Подчеркнуто дистанцируясь от стран, «подписавших Версальский договор», а впоследствии вошедших в Лигу Наций, Литвинов однако занял негативную позицию в отношении ремилитаризации Германии.
«Мы были бы рады обсуждать стоящий перед нами вопрос в присутствии и с участием представителей заинтересованного государства. Мы были бы рады получить от этого государства официальное заявление об отказе от программ реванша и завоеваний и о готовности сотрудничать вместе с нами в коллективном обеспечении безопасности всех государств, включая и его самого, в общих эффективных гарантиях ненарушения всеобщего мира. Однако, к сожалению, это пока лишь неосуществимая надежда и из данного факта мы должны сделать соответственные выводы. Эти выводы, а не только формальные мотивы, определяют мое отношение к резолюции, предложенной тремя державами. Это отношение ни в коей мере не является оправданием Версальского договора, который нарушен. Нет! Оно выражает стремление моего правительства к сотрудничеству в создании такого международного порядка, при котором максимально было бы затруднено нарушение мира, неизбежно влекущее за собою подобного рода договоры» [487].
Надо заметить, что гитлеровский МИД в категорической форме отверг резолюцию Лиги Наций:
«Германское правительство оспаривает право выступать судьями над Германией за правительствами, которые в Совете Лиги наций приняли резолюцию минувшего 17 числа. Оно считает, что резолюция, принятая Советом Лиги наций, составляет новую попытку дискриминировать Германию. Поэтому оно самым категорическим образом отвергает эту резолюцию. Оно сохраняет за собой право в ближайшее время сообщить свою точку зрения по поводу различных вопросов, составляющих предмет этой резолюции» [488].
Выступая на партийном съезде НСДАП в сентябре 1935г. вНюрнберге, Гитлер заявил о миллионах людей, ставших жертвами голода в СССР. Годом позже Геббельс, говоря о миллионах расстрелянных в Советском Союзе, охарактеризовал внутреннюю политику ВКП(б) как «кровавую практику истерического и преступного политического безумия» [489].
К 1936г. агрессивный тон и намерения в отношении Советского Союза стали не просто главенствующими, а единственными внутри партийно-правительственной верхушки рейха.
«Там, где большевизм уже захватил власть,– цитировала газета «Фелькишер Беобахтер» от И сентября 1936г. речь Геббельса,– он не беспокоится о противоречиях между своей теорией и практикой, здесь он правит с помощью военной диктатуры. В буржуазных же странах он применяет обман и ведет коварную пропаганду» [490].
В речи на ежегодном собрании немецкого Трудового фронта в Нюрнберге 12 сентября 1936г. Гитлер недвусмысленно обозначил наличие немецкого интереса к природным ресурсам Украины, Урала и Сибири: «Если бы Урал с его неисчислимыми сырьевыми богатствами, Сибирь с ее лесами и Украина с необозримыми плодородными землями находились в Германии, то под национал-социалистическим руководством наступило бы изобилие. Мы будем производить столько, что каждый отдельный немецкий гражданин будет иметь больше, чем нужно для жизни» [491].
Выступая в «Партийном дне» 14 сентября 1936г., он фактически объявил долгосрочный план действий: «Нет никаких сомнений в том, что национал-социализм везде и при любых обстоятельствах заставит большевизм перейти к обороне, разобьет его и уничтожит. Мы идем навстречу большим историческим эпохам, в которых восторжествует не одно мудрствование, а мужество… Горе тому, кто не верит Адольфу Гитлеру» [492].
По сути, в этом выступлении Гитлер подтверждал тезисы «Майн Кампф» – книги, которую еще в начале 30-х гг. мало кто из европейских политиков принимал всерьез: до тех пор пока НСДАП не пришла к власти и не начала проводить изложенную в книге политическую доктрину. Ее доминантой стал тезис: «Мы кладем конец извечным походам германцев на юг и запад Европы и обращаем взоры к землям на востоке. Мы подведем, наконец, черту под колониальной и торговой политикой довоенной эпохи и перейдем к политике будущего – политике приобретения земель. А когда сегодня мы говорим о новых землях в Европе, речь может идти в первую очередь лишь о России и подчиненных ей окраинных государствах» [493].
