– Понимаю, – проворчал вухур. – Приходилось с зельем возиться.
Тем временем приоткрылась дверь княжеской опочивальни, и в зале появился сам светлейший князь. Сморщенный старичок, с трудом шаркающий ногами, обряженный в расшитый золотом восточный халат и ночной колпак из мягкой байки, ничуть не походил на грозного повелителя, каким представляют его простые люди.
– Кушенькать хочу, – бормотал он. – Мняменькать… Сердца горячего вкушать хочу.
Из свободной лапы вухура полезли когти.
– Оставь, – сказал Марцун. – Не пачкайся.
Резные двери, ведущие на широкую лестницу, распахнулись, появились спальники, несущие княжеское облачение.
Вухур взревел по-звериному, сбил прислужников с ног и, топча парчу, помчал через пышно украшенный зал.
Зал был полон челяди и знати, но оружие было только у гридней, поставленных не для охраны, а для красы, и у палача, который стоял как раз на пути вухура. Но этот молодец собирался резать беззащитных людей и никак не предполагал, что столкнется с разъяренным великаном. Когтистая лапа мелькнула, разом доказав, что обещание оторвать голову не было пустой угрозой. Прочих не успевших убраться с пути вухура попросту расшвыряло по сторонам.
Камин в зале был потушен, и вьюшка – изобретение северных умельцев – надежно перекрывала дымоход. Зато на треногах курилось несколько жаровен. Марцун ничем не рисковал, зная, что без обильного воскурения никакое жертвоприношение невозможно.
В эти жаровни и полетели мешочки с дурманящей привадой – птичьей и рыбьей.
Такого воскурения мир еще не знал! Клубы дыма мгновенно заполнили помещение. Окон в тронном зале не было, и дымоход перекрыт, нигде не осталось ни единого глотка свежего воздуха. Довольно было раз вдохнуть дурмана, чтобы человек потерял голову и уже не мог осмысленно действовать. Марцуна никто не пытался задержать, он пронесся через тронный зал, выскочил на посольскую лестницу. Дубовые двери, изукрашенные искусной резьбой, захлопнулись за ним. По ту сторону дверей творилось исступленное неистовство. Кто-то хохотал, другие рыдали в голос, что-то трещало и рушилось, но никто не пытался вырваться из объятий сладкого яда, тем более что двери, покорные повелителю дерев, мгновенно забухли, и их намертво заклинило.
Марцун не заметил, был ли в тронном зале отец Агор, но очень надеялся, что был.
Снизу от внешних дверей уже бежала стража. Эти были при оружии и готовы к бою, но их было всего двое. Вухур отпустил сползших на пол девушек и ревущим смерчем налетел на дружинников. Теперь становилось понятно, почему не вернулись посланные против вухуров отряды и каков был их конец. Бердыши ударили в пустоту, а сами воины упали, заливаясь кровью. Одним ударом вухур выбил ворота терема, ведущие во внутренний двор.
– Куда теперь?
– В подвал!
Вухур вернулся в дворцовые сени и вслед за Марцуном спустился в подвал по каменным на этот раз ступеням.
Вухур видел в темноте ничуть не хуже, чем при солнце, да и Марцун умел обходиться без света, но все же взял чадящий при входе факел.
Деревянная дверь покорно открылась перед ними. В темной каморке за решеткой, сжавшись в комок, лежала девочка. Вухур бросился к ней, и впервые его мощь встретила неодолимую преграду. Кованая сталь выдержала напор.
– Пусти, – велел Марцун.
Он отжал защелку и сдвинул тяжелый засов. Вухур подхватил девочку на руки. Глухое человеческое ухо ничего бы не разобрало в его ворчании, но Марцун слышал отлично:
– Доченька… игрунька моя, любимушка… Ты думала, я тебя бросил? Видишь, я пришел за тобой и никому-никому тебя не отдам.
Вухурка жмурилась и терлась личиком о папино плечо.
– Еще остальных надо выпустить, – напомнил Марцун.
Вторую клетку отворили мигом, и оттуда появился рыбоед. Мгновение великаны стояли друг напротив друга, потом Дзз-э опустился на колени.
– Я виноват. Казни, но прошу пощадить брата.
– Сегодня день свободы, а не казни. Вставай и пошли. Время нас помирит.
Из последней клетки вышел леснак со своей невестой, прекрасной, как только счастливые невесты бывают. Пышные волосы ниспадали ей на лоб, и сквозь локоны сияли золотые глаза, не таящие никакой угрозы.
Девушки, оставленные в парадных сенях терема, так никуда и не двинулись. Зорика бессильно сидела у стены, служанка хлопотала вокруг.
– Ты-то кто такая? – спросил Марцун.
– Манька, горничная девка, – ответила та. – Мне велено Зорику оберегать. Но я и без того ее не брошу.
– Тогда вставайте и бегом вместе с нами. Слышите гудеж? Это напасть вырвалась. С минуты на минуту терем повалится.
Повторять не пришлось. Девушки встали и сначала пошли, неуверенно переступая ослабевшими ногами, потом побежали все решительней и быстрей.
На широком дворе уже никого не было. Гридни и отроки, дружинники и слуги, горничные и сенные девки – все, кто избежал отравления привадой, спешно покинули обреченный дворец.
На улочках посада тоже никого не оставалось, но все же слуха коснулся голос, заунывно выводящий:
Тетеньки, дяденьки,
Я прошу вашей жалости!..
