– На воздух? – изумилась Ирэя. – А ты дойдешь?
Я сделала шаг и поняла, что меня повело. Пришлось ухватиться за столбик, поддерживающий ложу принцессы.
– Ох, и правда нужно. Кажется, аэльвэйн Лавинии дурно. – Насмешка в ее голосе была откровенной. – Нияр, проводи. Проследишь, чтобы с ней ничего не случилось. Ничего такого, чего она сама не захочет…
С подушек поднялся тот самый элленари, чей кинжал позволил мне поставить на место одну из фрейлин, но сейчас его черты казались далекими и смазанными, расплывались перед глазами.
– Аэльвэйн. – Он протянул мне руку, и мне пришлось на нее опереться.
Пришлось, потому что без его помощи я не сделала бы и шага, но от короткого прикосновения в тело словно ударила молния. Я поняла, что умру, если сейчас он меня отпустит, поняла, что не смогу жить без его запаха, без этого скользящего по телу многообещающего взгляда, без губ – пухлых и чувственных.
Это странное чувство пугало и завораживало, желание стать еще ближе к нему было нестерпимым. Мы шли через зал, и все, о чем я сейчас могла думать, – это о том, как двери за нами захлопываются, как он прижимает меня к стене и скользит губами по моей шее, спускаясь все ниже и ниже, к лифу, укрытому под вуалью листьев, как платье царапает кожу, когда Нияр стягивает его с меня.
Все это было настолько живо, что я сама потянулась к нему, стоило нам выйти из суеты праздника.
– Не здесь, – хрипло произнес он, скользнув пальцами по моему подбородку и раскрывая мои губы.
Не знаю, сколько мы прошли коридоров, прежде чем меня толкнули в нишу, вжимая в ледяной камень. Ладони скользнули по моей юбке, задирая ее, прохладный воздух обжег разведенные коленом элленари ноги. В противовес этому предплечье горело огнем, словно спираль узора сжималась все сильнее, но мне было все равно. Единственное, что было важно, – мужчина напротив, единственное… И я подалась к нему, чувствуя, как его ладонь скользит по внутренней стороне бедра. Потянулась за раскрытыми губами, желая прильнуть к ним, когда Нияр отлетел в сторону. Юбка с шелестом осела вниз, а я вскинула голову и наткнулась на полыхающий яростью взгляд Золтера.
То есть Льера.
– Она сама… – Элленари попятился. – Ваше аэльвэрство, вы сами видели: она не возражала. Она…
– Что с ней? – Ярость в этом голосе хлестнула даже меня.
– А… ахантария, – сдавленно пробормотал Нияр, отступая. – Ирэя распорядилась…
Договорить он не успел: шипящая удавка Глубинной Тьмы захлестнула его шею, впиваясь в кожу с невиданной мощью. Смерть ударила в нее с силой, от которой холодом полоснуло пространство. Лицо элленари стремительно почернело, не только лицо, но и руки, одежда, он весь, чтобы спустя миг рассыпаться тленом. Я смотрела, как в воздухе кружатся серебристые хлопья – единственное, что от него осталось. В следующий миг Льер уже шагнул ко мне.
Вспышка портала – и мы оказались в комнате, лицо Золтера стремительно менялось, за несколько ударов сердца волосы почернели, впитывая ночную синеву. Я смотрела ему в лицо, чувствуя, как кожа горит под платьем, как с каждым вздохом становится все тяжелее просто смотреть.
Потянулась, чтобы коснуться ладонью его лица, повторить знакомый узор на скуле, но Льер перехватил мою руку. Одно прикосновение – и от меня почти ничего не осталось, я падала в глубину его глаз, сгорая от желания почувствовать его губы на своих. Если бы он меня не удерживал, поцеловала бы сама, но он удерживал, не позволяя прикоснуться к себе, и лицо его словно продолжало меняться: плотно сжатые губы, дрожащие крылья носа. Нет, он оставался собой, и в минуту, когда я это поняла, Льер меня все-таки поцеловал. Просто рывком подался вперед, сокращая расстояние между нами.
Удар сердца вышел невыносимо долгим, гораздо более долгим, чем предыдущие.
Скольжение губ по губам отозвалось во мне стоном – глубоким и низким, от которого по телу прокатилась новая волна жара. От него или от прикосновения сильных пальцев к щеке, от глухого и хриплого:
– Лавиния…
Платье все-таки сползло вниз, обнажая ставшую чувствительной кожу, но этого я уже почти не почувствовала. Зато почувствовала касание жесткой ткани к груди. Всхлипнула, когда он подхватил меня на руки, и второй раз – когда спиной коснулась ледяной ткани покрывала.
– Тсс… – Льер дотронулся до моих губ. – Тихо.
И я, сходя с ума от этого прикосновения, раскрыла рот, позволяя пальцам скользнуть глубже. Не то рычание, не то сдавленный стон отозвались во мне каким-то странным животным наслаждением, почти болезненным, поэтому, когда он убрал руку, я протестующе всхлипнула и широко распахнула глаза.
Его глаза сейчас напоминали провалы: глубокие и бесконечные, в которых смутно читалось… что-то, но я не хотела читать. Я хотела его, целиком, без остатка, хотела чувствовать его в себе, чувствовать, чувствовать, чувствовать… Всей кожей, всем телом, внутри и снаружи.
