мне.
– Не скажу. Секрет! – сказал он, подмигнув мне, и, как всегда, когда так делал, стал похож на проказника.
Он взял у меня из рук мою капсулу и положил обе в открытый сундучок.
– Однажды я тебе расскажу.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Я улыбнулась, меня веселила эта игра.
– А что будет, когда мы их откроем?
Папа как будто искал для меня нужные слова.
– Мы найдем вещи такими, какими их оставили. Мы увидим, что за много лет они ничуточки не изменились. Значит, мы победим время.
Я не могла понять, шутит ли папа или говорит серьезно, но смотрела на него зачарованно. В папе всегда было какое-то волшебство. Я видела похожее зимними ночами в небе, переливающемся чудесными красками.
Металлические цилиндры, которые должны были застыть во времени, мне что-то напомнили.
– Они похожи на космические корабли.
Искорка любопытства сверкнула в его глазах.
– Космические корабли?
– Да, – сказала я восторженно. – Они как те, которые летают в космос, только наши не летают. Наши другие. Верно, папа? Но ничего, они все равно красивые. – Я посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – Не все космические корабли поднимаются в небо.
Реальность дрожала, как от землетрясения.
Кто сказал эту фразу?
– Я, – прошептала я тихим голосом, – это сказала я.
События того дня расположились в правильном порядке. Фрагменты сложились в пазл. Наконец-то я увидела всю картину и смогла понять смысл произошедшего.
Папа написал фразу про космические корабли, чтобы привлечь мое внимание, побудить меня задаться этим вопросом. Это не было ни подсказкой, ни загадкой.
Фраза – оставленный след. А папа учил меня распознавать следы животных на тропах, и след привел меня к цели.
Вот почему код никто так и не нашел. Вот почему они считали, что папа его уничтожил. Он спрятал «Тартар» в Канаде, в месте, которое могла найти только я. Он доверил это мне, оставив маленькие подсказки, понимая, что если кто-то и сможет их расшифровать, то только я.
Только я.
Меня охватило мощное радостное чувство, на душе стало очень тепло. И когда я увидела надпись, выгравированную на внутренней стороне крышки, которую никто, кроме меня, не мог прочитать, я почувствовала, что сломанная шестеренка в моем сердце снова заработала.
Мне больше не нужно его искать и стремиться ощутить его присутствие, чтобы быть к нему ближе.
Он сам мне все сказал. Как будто он был здесь и прочитал мне шепотом написанное на металле: «С тобой навсегда».
Мои глаза горели от слез, и сердце утонуло в слезах вместе с этими словами.
Значит, то, что он мне сказал, правда. Ключ к каждой фразе меняет все. Он скрыл в тех числах на фотографии два значения. Противоположные, но дополняющие друг друга.
«Держись, Айви, я всегда с тобой».
Я прижала цилиндр к груди. Воспоминания о папе успокоили меня, обласкали, а затем исчезли во мне.
И, услышав, как падает снег, мне захотелось сказать ему, что я наконец кое-что поняла.
Это луне нужно солнце, без него она не сможет сиять. И именно любовь, которую мы отдаем другим, делает нас теми, кто мы есть.
Тогда я хотела бы сиять любовью, которая длится вечно, которая победит время и выйдет за пределы созвездий, ведь есть волшебство, которое не только сияет в небе, а остается рядом с нами, учит нас жить на этой земле и освещает наш путь.
Оно берет нас за руку и никогда не умирает в наших сердцах.
Через несколько минут «Тартар» закрылся под давлением моих пальцев. Холод пронзал насквозь. Кончики пальцев горели и пульсировали, и я вернулась в реальность.
Мейсон!
Я закинула ружье за спину и побежала обратно, желая поскорее присоединиться к нему. Мне хотелось поговорить с ним, обнять его, рассказать о своей находке. Это правда: папа оставил код мне.
Теперь я больше не чувствовала себя прикованной к прошлому, хотя навсегда сохраню его в себе.
Я была готова сказать Мейсону «да» и начать все сначала. В его карих глазах я видела будущее.
Наконец я добралась до дома. Я отдышалась, привалившись к дереву, добралась до задней двери и вошла в гостиную.