Марцун метнулся на голос.
– Ты что здесь делаешь? Тебе было велено бежать отседова!
– Куда? – безнадежно спросил мальчишка. – Некуда мне бежать.
– Хоть с нами вместе, только поскорей. Будешь впустую хныкать – скопом пропадем!
Беглецы, все десятеро, торопились, что есть силы в ногах. Сзади слышался гул и долгий треск – напасть пережевывала терем, стены которого дрожали, но еще не рухнули окончательно. Башенка, где горемычничала Зорика, возвышалась над белесым холмом напасти и ходила ходуном, словно кто-то раскачивал ее снизу. Разливы напасти, напоминавшие круто сваренный овсяный кисель, растекались повсюду, равно пожирая лачуги бедноты и усадьбы лучших людей. Никакие заборы и заплоты не могли ее остановить, оставалось только бежать.
Дома постепенно расступались, садики сменились выпасами, под ногами запылил изъезженный тракт, по которому, настегивая лошадей, спасались мещане княжьего города.
Преподобный Мантир, бывший монах и бывший отшельник, сидел, как пес на цепи. Когда цепь оказалась ослаблена, магические способности вернулись к нему, но это не помогло бы снять цепь, даже будь они стократ сильнее. Всякому могуществу положены пределы, иной раз до смешного ничтожные. Цепь накинули леснак и рыбоед, и только такая же пара сможет ее снять. Магия тут ни при чем.
Дурень Агор изловил где-то обоих недочеловеков, заставил служить себе, а потом запер их на потеху, словно хищников в зверинец. Оно и к лучшему, не придется искать новых дикарей. Те, кто набросил цепь, ее же и снимут. Не сейчас, конечно, немного погодя. Тому, кто ждал сорок лет, не докучно прождать еще чуток. Недолюдкам нужно обещать свободу и любую награду, какую они пожелают. Разумеется, они потребуют голову обманщика Агора, и они ее получат. Дикарей вообще лучше не обманывать, тогда с ними можно иметь дело.
Снизу смутно доносился какой-то шум. Что происходит – не разобрать, а колдовать по мелочам, чтобы удовлетворить праздное любопытство, сейчас не следует.
Хлопнула потайная дверь, занавесь отлетела в сторону. В зал быстро вошел отец Агор. Не взглянув на Мантира, он хотел сбежать вниз по лесенке, ведущей во внутренний двор.
– Па-а-стой!.. – пропел Мантир, разом остановив врага. – Далеко собрался?
– Пусти! – кажется, Агор даже не удивился, что к Мантиру вернулись былые способности. – Мне некогда.
– Зато у меня времени пропасть. Мы с тобой не договорили когда-то, тебе вечно было некогда. Нехорошо духовному лицу так мельтешить.
– Я сейчас позову слуг, и тебя попросту придушат. Лучше пусти по-хорошему.
– Зови. Только берегись, как бы они тебя не придушили. Я сижу на цепи, но я сильнее.
– Дьявол! Как тебя угораздило ослабить цепь?
– Это вышло случайно, хотя очень кстати. Но по большому счету на мои планы ослабление цепи не повлияло. Зато я могу закончить тот давний разговор. Помнится, ты соврал, будто рассказываешь мне о напасти и чистых сердцах, чтобы не сомневаться, осведомлен ли я в столичных делах. Врал не для меня, а для того, кто подслушивал. Так вот, должен тебя огорчить: я знаю все, даже то, о чем ты умолчал. Да, напасть могут остановить пять чистых сердец, съеденных князем. Важны сердца, а князь – это просто челюсть, в которую ты вставил зубы. Сожрав живые сердца, князь сможет остановить напасть. Все так и есть. Всякая ложь почти нацело состоит из правды. Точно так же обстоит дело с тобой. Все, что ты рассказал, – правда, но ты умолчал об одном: хилый князь не сможет удержать ту мощь, что достанется ему. Скорей всего, он просто помрет через полчаса, и ты торжественно его похоронишь. Но сила пяти сердец не пропадет. Ты собираешься захапать ее. Если бы князь помер прежде, чем ты нашел пятерых, тебе пришлось бы жрать сердца самому, а это опасно. Раз вкусивший подобное яство уже не смог бы от него отказаться. А народ прощает власти все, кроме прямого людоедства. А ну как тебя снесли бы со всей твоей наеденной силой?
– Пусть бы попробовали, – проскрипел Агор, не оставляя попыток прорваться сквозь преграду, поставленную Мантиром.
– Вот ты и признался. Впрочем, я знал об этом с самого начала и успел принять меры. Мне не удалось сжечь тебя там, в лесу, – шутка с серебряной цепью изрядно меня огорошила. Но даже связанный, я заставил тебя действовать по-моему. Ты привез меня в столицу, и, когда князь не удержит силу пяти сердец, она достанется мне. А ты покуда постой и подумай, как бездарно ты проиграл. Когда я займу княжеский стол, я не буду сажать тебя на цепь, а уничтожу сразу. И только потом начну снимать цепь с себя. Это будет нелегко, но я знаю, как это сделать.
– Болван!.. – заорал отец Агор. – Недоумок, дубина стоеросовая! О какой мощи тебе возмечталось? Не будет никакой победы над напастью: князь погиб, жертвы, все пятеро, сбежали. Только я могу их остановить и все-таки уничтожить напасть. Пусти!