Улыбаться умеют многие, особенно среди зверей. Лисица, что вырыла нору неподалеку от кельи Антония, при встрече с отшельником всегда улыбалась. Хвост распушит трубой, голову повернет кокетливо, глянет искоса и улыбнется, блеснув зубами: «Что, какова я?»
«Да уж знаю, что красива и меня не боишься – незачем меня бояться. Так и красуйся – себе в удовольствие, мне в радость. А как весна придет, начнешь линять, тут не до представлений будет».
В старых книгах читаем, что человек – существо с двумя руками и двумя ногами. В соседней деревне живут оборотни. Днем у них две руки и две ноги – ни дать ни взять люди. А лунными ночами перекидываются в волков, и все человеческое в них исчезает. Волчий вой стоит над долиной; несется по холмам большая охота. Антония волки не трогают, как-никак старый знакомый, но все равно в такие ночи отшельник старался соседям на глаза не показываться.
В обычные дни деревенские ничем особо не выделялись, но были до предела серьезны. Дети играли без смеха, словно исполняли важную работу, влюбленные гуляли насупясь. Свадьбы, впрочем, справляли в волчьем обличье, а там уже не разберешь, плачут они или смеются.
Неподалеку на холмах – развалины. Прежде там замок стоял, а теперь оплывший ров, пробитые стены с осыпавшимися зубцами. Донжон так и сейчас стоит, видимый отовсюду. Кто замок разрушил – неизвестно, оборотни об этом ничего не знают. На памяти Антония в родовом склепе, что посреди развалин, ютилось семейство вампиров. Оборотни утверждали, что это потомки владельца замка и что именно они опустошили округу, когда-то густонаселенную. Вампиры заявляли обратное и, кажется, были правы: во всяком случае, оборотни без людей благоденствовали, а вампиры повывелись, поскольку сосать кровь им стало не с кого.
Странно и удивительно: правда всегда оказывается на стороне того, кто проиграл, не выдержал, умер. А победитель потом придумывает свою, особую правду.
Когда-то глава вампирской семьи перекусал сыновей и дочерей, внуков, зятьев и невесток, желая дать им бесконечную полужизнь. Что такое полужизнь, Антоний не знал. Возможно, вампир попросту не вполне живое существо, отшельнику такие встречались не раз, а быть может, полужизнь заключается в том, что ночью вампир живой, а днем совершенно мертвый. Как бы то ни было, даже полужизнь бесконечной не получилась. Люди повывелись, а следом повывелись и упыри. Одни ушли искать места населенные – да там и сгинули, другие сгинули здесь, от бескормицы.
Антоний порой думал: может ли умереть вурдалак? Ведь он уже умер когда-то. Сгинуть может, а умереть – вряд ли.
Дольше всех держался старый вампир, с которого и пошла династия. Антоний жалел старика, прикармливал как мог. Тонким ланцетом вскрывал вену на руке, предлагал соседу. Тот слизывал красные капли, морщился:
– Святости у тебя в крови много, горькая она.
Не помогла святая кровь вурдалаку, и он не то чтобы помер, а изныл сам собой. Но до последней минуты не смеялся и не плакал. Существовал, как и не жил.
Антонию кровь была не нужна, ни человеческая, ни звериная. Сам он не охотился, а когда, бывало, после удачного лова оборотни делились с ним добытым, отшельник мясо коптил, заготавливая на голодные зимние месяцы. Посты Антоний не высчитывал и не соблюдал. Ел что придется: грибы, ягоды, коренья. Случалось лакомиться и диким медом. А вот что такое акриды, отшельник не знал. Должно быть, не водились они в окрестных лесах.
По утрам Антоний брал кувшин и шел за водой. Кувшин был серебряный, подаренный старым вампиром. Когда-то в нем подавали вино к господскому столу, но с тех пор, как вся семья переродилась в вампиров, серебряная посуда стала не нужна. Куда девалось остальное фамильное серебро, Антоний не знал, а кувшин князь подарил ему. Кувшин, хоть и металлический, был легче глиняного, с которым Антоний ходил за водой прежде, и вода в нем всегда была свежей.
Родник бил у подножия горы, куда приходилось подниматься от кельи, стоявшей в лощине, где не так досаждали зимние ветра. За много лет ноги отшельника выбили тропинку, взбегавшую по склону.
Поднявшись наверх, Антоний, как обычно, остановился и оглядел лежавшую перед ним холмистую долину. Там никогда ничего не менялось, если не считать медленной смены времен года. Эти изменения лишь подтверждали неизменность сущего. Но сейчас в самом далеком далеке обнаружилось облако пыли. Вряд ли это смерч, скорее стадо или войско.
Там, где царит постоянство, изменения бывают только к худу. Исчезли люди, которых отшельник почти не помнил, хотя сам, кажется, был человеком. Повывелись вампиры. Теперь, вздымая клубы пыли, идет неведомое.
Если это дикие животные – значит, за горизонтом, во внешнем мире, случилось нечто, погнавшее их сюда. И это плохо, потому что нечто может прийти следом.
