– Теперь я понимаю, откуда в нашей культуре взялись некоторые архитектурные стили, – сказала я, когда мы с Льером стояли на песчаном бархане, издалека глядя на Золотой Двор.
Подойти ближе не представлялось возможным, потому что в этих местах была невероятно сильна антимагия. Даже отсюда чувствовалась ее обжигающая суть, словно прокалывающая кожу огненными иголочками.
– Да, элленари многое привнесли в твой мир, – сказал он. – Но многое вы придумали сами.
Действительно, отличия в стилях были, если вглядываться в детали замков элленари смерти, они были близки к строениям Темных времен. Эта эпоха в нашем мире была отмечена очень сильной темной магией, и теперь я понимала почему.
– Интересно, почему Дюхайм покинул Аурихэйм, – прошептала я. – Если в нашем мире элленари слабеют и становятся смертными…
– У всех были свои резоны. Кто-то уходил от Пустоты, кому-то просто нравился твой мир.
Я подумала об отце. И о матери.
– Странно, что матушка не захотела мне говорить о моем происхождении, – продолжила рассуждать вслух я. – И что отец мне тоже ничего не сказал…
– Возможно, они решили навсегда отказаться от Аурихэйма и посчитали такие знания лишними.
Лишними – не то слово. Я бы сказала, матушка делала все, чтобы эти знания никоим образом не проникли ко мне в голову. Не только в мою, но и в головы Терезы и Винсента, судя по всему. Почему? Ведь отец оставил в библиотеке запись, где говорилось, что моя магия послужит Аурихэйму. Что-то здесь не сходилось. Думать об этом сейчас было не время, но не думать я не могла. Отец, муштровавший Терезу, ни слова не сказал сестре о природе ее силы.
Разве что отдал ее Анри, рядом с которым их дети могли обрести силу некромага и хэандаме одновременно.
Мысли о семье оказались очень некстати, потому что вслед за ними пришли и мысли о матери Льера, встреча с которой мне предстояла в самое ближайшее время. Не сказать, что я волновалась… Хотя нет, я волновалась. Я действительно волновалась, пусть даже всеми силами старалась не думать, каким будет наш разговор. И о том, к чему я сегодня мысленно возвращалась весь день, – смогу ли я остаться в Аурихэйме.
Когда Льер открыл новый портал, я мягко коснулась его руки.
– Знаю, что мы собирались к водопадам, – сказала тихо. – Но мне бы хотелось увидеть еще одно место.
Он вопросительно посмотрел на меня, и я ответила:
– Двор Жизни.
Льер молчал.
– Льер? – переспросила я, вглядываясь в его лицо, и вздрогнула от вспышки погасшего портала.
Лишь тогда он ответил:
– Ты уверена?
– Разумеется, уверена! Это же место, откуда берет начало мой род!
Льер ненадолго отвел взгляд, даже не отвел, а просто взглянул через мое плечо, но мне этого оказалось более чем достаточно.
– Что не так? – прямо спросила я.
– А ты не догадываешься? – Он посмотрел на меня. – Двор Жизни стал сердцем Пустоты, Лавиния. Сквозь него она проникла в наш мир. Ничего хорошего ты там не увидишь. То, что она сейчас отступила, ничего не меняет.
– Я знаю, что там произошло, – возразила я. – Знаю и хочу посмотреть. Возможно, я смогу помочь земле, где все случилось, быстрее восстановиться. Это важно для меня! Неужели ты не понимаешь?
Какое-то время Льер молчал, потом протянул мне руку.
Вспышка портала – и вот мы уже выходим в место, которое когда-то было домом моей прародительницы. Я успела только увидеть остов замка, изломанный, словно разодранный изнутри. Черную, выжженную землю, залитую солнечным светом словно в насмешку. Там, где мы только что были, уже сгущались сумерки, но здесь еще только начинался новый день. Новый день на мертвой земле, чья боль ударила мне в сердце так остро, что я вцепилась в руку Льера с отчаянной силой. Чтобы мгновением позже ее отпустить и рвануться вперед.
На пепелище.
Из всех стен замка уцелела только самая дальняя, и, хотя по ней достаточно сложно было что-то понять, она отчаянно, до ужаса напомнила мне замок брата.
Мортенхэйм, в котором я родилась и выросла… Сейчас я будто смотрела на его руины, наполненные отчаянием, болью и последними криками.
Подобно тому, как над всем Аурихэймом светило солнце, светило оно и здесь, только здесь оно было черным.
Я пошатнулась. Попятилась.
Обернулась: Льер стоял, опустив голову.
– Почему?! – выдохнула я. – Почему, если Пустота отступила, здесь ничего не меняется?!
Льер поднял голову, и на миг показалось, что на меня смотрит незнакомец: настолько пустым и холодным был его взгляд, словно вобрал в себя часть Пустоты.
– Я не знаю, – произнес он так, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Нам не стоит здесь оставаться. Возвращаемся.
Короткое «возвращаемся» было больше похоже на приказ, но я мотнула головой:
– Нет!
– Лавиния…
– Нет!
Усилием воли заставила себя вновь повернуться к замку. Потянулась силой к изуродованной земле, на которой за все это время не проросло ни травинки. В то время как весь мир элленари праздновал возрождение, здесь по-прежнему царили последствия Пустоты и смерть.
