Звуки вальса, кружение целого сонма птиц вокруг Вольфзунда среди просторной, залитой светом залы – всё это напоминало какой-то причудливый бал, привидевшийся во сне.
И тут Мела осенило. Все эти люди, обращённые в птиц, прямо сейчас закладывали собственные воли ради того, чтобы выбраться отсюда и снова стать людьми. Птичьи глаза – жёлтые, оранжевые, чёрные, серые – больше не выглядели обречёнными. В них искрилась надежда.
По позвоночнику Мела пробежали мурашки. Он много раз видел, как смертные закладывали волю Владыке, но на его памяти никогда не заключалось столько сделок разом. Он заиграл ещё самозабвеннее, будто сила его музыки могла чем-то помочь продажникам.
Полы камзола Вольфзунда колыхались, он уже сам кружился в центре птичьего водоворота, двигаясь с грацией, неведомой ни одному смертному. Птицы окружили его так плотно, что Мел почти потерял отца из виду и волновался, что пернатые могут что-то сделать с ним, чтобы отомстить за проклятие и заточение.
Но свирель играла, заполняя своим звонким голосом башню, птицы летали всё быстрее, иногда вскрикивая от нетерпения, а Вольфзунд танцевал так неудержимо, что Мел не мог различить отдельных движений, только размытое тёмное пятно. Мелу чудилось, что помимо мелодии свирели откуда-то доносятся звуки других инструментов и даже голоса, выводящие песню без слов.
Некоторые птицы уже начали выбиваться из сил. Серая ворона неуклюже замедлилась и села на пол, чуть в стороне от Вольфзунда. Крачка и горлица задели друг друга крыльями и завалились, роняя перья. Вольфзунд медленно развернулся лицом к сыну и дал знак остановиться. Мелдиан нехотя отнял свирель от губ, мелодия затихла, последний раз прокатившись по башне нежным эхом.
Птицы расселись: кто на полу, кто на насестах, вопросительно склонив головы. Вольфзунд пристально оглядел всех птиц, и Мел заметил, что многие съёживались под его взглядом, будто боялись того, что он сделает с ними дальше. Вольфзунд поочерёдно указал на пять птиц: воробья, кукушку, пустельгу, тетерева и вяхиря. Они слетели со своих мест и устроились у его ног, мигая круглыми глазами. Другие птицы тихо заворковали, не то радуясь, не то возмущаясь. Мел убрал свирель и дёрнул ухом. Он уже разгадал, что задумал отец, но сомневался, что из этого выйдет что-то хорошее. Вольфзунд отослал остальных пленников-птиц на насесты, а сам принялся творить колдовство, то самое, с помощью которого расколдовал бабушку Алиды и наставника Ричмольда. Мел буквально кожей почувствовал, как магическое напряжение в помещении нарастает, становится осязаемым и плотным, клубится туманом и потрескивает невидимыми молниями. Несомненно, превращение пяти птиц потребует гораздо больше сил, чем превращение двух, и Мел соображал, сможет ли он хоть чем-то помочь отцу, если это потребуется.
Вольфзунд затянул заклинание. Сложное, состоящее из множества забытых слов, раньше оно казалось Мелдиану совершенно непроизносимым, но теперь он не без ликования понял, что чары, превращающие смертного в альюда, куда сложнее этих.
Камни в перстнях вспыхнули, сквозь пальцы Вольфзунда полился густой магический туман, и скоро Мел уже не видел ничего, кроме этого тумана и пронзающих его узких стрел солнечного света.
Волшебство закончилось быстро: взрыв был намного сильнее, чем во время превращения Стриксии и Гертарта, птицы испуганно заголосили и полетели вверх, к куполу, а Мел с трудом устоял на ногах. Дождь золотых искр хлынул сверху, а когда искры угасли и туман рассеялся, Мелдиан увидел, что рядом с отцом стоят пятеро незнакомых смертных. Птицы на насестах возмущённо галдели.
– Отпусти нас и убирайся обратно в Преисподнюю! – прохрипел густым голосом крупный бородатый мужчина. Скорее всего, именно он до недавних пор был тетеревом. – Отпусти всех!
Мел испугался, что смертный громила вот-вот бросится на отца с кулаками, и на всякий случай шагнул вперёд. Вольфзунд взмахнул рукой, и смертный замолк, хватаясь за горло.
– Я ловил ваши взгляды. Я давал вам пищу. Я прочёл ваши имена в ваших мыслях. Я танцевал с вами. Со всеми вами. – Он обвёл руками насесты с птицами. – Так что все вы теперь – мои. Но лишь пятерым из вас я оказал высочайшую милость, вернув вам утраченный облик, а это значит, что отныне вы обязаны мне услугами, равными по значимости той, какую я только что оказал вам. А что может сравниться с возможностью снова ходить, а не летать? Говорить, а не только думать? Быть человеком, а не птицей?
Смертные как-то съёжились, даже мужчина-тетерев сбавил пыл и опустил плечи, исподлобья косясь на Вольфзунда. Мел всмотрелся в их лица: седовласая старушка, высокая женщина лет сорока, щуплый мужчина среднего возраста и довольно крепкий юноша. Все они выглядели измождёнными, словно пребывание в птичьих телах выпило из них все соки и нарисовало тёмные круги под запавшими, неестественно сверкающими глазами.