Если это пастухи, которые гонят овец или коров, то дело обстоит еще хуже. Возможно, они присылали сюда разведчиков, которые остались незамеченными, но и сами ничего не поняли и донесли, что места тут пустынные – одна деревня не в счет, – а трава хороша и водопои в соразмерном количестве. Одного лазутчики не учли, что в деревне живут пахари, охотники и рыбаки, но ни одного пастуха там нет. Деревенским недоступна мысль, что скот можно выращивать, беречь, что коров и овец нужно доить, чтобы пить молоко и делать сыр. Для них скот – это добыча, овца принадлежит не тому, кто ее выкормил, а тому, кто ее зарезал. Значит, начнется такое… Антонию было трудно подобрать слово для обозначения того, что начнется, когда встретятся пастухи и оборотни. Лучше бы оно не начиналось.
Если же идет воинский отряд, это будет лучше всего. Воевать здесь не с кем, грабить нечего. Посмотрят на развалины замка да и пойдут – либо дальше, куда они посланы, либо восвояси.
Еще там может пылить какая-нибудь нежить. От этих и вовсе не знаешь, чего ждать.
Антоний вздохнул сокрушенно, наполнил кувшин водой и пошел вниз. Не знаешь, чего ждать, но ждать надо.
Оказалось, что подошло войско. То есть не войско, конечно, а конный отряд в две сотни всадников. Штурмовать города и брать замки такой силой несподручно, а пройтись по чужой стране, избегая серьезных боев и грабя беззащитных – самое то.
Антоний долго думал, откуда ему известны подобные вещи. Неужто из той жизни, о которой он старался забыть – и забыл, как казалось, навсегда? А как увидал конницу, так и вспомнил.
Антоний вернулся в келью, поставил кувшин с водой на камень, взял посох и отправился навстречу отряду, который надеялся перехватить возле реки, где всадники наверняка будут поить коней.
Так и получилось. Антония заметили. Два всадника вылетели наперерез, загарцевали, не зная, что делать. Хватать и волочить к командиру? Но он туда сам идет, к тому же неясно, кем он послан. Так и кружили, ни о чем не спрашивая.
На стоянке – лагерем это назвать было нельзя – к Антонию приблизился офицер в богатой, но пыльной одежде и спросил, глядя поверх головы:
– Кто таков?
– Божий человек, – ответил Антоний. – Спасаюсь в пустыне от прелестей мира.
Взгляд офицера опустился на лицо Антония, на изможденную фигуру, прикрытую хламидой из грубой шерсти, на босые ноги. Очевидно, командира осмотр удовлетворил, поскольку следующие слова не имели к Антонию отношения:
– Мы ищем дорогу в страну Халк.
– Страна Халк перед вами.
– Где же цветущий край? Где крепость, которую не могли взять наши предки?
– Ее взяло время. На том холме можно видеть ее развалины.
Командир всадников вгляделся из-под руки, воскликнул удивленно:
– Эта руина была когда-то королевским замком?
Антоний промолчал. Что тут говорить? Замок был, а короля и королевства не было. Не так велика страна Халк, чтобы вместить в своих границах королевство. Когда-то князья Халка разгромили отряды, пришедшие с севера, и что оставалось делать неудачникам? В результате в их рассказах вместо крошечного княжества появляется могучее государство, которому не стыдно проиграть.
– Не видел я крепостей, которые так просто рушатся. Что-то здесь нечисто.
– Когда я сюда пришел, – сказал Антоний, – замок уже был разрушен. И я никогда не спрашивал, как это произошло.
Сказанное было правдой, но не всей правдой, ведь Антоний умолчал о знакомстве с последним князем. Двадцать лет чистой жизни, и теперь все под угрозой. В мире живешь – грех на душу берешь. И неважно, что не ты вернулся в мир, а мир явился к тебе.
– А народ куда подевался? – спросил офицер.
– Большинство разбежались, но одна деревня и сейчас есть. Сами увидите, мимо там не пройти.
И опять умолчал, кто живет в уцелевшей деревне.
– Село это хорошо… – протянул командир. – Фураж, скот, девушки… Дня на три можно остановиться, людям нужен отдых.
– Скота крестьяне не держат, – произнес Антоний очередную полуправду. – Здесь очень много диких зверей, стада сберечь невозможно. Вам тоже советую сторожить коней, особенно по ночам. Сами понимаете, волки…
– Боевой конь волка не боится. А есть ли у мужиков стада, мы посмотрим.
Командир отдал приказ одному из помощников, и тот зычно прокричал:
– По коням! Тут рядом деревня, там будем стоять три дня!
Воины радостно загомонили. Сквозь общий шум прорезался громкий смех.
«Значит, пришли люди», – подумал Антоний.
Через минуту Антоний остался на берегу один. Отряд уходил к развалинам замка и к деревне, которая в это время суток выглядела вполне обычно.
По утрам Антоний управлялся с немногими делами, необходимыми для поддержания бренного тела. Днем читал Писание, которое и без того знал наизусть, а вечера, когда сгущались сумерки, не позволявшие читать, посвящал молитвам и размышлениям. Плоти специально не умерщвлял, но относился к ней с равнодушным пренебрежением. Правильный распорядок жизни – основа душевного спокойствия.
Но после встречи с отрядом весь день пошел неблаголепно.
Отрывая глаза от знакомых строк, Антоний видел, как над развалинами замка поднимается дым. Всякой трухи в развалинах было предостаточно, но зачем пришельцам понадобилось поджигать руины?