Магия отозвалась неохотно, плеснула из груди в кончики пальцев, растекаясь в ладони. Я почти направила ее в землю, когда Льер схватил меня за талию и буквально втянул в портал. Ставшая уже привычной изумрудная вспышка отрезала нас от Двора Жизни, а когда я моргнула, увидела лишь обстановку нашей спальни. Сорвавшаяся с пальцев сила ударила в камень, и по стене мгновенно побежал густой вьюн, над которыми запорхали десятки бабочек.
Котенок подскочил с кровати и взмыл ввысь, а я вывернулась из рук Льера:
– Зачем?!
– Там ты ничем не сможешь помочь.
– Откуда ты знаешь?!
Не ответив, Льер повернулся ко мне спиной и шагнул к дверям.
– Льер!
Он не остановился, обернувшись на ходу, бросил резкое:
– Переоденься. До приема осталось не так много времени.
Раньше, чем я успела ответить, хлопнула дверь, оставив меня наедине с котенком, бабочками и ощущением Пустоты, которая, казалось, будет преследовать меня всю жизнь. Так же как витающая над местом гибели элленари жизни боль, которую я чувствовала как свою.
Ангсимильер Орстрен
– Чего он хотел? – Ронгхэйрд смотрел непонимающе.
– Стать богом. Получить могущество Изначальной. – Льер покачал головой.
– Он окончательно спятил?
– Вовсе нет. Если верить преданиям, вся наша магия родилась именно из Пустоты. Стихии, смерть и жизнь, даже антимагия. Уничтожив род Альхиины, Золтер лишил себя важной составляющей для осуществления задуманного, но понял это гораздо позже. Лавиния была ему нужна как недостающий элемент. Он ждал, пока ее магия наберет силу, а после воспользовался бы ею для повторного ритуала.
– Это слишком невероятно, – произнес Ронгхэйрд.
– Тем не менее это так. Я слышал его мысли, как свои, и я думал, что смогу его уничтожить, но Пустоту нельзя уничтожить Пустотой. Там, где все началось, она по-прежнему сильна и по-прежнему рвется в Аурихэйм. Теперь уже через меня… через него. Или через нас.
– И что ты собираешься делать?
– На меня придется надеть оковы.
– Ты сошел с ума?
– Предпочитаешь, чтобы однажды я снова проснулся им?
– Думаешь, оковы помогут тебе его удержать?
– Не знаю. Но попробовать стоит.
– А она? Что ты скажешь ей?
Лавиния.
Время рядом с ней пролетело как одно мгновение. Он даже не представлял, что время может быть таким быстротечным, хотя родился с осознанием вечности. В Аурихэйме даже вечность относительна, но Льер никогда не думал, что ему будет настолько мало одной-единственной женщины. Впрочем, сейчас он понимал, что рядом с ней ему и вечности было бы мало.
– Я отправлю ее домой. Как обещал когда-то.
– И что будет с Аурихэймом?
– Не думаю, что Пустота вырвется на свободу, пока Золтер заперт внутри меня.
Ронгхэйрд покачал головой.
– А если все-таки вырвется?
– Мне все равно. Я готов рискнуть Аурихэймом, но не готов рисковать ею.
Друг явно хотел возразить, но промолчал. Льер неожиданно подумал о том, что впервые мысленно назвал его другом. Это странное слово пришло из мира Лавинии, пришло вместе с ней, потому что до ее появления в его жизни не было друзей. Не было любви, были лишь доверенные лица и так называемые союзники, каждый из которых вел свою игру.
– Если все станет совсем плохо, вы с Лизеей сможете уйти в их мир. Не только вы. У нас есть возможность выбирать, у нее ее никогда не было. С детства все решали за нее.
– Так же как сейчас за нее решаешь ты?
Отчасти Ронгхэйрд был прав. Но только отчасти – он видел, как горели ее глаза, когда они говорили про возвращение в Мортенхэйм. Лавиния была счастлива, она предвкушала встречу с родными, и она готовилась к ней, но теперь будет вынуждена сидеть рядом с ним и ждать, пока в нем снова проснется чудовище, которое причинило ей столько страданий. Больше всего он боялся того, что Золтер снова причинит ей боль, а в том, что он это сделает, сомневаться не приходилось: краткий миг его пробуждения при разрушенном Дворе Жизни, искры злобы оказались настолько яркими, что Льер почти потерял над собой контроль. Он едва успел снова перехватить сознание и сейчас чувствовал, как перед глазами то и дело вспыхивают картины того, что Золтер собирается сделать.
Это были не его мысли и не его желания, но они были в нем.
Точно так же, как яд чужого сознания, бестелесной оболочки, питаемой Пустотой, которая снова набирала силу. С каждой минутой он все ярче чувствовал, как эта сила рвет его изнутри, стараясь перехватить контроль. Медлить было нельзя.
– Мне пора, – сказал он, поднимаясь. – Подготовь оковы. Когда я вернусь…
– Если она не согласится уйти, – перебил его Ронгхэйрд, – что ты будешь делать тогда?
Разумеется, она не согласится. Лавиния любит его, и она любит Аурихэйм. Она просто не умеет по-другому и ни за что не согласится оставить их. Поэтому ему придется сделать так, что