– Почему мы? – спросил щуплый и задрал голову, осматривая своды башни. – Среди стольких пленников…
– На твоём месте было бы благоразумнее броситься передо мной на колени и целовать мои сапоги, Кечен Вейс, предводитель мятежников. Я выбрал вас пятерых не для того, чтобы вы задавали мне вопросы, а для того, чтобы повиновались в делах, порученных вам. Если кого-то из вас не устраивает служение мне, – Вольфзунд обвёл хмурым взглядом новоиспечённых продажников, – просто скажите об этом. И снова почувствуете крылья на месте рук.
– Почему мы должны верить тому, кто продержал нас столько месяцев в плену? – нахмурилась женщина, которая недавно была пустельгой. Верзила-тетерев приблизился к ней, будто хотел защитить от гнева Владыки.
«Глупые людишки. Если выведете его из себя – ничто вам мне поможет», – с горечью подумал Мелдиан.
– Потому что у вас нет выбора. – Вольфзунд вежливо улыбнулся. – Вы обязаны мне. И все другие узники этой башни – тоже. Только в моей власти расколдовать всех вас, но я начал с вас пятерых, потому что именно ваши навыки могут мне послужить. Остальными я займусь позже, пока поберегу силы. Идите со мной. Вам нужно заново привыкнуть к человеческим телам и прийти в себя, прежде чем вы возьмётесь за дело.
Вольфзунд кивнул Мелу и размашисто зашагал к двери. Новообращённые продажники нехотя поплелись за ним. Женщина-пустельга пялилась на Мела не то со страхом, не то с отвращением. Мел оскалился и показал ей заострённый серый язык. Продажница вздрогнула и отвернулась. Мел сложил крылья поудобнее и пошёл последним, чтобы продажники не медлили и не думали сбежать. Кажется, его внешность произвела на них сильное впечатление.
Вольфзунд прошёл по коридору, поднялся по лестнице, перешёл в одну из основных башен и остановился у дверей своего кабинета. Продажники тоже остановились, недоверчиво разглядывая картины на стенах.
– Мелдиан, благодарю за помощь. Теперь я попрошу оставить нас.
Мел хотел возмутиться, но вспомнил, что отец наверняка ещё злится из-за происшествия с Лиссой. Но всё-таки любопытство победило.
– Пап, а остальные? Зачем тебе понадобилось танцевать сразу со всеми птицами, если ты расколдовал только пятерых?
Вольфзунд возвёл глаза к потолку, будто Мел спросил что-то потрясающе глупое.
– Ради каждой птицы устраивать бал? Многовато чести. Пусть их воли дают мне силу, а когда мне понадобятся их человеческие тела, я воспользуюсь их услугами. А может, даже не человеческие. Как думаешь, не превратить ли кого-нибудь из них в нового Ходящего по воздуху жеребца?
Мел понял, что это было ещё одно указание на его провинности, которых за последние месяцы насчитывалось как никогда много. Он кисло усмехнулся и молча побрёл прочь, оставив отца наедине со своими новоиспечёнными смертными прислужниками.
– Леса, леса… Совсем нет простора. У них вообще есть поля? Они должны где-то выращивать пшеницу и рожь, пекут ведь хлеб… – ворчал Ричмольд.
– Не из пшеницы. Видишь эту траву? Она тут повсюду. – Алида указала на густые заросли лоснящейся тёмно-зелёной травы с тонкими стебельками желтеющих соцветий. – Это лученица. У неё толстые узловатые корни, которые под землёй сплетаются в плотные клубки. Эти корни выкапывают, сушат, а потом мелют муку. Мы видели небольшие мельницы на ручьях и реках. Из лученицы хлеб получается даже нежнее, чем из пшеницы – мы с бабушкой тоже иногда собирали корни и мололи их у деревенского мельника. Да и поля где-то должны быть, но не думаю, что древуны засеивают их. Наверное, в начале лета там колышутся бескрайние озёра люпинов и васильков.
– Вопиющая непрактичность, – покачал головой Ричмольд. – Но, с другой стороны, если им хватает этой лученицы, то почему бы не оставить люпиновые поля?
Алида просияла и хлопнула Ричмольда по плечу.
– Вот видишь, ты тоже можешь исправиться. Ещё немного, и совсем избавишься от занудства.
Рич что-то пробормотал, и Алида, испугавшись, что позволила себе лишнее, спешно отстранилась от него и побежала вперёд, слегка улыбаясь себе под нос.
Под ногами расстилался ковёр мха – такой мягкий и пружинистый, что заглушал шаги и, кажется, поглощал все остальные звуки. Лес безмолвствовал: влажный, угрюмый, подёрнутый осенним золотом.
Мурмяуз фыркнул и замахал хвостом. Потом задрал голову и повёл розовым носом, принюхиваясь. Алиде показалось, что ветер донёс до них лёгкий аромат дыма. Алида вздохнула. Она пыталась прочитать мысли толстых ленивых дятлов, снующих по древесным стволам у самой земли, и узнать, далеко ли осталось до следующего поселения древунов. Но птицы тут были настолько вальяжными и сытыми, что в их головах лишь изредка мелькали мысли о жирных личинках и жучках, таящихся под корой.
Кот встряхнул головой и уверенно потрусил чуть правее, сквозь небольшую рощицу из кряжистых толстоствольных берёз. Алида окликнула его, но Мурмяуз и ухом не повёл, промелькнул белой молнией и затерялся среди мшистых валунов и кустиков брусники.
– Несносный кот! – застонала Алида и бросилась ловить питомца.
Продравшись через кусты бересклета, она нашла Мурмяуза невозмутимо сид