Молчание затянулось, и Ирэя все-таки прошипела (еле слышно, чтобы не позволить собственному негодованию стать достоянием остальных):
– Кузен!
– Моя жена сделала тебе предложение, кузина. – Льер подхватил мою руку и переплел наши пальцы, за что я сейчас была ему благодарна гораздо больше, чем даже за его обещание «Я с тобой». Подобные действия говорили куда лучше любых самых громких слов, и пусть я прекрасно понимала, что мы с ним сейчас в одной связке, все равно на сердце стало тепло.
– Хорошо, – выдохнула Ирэя, и ноздри ее раздулись. – Я принимаю ваше предложение.
– Замечательно, – улыбнулась я и, хотя в горло словно вонзились десятки острых ледяных игл, добавила: – Поскольку вы все время будете рядом со мной, отправьте вашу свиту по домам. Думаю, сейчас самое время им навестить близких и первыми сообщить радостные вести о том, что случилось.
В глазах рыжей мелькнул не просто гнев – бешенство, но я равнодушно отвернулась.
К нам подходили, подходили и подходили, в глазах элленари я по-прежнему читала недоверие, словно они никак не могли смириться с тем, что за окнами светит солнце. Что все это не обман, который вот-вот развеется, поглощенный туманами, грязной тяжестью туч и острыми молниями, терзающими небо и землю. Честно говоря, я сама не до конца в это верила: как так получилось, что всего лишь благословение Арки вернуло свет в этот мир?
Как Арка, отказавшаяся благословить меня и Золтера, благословила меня и Льера?
Я думала об этом, собираясь сюда, но так и не пришла ни к какому выводу, кроме одного: в Аурихэйме возможно все и невозможно ничто. В частности, возможно отшвырнуть повелителя Двора, желающего сделать меня своей, и признать моим мужем того, кто носит его личину, когда я сама не вполне осознаю, что делаю.
К слову, если я не вполне это осознавала, значит ли, что после нашей… нашего благословения была и полноценная брачная ночь? Этот вопрос как-то милостиво ускользнул от моего сознания в прошлый раз, зато сейчас пришелся очень не в тему, и я вздрогнула. В тот момент, когда большеухий элленари, очень похожий на того, которого я видела в зверинце, целовал мне руку.
Он испугался, что слишком сильно сжал мои пальцы трехпалой ладонью, и рассыпался в извинениях, пока его не оттеснили другие желающие нас поздравить.
Когда поток элленари иссяк, Льер снова вскинул руку:
– В честь нашего союза с завтрашнего дня начнутся торжественные обеды и увеселительные балы. Продлятся они ровно неделю, после чего мы с главнокомандующими сможем сообщить о том, как изменилось поведение Пустоты и что сейчас происходит во всех уголках Аурихэйма. Сегодня же я предлагаю вам просто отдыхать и наслаждаться тем, чего мы все были лишены долгое время!
Мы уходили из зала под возбужденные голоса и прославление нашего союза, который принесет мир и процветание Аурихэйму. Солнце заставляло алую дорожку под ногами гореть, и я жмурилась: видимо, глаза привыкли к отсутствию яркого света и теперь болели. Как ни странно, когда мы оказались за пределами зала, я вздохнула свободнее. Исчезла тяжесть в руках и ногах, в голове прояснилось, а горло больше не казалось стянутым металлическим обручем.
– Ты замечательно держалась, – заметил Льер, остановившись у лестницы, перила которой напоминали змей.
Мне не хотелось возвращаться к себе, и я уже собиралась сказать, что намерена отправиться к морю, когда он произнес:
– Я приглашаю тебя на прогулку, Лавиния.
2
Казалось, пару сотен лет уже прошло с того времени, как мы с Майклом отправились в наш месяц молодоженов на море. Луиза так его расхваливала (она очень любила море и океан), и я так восторженно о нем говорила, что Майкл, видимо, понял: не отвезет меня на море, Винсент его придушит. Он всегда ходил с таким выражением лица, словно боялся, что Винсент его придушит, и если раньше я не отдавала себе в этом отчета, то сейчас мысли о нем вызвали новую вспышку раздражения. Как можно было быть такой… такой.
– Люди могут противостоять чарам элленари? – спросила я.
Вопреки моим ожиданиям, к морю мы отправились не порталом, а прошли через замковый двор и миновали ворота, провожаемые сотнями изумленных взглядов. Видимо, не в характере Золтера было выгуливать свою смертную жену после официального представления. Я хотела съязвить по этому поводу, но вовремя удержалась: слишком много язвительности было в последнее время, слишком много тьмы, а мне хотелось света. Я родилась со светом в сердце, но как-то незаметно его растеряла, видимо.
– Нет, – отозвался Льер.
– Совсем?
– Некоторые очень сильные маги способны… сопротивляться. Назовем это так. Ты сопротивлялась.
Я приподняла брови.
– Тогда, в своей спальне в Мортенхэйме.
Лучше надо было сопротивляться, подумала я, но вслух ничего не сказала.
– Ты уверена, что хочешь приблизить к себе Ирэю?
– Не уверена, что я вообще хочу ее видеть, но сейчас лучше держать ее на расстоянии вытянутой руки, – заметила я.
– Забавно.
