ша прямо ко мне подошла и говорит так-то ласково: «Ничего, погуляй пока, а ближе к сентябрю будет перед школой медосмотр. Там не отвертишься, и бабка не поможет».
– Сентябрь еще не скоро, – утешил Антон. – А на медосмотр можно и не ходить. Что, тебя в школу без медосмотра не пустят? Так и не больно хотелось.
– Тебе легко говорить: тебя на зиму в город увезут, там свои доктора. А тут мимо рыжей не пробежишь.
– Все равно не страшно, – объявил Родька.
– Ладно, не придирайся, – тоном арбитра произнес Костя Гнец. – Зачетная история. Кто следующий рассказывает?
– Вот мы тут сидим, – негромко произнесла Лиза, – а Бурбас в темноте ходит, на нас смотрит. Кто от света отойдет, тот к Бурбасу попадет.
– Барбос – это серьезно, – признал Антон.
– Бурбас, – поправил Федя. – Меня мама в детстве тоже Бурбасом пугала, чтобы я ночью из дома не высовывался.
– Хороша страшилка, – Родька никак не мог успокоиться. – Ты еще песенку спой: «Придет серенький волчок и ухватит за бочок».
– Нормальная страшилка, – вступился за сестру Федор. – Вот ты большой, Бурбаса не боишься, а можешь сейчас сходить к реке, камыша принесть?
– Вот еще… там пока камыша нарвешь, в иле перемажешься хуже черта.
– То-то ты, пока светло было и мы рядом, таким чистюлей не был, а сейчас, когда в камышах Бурбас бродит, сразу забоялся.
– Ну вас, – всерьез обиделся Родька. – Сколько вам камыша притащить?
– Каждому по бомбошке, – подсказал Антон.
– Дура неграмотная! Бомбошки у рогоза, а у камыша метелки.
– Мне все равно. Ты, главное, принеси. И Бурбасу на обед не попадись.
– Нет там никакого Бурбаса, – сказал Родька, решительно вставая.
– Погодь, – остановил его Гнец. – Там и вправду кто-то идет.
В полутьме наступившей июльской ночи показались две фигуры. Обе в плащах с капюшонами, надвинутыми на головы, так что лиц не разобрать. Ростом невысокие, но, по повадкам судя, не мальчишки.
– Погреться пустите? – спросил один.
Голос у гостя оказался невнятный, с хрипотцой, так что и по голосу не определить, кто перед тобой.
– Садитесь, места не купленные, – ответил Гнец. – Вы из зареченских будете?
– Можно сказать и так. Из-за речки пришли.
– Я и смотрю, что вы не из Орехово. Тамошних-то я всех знаю.
– А как вы через речку перешли? – спросила Лиза.
– Вброд. Там не глубоко.
– А почему у тебя ноги сухие?
– Я вот у него на спине переехал.
– А у него почему сухие?
– Он у меня на спине переехал.
Все засмеялись, а Федя сказал сестре:
– Эх ты, если кроссовки и штаны снять, то речку вполне можно перейти, не вымокши.
Костер уже не давал пламени, рассыпаясь горкой угля.
– Картошка, должно быть, спеклась, – произнес в наступившей тишине Сережик.
– Ей еще маленько пропечься нужно, на одну историю. Чья очередь рассказывать?
– Пусть они рассказывают. На новенького.
– Точно, – согласился Гнец. Он повернулся к капюшонам и пояснил: – Мы тут страшилки рассказываем, так с вас взнос – какой-нибудь ужастик позаковыристей. Фильмы пересказывать нельзя, надо свою историю.
– Можно и свою, – голос второго гостя оказался точь-в-точь таким же, что и у первого, а быть может, они успели поменяться местами, прежде чем усесться у огня. – Тогда слушайте. Вот вы пошли ночью на берег. А вы знаете, что ночевать в здешних местах под открытым небом – опасно?
– Так мы не ночуем, – словно оправдываясь, сказал Антон. – Сейчас картошки поедим, костер прогорит – и по домам пойдем.
– Уже забоялся, – заметил Родька.
– Не забоялся, а для уточнения.
– Для уточнения или еще для чего – это совершенно без разницы. Думаете, почему у вас лошадей в ночное не гоняют?
– У нас лошадей в деревне не осталось, одни трактора. Конюшня который год стоит пустая, – резонно возразил Антон.
– Прежде тоже не гоняли. Не верите – спросите старших, ежели доведется. А сколько охотников и рыбаков в здешних камышах сгинуло – не пересчитать. Утонуть тут негде, серьезно заблудиться тоже нельзя, а народ гинет. Зато дурачок ваш деревенский повсюду шастает, и ничего с ним не делается.
– Какой дурачок? – спросил Костя Гнец. – Дед Мамай, что ли? Так он уже лет пять как умер.
– Жаль. Душевный старичок был.
– Да, безвредный. А вы его, что ли, знали?
– Приходилось встречаться, – рассказчик усмехнулся, и эхом ему откликнулся второй капюшон. – Так вот, разожжет путник или там рыбак костерок, станет вечерять, а тут к нему подойдет неведомое: с виду человек или даже двое, попросятся у огня погреться. Посидит оно у костра, поговорит, о чем придется, – да и пойдет себе. Но не дай бог путнику заметить в гостях что странное. После этого домой он уже не вернется: ни самого человека не найдут, ни мертвого тела – ничего. Одно остывшее кострище.
– Куда ж он денется? – тихо спросил Сережа.
– Неизвестно. Неведомая сила утащит.