Разумеется, в руководстве СССР эти заявления игнорировать не могли. Наша страна искала союзников, способных вместе с ней оказать эффективное военно-политическое давление на Германию в случае возникновения кризиса, что предполагало тесные доверительные отношения СССР со своими западными соседями. Напряженные отношения с Польшей не только закрывали СССР прямой путь к границам Германии и возможность оказания помощи Чехословакии, но и блокировали румыно-советское сближение. В 1934–1936гг., несмотря на сложность внутриполитического пейзажа, министр иностранных дел Румынии Н. Титулеску неоднократно пытался добиться продления полномочий на ведение переговоров о пакте взаимопомощи с Советами. Но Москва не только не желала пойти на символические уступки в отношении статуса границы между СССР и Румынией, но и сделала разрыв союза Румынии с Польшей условием подписания пакта о взаимной помощи.
После окончательного отказа Литвинова в июле 1936г. согласиться на сохранение оборонительного союза Бухареста и Варшавы [494]падение Титулеску и постепенная переориентация Румынии стали делом нескольких недель.
Стратегические предложения руководства РККА шли «рука об руку» с отчужденностью и настороженностью советской дипломатии в отношении западных соседей. В январе 1936г. нарком Ворошилов и начальник Генштаба Егоров издали директивы об отработке проблем начального периода войны на западном театре и проведении соответствующих маневров, штабных игр и др.
Основной сценарий предусматривал, что против СССР выступят соединенные силы Германии, Польши, Эстонии и Финляндии. К числу возможных союзников Германии были отнесены также Румыния и Латвия [495]. Запоздалые попытки французских военных поколебать сложившееся в руководстве РККА мнение о Польше как неизбежном противнике, успеха, разумеется, не имели. В качестве потенциального противника советские военные рассматривали не только Польшу, но и все остальные соседние западные государства. «Наши ближайшие соседи ведут себя по-прежнему далеко не добрососедски и, разумеется, ждать добра от них также не приходится»,– отмечал нарком Ворошилов, закрывая заседание Военного совета при Наркомате обороны в октябре 1936г. [496]. О союзе с Францией и Чехословакией никто из высших командиров, на протяжении целой недели обсуждавших задачи Красной армии, не вспомнил.
Поскольку акции гитлеровского правительства начиная с 1935г. не наталкивались на сколько-нибудь значительное сопротивление европейских держав, оно действовало все откровеннее: восстановление всеобщей воинской повинности и ремилитаризация Рейнской области в сочетании с форсированным вооружением страны – таковы были первые этапы. Вместо того чтобы изначально ограничить данные процессы, что при военном превосходстве западных держав в первые годы национал-социалистического господства было еще возможно, Англия и Франция (недооценивая методы и динамику формирования тоталитарной гитлеровской системы) считали, что смогут успешнее способствовать решению всех спорных вопросов политикой умиротворения.
В 1936г. Гитлер де-юре осуществил сближение с Италией, («ось» Берлин – Рим), а также укрепил позицию Германии как бастиона против большевизма, заключив с Японией Антикоминтерновский пакт. Год спустя он на секретном совещании 5 ноября 1937г. всамом узком кругу заявил, что для него в решении вопроса о германском жизненном пространстве есть только один путь силы, а без риска этот путь немыслим [497].
Отстаивая свое убеждение о необходимости поставить заслон агрессивным устремлениям Гитлера, Литвинов немало способствовал тому, чтобы укрепить военно-политические позиции СССР. В его активе было вступление СССР в Лигу Наций, заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимной помощи. Его не могли вдохновлять сталинские «игры» с нацистами. Так, в письме Сталину он предлагал незамедлительно начать широкую кампанию по разоблачению агрессивной, антисоветской политики германского фашизма [498]. Однако услышан не был – советское руководство по-прежнему предпочитало обтекаемые формулировки в оценках курса гитлеровской Германии и рассчитывало на сближение.
Характерен в этом смысле меморандум советника немецкого посольства в Москве Твардовского, направленный в МИД Германии:
«В отношении Германии отмечается явное колебание. Против политики Литвинова, стремящегося к окружению национал-социализма и его уничтожению, выступают другие круги, стремящиеся к созданию «модус вивенди» с Германией; они придерживаются того взгляда, что сожжение всех мостов, ведущих в Германию, сопряжено с большими опасностями для Советского Союза. Так как в настоящее время не ожидается никаких встречных шагов со стороны Германии в политической области, то пытаются поддерживать нить экономических отношений с ней, чтобы выиграть время. Каждый год мира считается большим плюсом для внутреннего, экономического и военного усиления СССР» [499]