– В нашем мире есть поговорка, что врагов надо держать гораздо ближе, чем самых лучших друзей.
– И ты еще будешь мне говорить о том, что элленари ужасны?
Я бросила на него быстрый взгляд:
– В последнее время я такого не говорю.
– В последнее время мы почти не разговаривали. Тебе нравится в Аурихэйме?
Вопрос заставил меня остановиться.
– Ты хочешь спросить, не хочу ли я здесь остаться? – поинтересовалась, глядя ему в глаза. – А может быть, проводить домой? Когда мы общались с тобой в твоем… облике, ты собирался отправить меня домой, Льер.
– Многое с тех пор изменилось.
Маска Золтера – очень удачное прикрытие, под ней можно многое спрятать. Не помню, приходила ли эта мысль мне в голову раньше, но сейчас, когда я смотрела в темные глаза элленари, в них не отражалось ровным счетом ничего из того, что могло бы быть в темно-синих. По правде говоря, и не должно было быть, эмоций в Золтере было как в кушетке, а то и меньше.
Я не стала продолжать этот бессмысленный разговор: если бы Льер на самом деле хотел отправить меня домой, уже сделал бы это. Сейчас, когда я выторговала себе возможность ходить где угодно и когда угодно, ничто не помешает мне побывать в библиотеке. Если честно, пока не представляю, как я заставлю ее подчиняться смертной королеве некоролеве. Не представляю и сегодня представлять не хочу, но завтра непременно попробую.
Море, на которое мы с Майклом отправились после свадьбы, было холодным. У нас в Энгерии вообще нет теплого моря, но мне и того хватило. Закаты, раскрашивающие воду и высоченные, поросшие цветами холмы. Я видела море в Вэлее, когда мы гостили у Анри и Терезы, и оно было совсем другим – голубым, прозрачным, сверкающим под солнечными лучами. В юности мы с матушкой путешествовали в Лацию, и маэлонское море было бирюзовым.
Море Аурихэйма оказалось серебристо-белым. Белые волны накатывали на берег, рассыпая кружево волн и облизывая камни. Мы шли в нескольких футах от воды, справа от нас расстилались горы, слева – до самого горизонта вода, цветом напоминающая мое платье. Мне почему-то подумалось, что купаться в нем точно нельзя: мало ли, а вдруг рыбки. Такие, какие были в фонтане.
Словно в подтверждение моих мыслей в прозрачной как слеза воде скользнуло что-то странное, не то змея, не то угорь. Всколыхнулась пена накатившей волны, а когда отступила, я поняла, что дело не только в пене: под водой клубилось нечто белое, похожее на густой туман, мерцающее серебром. Видимо, именно за счет этого чего-то такой цвет у воды и был.
– Призрачные водоросли, – пояснил Льер, проследив за моим взглядом. – Из них делают очень вкусные десерты.
– Призрачные?
Он улыбнулся:
– Нет. Вполне реальные.
Мне почему-то захотелось улыбнуться в ответ, а еще захотелось попробовать этот десерт. Я тут же себя осадила: никаких десертов, никаких подобных мыслей. Мы с Льером просто союзники, и ничего больше.
Впрочем, насчет «ничего больше» я, возможно, преувеличивала. Или немного кривила душой, потому что «ничего больше» привело меня к благословению и супружеству, и я не имею ни малейшего представления, что мне с этим делать. Разумеется, с супружеством, с благословением я уже ничего поделать не могла. Вряд ли можно прийти к Арке, показать ей обручальный браслет и сказать: «Глубокоуважаемое сердце Аурихэйма, той ночью я была не в себе, не понимала, что несу, поэтому снимите с меня, пожалуйста, это, и будем считать, что ничего не было».
Даже если это было.
А было наверняка, и при мысли об этом к щекам снова прилила кровь. Мне очень хотелось спросить у Льера, было ли что-то, чтобы осознать, смириться и больше никогда не вспоминать про ночь благословения, но как об этом спросить, я не представляла. Поэтому шла молча, раздумывая об особенностях моей памяти и о том, что это точно обсуждать не стоит. Точнее, это не то, что стоит обсуждать.
Берег изгибался, уводя за собой поворотом, волны с мягким шелестом накатывали и отступали. Я поймала себя на мысли, что рассматриваю брачный браслет – хитросплетения узоров, проявившихся на моей руке и сияющих золотом, а следом – что Льер пристально на меня смотрит. Очень внимательно, если не сказать больше. От этого взгляда меня бросило в жар. Я собиралась сказать, что хочу вернуться, но мы уже шагнули за поворот.
Ближайшая скала наползала на берег, выбросив над мелкими камнями ладонь навеса-площадки, на которой был накрыт стол.
Стол на двоих.
– Что это? – уточнила я.
– Наш с тобой ужин.
– То, что ужин, я вижу. Почему стол накрыт здесь?
– А ты хотела бы поужинать в зверинце?
Нет, в зверинце я точно не хотела есть, но такой Льер – Льер, который обо мне… заботится, который зовет меня на прогулку и накрывает стол у моря, где вот-вот раскроется алый цветок заката, – это нечто странное.
– Зачем? – спросила я.
– Тебе не приходило в голову, что я хочу просто сделать тебе приятное, без всяких «зачем»?