– Собаку надо сыскную, – посоветовал Родька.
– Пробовали. Скулит и поджимает хвост.
– Надо Мухтара. Мухтар ничего не боится.
– Мухтар не боится стрельбы и вооруженных бандитов. А потустороннего любая собака пугается, потому что чует его, а сделать ничего не может. Но хоть бы и не испугалась, куда она поведет, если следа нет?
– Чего странного людям видеть нельзя? – продолжал допытываться Сережик, бывший, видимо, изрядным мистиком.
– Мало ли чего, – ответил один из гостей, блеснув из-под капюшона голубыми искрами не глаз даже, а внимательного взгляда. – Может, тени у пришельца нет или еще чего. Или, напротив, есть что-то: например, зубы вот такущие…
– Глаза, как у зверя, светятся, – подсказала Лиза.
– Вот-вот, – капюшоны кивнули согласно.
– Тени сейчас ни у кого нет, – сказал Родька. – От костра один жар остался. Вот если дров навалить побольше, чтобы пламя столбом, тогда и тени появятся.
– Я те навалю, – предупредил Гнец. – Картошку спалишь. Она уж, наверно, спеклась. Есть давайте.
Обугленной на конце палкой он разгреб угли, выкатил несколько почерневших печеных картошин. Мальчишки, стараясь не глядеть на незваных гостей, принялись откатывать себе картошины, дуя на пальцы, разламывать обгоревшую корку, скрывающую исходящую паром пропеченную сердцевину.
– Вы тоже берите, – сказал Гнец. – У нас много.
Капюшоны согласно кивнули. Две тонкие руки протянулись к костру, не боясь обжечься, вытащили из самого жара по черному клубню, не разламывая, принялись есть. Лиц своих они так и не показали, да и картошка ли была в их руках… скорее клубки тьмы, которая медленно исчезала под капюшонами.
– Соль берите, вот в газетине, – севшим голосом произнес Гнец.
– Соль – белый враг, – наставительно проскрипел один, а второй добавил непонятно:
– Аще соль обуяет, чим ослониться?
– Я п-понимаю, – почему-то заикаясь, произнес Антон, – что один человек может п-пропасть, ну двое, а с десятью – что может случиться?
– Все что угодно. Чем больше народа, тем проще их взять. Кто-то непременно испугается, завопит, побежит куда глаза глядят, а там и паника начнется. Напуганных людишек только успевай на вилы поддевать.
– Как на вилы? – прошептала Лиза.
– Это я фигурально.
– Чего?
– Понарошку, – пояснил сестре Федя. – Чтобы страшнее было.
– А!.. Нечестно так пугать.
– Вы сами просили страшилку, – заметил капюшон.
– Вы лучше скажите, – осторожно сформулировал вопрос Костя, – деда Мамая почему никто не трогал?
– Как его тронешь? Он же шальной. Пойдет на рыбалку с ночевкой; другие так не ходят, а ему хоть бы хны. Костерок затеплит и сидит. Подходит к нему чудище преисподнее, другой бы со страху помер, а Мамай только рад. У гостя зубы две пяди длиной, а дед ничего не видит, знай рассказывает, как щуку на жерлицу ловить. Как такого взять?
– Понятно, – значительно сказал Костя.
Понятно было всем. Ужин продолжался в тягостном молчании. Каждый старательно не замечал в ночных гостях никаких странностей. Потом издалека донесся звук выстрела.
– Это еще что? – приподнявшись, произнес Гнец.
– Наверное, отец нас ищет, – ответил Федя. – Я же не сказался, куда мы идем, нас бы никто не отпустил на ночь глядя.
– Теперь выпорют, – рассудил Сережа.
– Пусть порют. Что же мне, все лето дома сидеть?
– Сейчас лучше бы дома.
– Давай, – предложила Лиза, – скажем, что я сама сбежала, а ты меня спас.
– Лучше не врать, – возразил Федор. – Меньше достанется.
Грохнул второй выстрел.
– Надо идти. Слышишь, волнуются.
– Вот что. – Гнец встал. – Разбегаться в разные стороны среди ночи – не дело. Вместе сюда пришли, вместе и уходим. Костер вам оставляем, – повернулся он к гостям, – будете уходить – загасите. Тут в бутылке вода, а мало будет – в речке наберете.
– Это мы понимаем, – согласились капюшоны.
– В углях еще картошки полно, а тут – соль. Это вам оставляем, а самим идти надо. Сами слышите, девочку родители ищут.
– Мы все слышим, – подтвердил капюшон, перекатывая в ладонях комок тьмы.
– Слышите, да не понимаете! – вмешалась Лиза. Она подбежала к костру, вырвала из неживых рук темные клубки и зашвырнула в сторону камышей. На тонкие прутики наколола две картошины, вручила их черным гостям. – Вот картошка! Ее и ешьте. С солью. А гадость эту вашу кушать не смейте. Теперь понятно?
– Теперь все понятно, – в унисон протянули капюшоны.
Кто-то из мальчишек отчетливо застонал. Если прежде можно было делать вид, будто ничего не замечаешь, то теперь, когда все сказано впрямую, притвориться уже не получится.
– Мы пошли, – сдавленно произнес Гнец.
– До скорого свидания, – двусмысленно попрощались капюшоны.
Взявшись за руки, ребята направились в темноту. Лиза держала за руку брата, другой рукой уцепилась за Костю. Слева за Костину руку взялся Сережик, а вторая Федина рука в ладони у Антона. Родик несколько мгновений метался, но потом и он нашел свое место в общем ряду.