Поэтому вскрикнула, когда его пальцы скользнули вниз. Не только пальцы, когда он коснулся меня губами, я выгнулась на покрывале, сминая холодную ткань дрожащими руками. Сумасшедшие, острые прикосновения отзывались внутри болезненно-сладкими, тянущими ощущениями. Движения ладони и языка, поначалу неспешные, с каждым мгновением становились все более резкими, жесткими, обжигающими.
До той минуты, пока его пальцы не скользнули внутрь, и тогда я закричала.
Выгибаясь, комкая покрывало, стягивая его под себя. Содрогаясь от яркого болезненного наслаждения, чувствуя, как сильные ладони скользят по моим бедрам. Льер приподнялся, вглядываясь в мое лицо, а после одним движением притянул к себе, укрывая всем телом, обнимая, впитывая каждую частичку моей дрожи.
Это было последнее, что я запомнила, потому что после головокружительно-сладкой истомы упала в его руки. И в глубокую, непроглядную темноту.
15
Пробуждение началось с ласкового прикосновения: это прикосновение было тем самым, от которого у меня всегда заходилось сердце. Жизнь тянется к солнцу, поэтому я редко просила служанок задернуть на ночь портьеры. Почти каждое утро для меня начиналось с первой утренней ласки, со скольжения солнечного света по коже, даже зимой. Подушка пахла цветами, и мне не хотелось открывать глаза, такой теплой и мягкой она была. Покрывало, напротив, холодило горячую после сна кожу, и я поплотнее завернулась в него, улыбаясь. Давно у меня не было такого хорошего настроения, как сегодня. Давно я не чувствовала себя настолько живой, настолько наполненной магией, что все внутри звенело от счастья.
Пожалуй, надо будет сказать Луизе, что я не прочь выбраться в Лигенбург, только бы погода не подвела. Но, судя по солнышку, весна все-таки вернулась в Энгерию, а значит…
– Аэльвэйн Лавиния.
Я моргнула и широко распахнула глаза.
Лизея с подносом в руках стояла рядом с моей кроватью. На нем дымился в чашке какой-то резко пахнущий отвар. Лицо элленари светилось от радости, и, как я поняла, не только от радости, но и от… солнца. Оно разогревало иней ее волос, бликами отражалось от сияющей пудры на коже.
Рывком отбросила покрывало, спрыгнула на пол и бросилась к окну. Занавеси были прикрыты неплотно, и я раздвинула их, чтобы увидеть залитое ослепительным солнечным светом море. Оно простиралось до самого горизонта, играя всеми красками синевы, в горах, обычно запечатанных серой туманной дымкой, сейчас сверкала зелень молодой листвы. Небо было высоким и чистым, без единого облачка, и еще не было ни одной молнии.
Не в силах поверить в то, что вижу, повернулась к Лизее.
Она по-прежнему держала в руках поднос, а потом, опомнившись, поставила его на столик.
– Это для вас, моя королева.
Что?!
Я перевела взгляд на руку, на которой сиял… брачный браслет. Узора, который нанес Золтер, не было, хотя я могла поклясться, что предплечье под ним горит.
– Восстанавливающее силы горячее зелье, – она кивнула на чашку, – поможет прийти в себя и взбодрит. Отдыхайте, а я пока принесу завтрак. Сегодня у вас очень важный день.
Элленари поклонилась и вышла, я же смотрела ей вслед, пытаясь осознать происходящее. То, что творилось за окном, ничем не напоминало знакомый мне Аурихэйм, но то, что творилось в этой комнате… Я обвела взглядом спальню. К черному и серебру в интерьере примешивались белый и кремовый. Нет, это определенно не мои покои, хотя на кушетке в изножье свернулся разомлевший на солнышке бъйрэнгал. Заметив мой взгляд, котенок завалился на спину, кверху пузом, облизнулся и продолжил спать. Судя по всему, Лизея уже покормила его и сводила на прогулку.
Решительно не понимая, что происходит, я мысленно вернулась к вчерашнему вечеру, словно вымаранному из памяти с помощью магической кисти. Сначала я выбирала платье, чтобы вернуть Ирэе долг, потом наряжалась. Потом Лизея пожелала мне удачи и сказала, что ее приносит роакариз, нити которого были вплетены в мои волосы. Потом была встреча с Ирэей, короткий разговор с Льером и обжигающая ревность, когда я осознала, что он ушел с темноволосой элленари.
При мысли об этом даже сейчас застучало в висках, а потом…
Потом я вспомнила.
Шарящие по моему телу руки Нияра, и как я сгорала от жажды прикосновений элленари, задранная юбка, сбивающееся дыхание. Яростный взгляд Льера, оседающий на пол коридора пепел: единственное, что осталось от подданного Ирэи.
Наверное, на этом стоило остановить воспоминания, но я не смогла. Они хлынули на меня удушающе-жаркой волной, прокатившись от щек до кончиков пальцев. Я подняла руки: свободные от запирающих магию браслетов запястья показались чужими. Не моими. Не могла я вчера тянуться этой самой ладонью к лицу Льера, чтобы коснуться – порочно и откровенно, впитывая жар его кожи. Не могла выгибаться от бесстыжих ласк, сгорая в одном-единственном желании: раствориться в них, в его руках, в его власти.
Не могла, но выгибалась, сходя с ума от наслаждения.
Как именно, я сейчас помнила слишком хорошо, и то, как кричала под ним, – тоже.