– У нас муки не хватит змею поганую запечь. И как потрошить ее, я не знаю. Нож, поди, затупится.
– Ничо, управимся. По сусекам поскребем, оно и хватит. А потрошить змею и вовсе не станем, в пирог все завернешь…
Матренин дом во всей слободе был самым большим. На улицу тремя окнами смотрела белая изба, а за ней, ниоткуда не видимый, прятался наполовину ушедший в землю зимник. Был он укрыт ото всех ветров, а печь в нем стояла такая, что в ней можно было мыться, словно в бане, а на печной лежанке не один человек мог улечься, а пятеро в ряд. В этой печи Матрена с Мотрей и пекли пироги, знаменитые на весь городской рынок.
Матрена, не заходя в чистую избу, направилась в зимник. Поставила на место подносы, скинула сбруйку и торговое платье, оставшись в серой исподней рубахе. На рубаху, не надевши рабочего платья, повязала передник. Скинула платок, распустила по плечам седые волосы. Мотря, замерев, следила за старухиными приготовлениями.
Под завязки передника Матрена засунула пожелтевшую от долгого употребления скалку. Высунулась в сени, вернулась с метлой, которой по воскресеньям мели проулок.
– Помело, говорят, лучше будет, – нерешительно подсказала Мотря.
– Умная… – протянула Матрена. – А теперь умишком своим сообрази, что годы мои не маленькие, отяжелела я, помело меня, поди, и не снесет. На метле – вернее.
– Бабушка, ты меня с собой возьми, – попросила Мотря.
– И думать не моги! Там не забава, а бой кровавый. Дома будешь сидеть, кашу варить.
– Какую кашу? Зачем?
– Пшенную! Завтра пшенники стряпать будем, так чтобы все было готово!
– Мука на исходе. Змею запекать – так все потратим, на пшенники горстки не останется.
– Ну, Мотря, ты простота! Тебе что ни скажешь – ты все за чистую монету принимаешь. В общем, из дома носа не высовывай, и чтобы каша к сроку была готова. Да смотри, пшено промой как следует.
Матрена гикнула, взмахнула метлой и исчезла в устье печи.
Казалось бы, какова ни будь печь, а с метлой промеж ног – не развернешься, однако печь крякнула и выпустила Матрену через трубу. Так-то не полагается ведьме среди дня по поднебесью летать, а пришлецам драконов приводить – полагается?
Мотря осталась одна. Кашу варить… Даже ногой топнула от обиды. Сама Матрена, небось, не такую кашу заваривает, а ее дома оставила.
Распустила волосы, скинула сарафан. Оглядела себя придирчиво. Коротка рубашка, днем в такой летать на виду всего народа – срамно. А и плевать! Дед Ефрем сказку баял про молодую ведьму Катьку Сорочку, так у нее рубашка еще короче была, а охальничать да смехи над Катькой смеять никто не смел.
Перепоясалась передником, выбрала скалку поздоровее. Нерешительно протянула руку за помелом. Какое выбрать? Лыковое постарее, поопытнее, а вересовое Мотря сама вязала, оно к руке ближе… да и не обшарпанное. Схватила вересовое – и зажмурясь нырнула вслед за бабкой Матреной.
Дневной свет ослепил в первое мгновение. Мотря ввинчивалась в небесную синь, что бурав в сосновое бревно. Красота несказуемая – дух захватывает! Не так часто выпадает ведьме случай безвозбранно летать среди бела дня на виду у целого города.
Опомнившись, Мотря приостановила подъем и огляделась. Город отсюда, почитай, не различим, только княжий терем сереет тесовой крышей да вытоптанным квадратом темнеет базарная площадь. Заросшие муравой улочки и окруженные садами дома сливаются в одну зеленую купу – не поймешь, город или роща. А вот села, по которым прошел враг, выделялись черными проплешинами. Такие горелые пироги стряпает война.
Матрену удалось найти не сразу, а если бы не вспышки драконьего пламени, то и вовсе бы не разглядеть. Старуха носилась над самым лесом, ловко уворачиваясь от драконов, впустую пыхавших огнем. Драконов было три, но один в первую же минуту остался без всадника и не столько гонялся за противницей, сколько впустую валил лес. То-то дешевы дрова будут по осени!
Серьезного перевеса не было ни у одной из сторон, но издалека, от лагеря Шайтан-Мурзы, на помощь своим летел еще один змей. Был он крупней собратьев, издали броня его казалась аспидно-черной. Черным было и одеяние драгуна, лишь золотая шапка сияла нестерпимой искрой. Вот на золотую шапку и нацелила Мотря свой удар. Она развернула помело и помчалась, обгоняя собственный визг.
Вряд ли драгун – именно так называют наездников на драконах – успел понять, что произошло. С налета отоварить скалкой по темени – тут никакая шапка не спасет. Драгун кувырнулся вниз, а поскольку сам летать не умел, то всей жизни ему оставалось полверсты до земли.
На этом Мотре надо было бы бросить одуревшего ящера, поспешить на помощь уставшей Матрене, но безрассудная девчонка сделала свечку и грохнулась прямиком на спину огнедышащего зверя.
Дракон гневно вострубил и винтом ушел в небо.
Удержаться на спине взбесившегося чудовища почти невозможно. Драгунов учат этому искусству годами. Тут нужна могучая сила и невероятная ловкость. Сорвешься со спины – шипастый хвост изрубит в мясную начинку, как Матрене вовек не измолоть. Ловкости Мотре было не занимать, а вот силы что у мыши-амбарницы, потому управлять драконом, сидя в принайтовленном креслице, Мотря и не пыталась. Шея у дракона гибкая, как и положено змее; на кресле сидючи, можно на зуб попасть, если не удержишь стальные поводья. Сколько тесто ни меси, а на такую работу силы не накопишь. Тут не пирожницей надо быть, а кожемякой.
И все же Мотря сдаваться не собиралась. Она вскочила на самый змеиный загривок и что есть мочи шмякнула скалкой:
– На, тварь!
Скалка переломилась. Змея, кажется, и не заметила удара.
Мотря взмахнула помелом и, забыв, что нужно оно для полета, а не для драки, принялась охаживать огнедышащее чудовище вдоль ушей, по носу и вообще куда ни попадя. Колючие можжевеловые ветки не много вреда могли нанести бронированной морде, но Мотря продолжала лупцевать несущегося дракона.
– Вот тебе! Вот… Тва-арь!..
Первого драгуна Матрена сбила, пользуясь тем, что никто не ожидал нападения. Налетела, что ястреб на цыплят, тюкнула недруга по макушке – он и закувыркался на землю собирать свои косточки. Двое уцелевших такого уже не позволяли. Они методично теснили старую ведьму, прикрывая друг друга и стараясь зажать Матрену в тиски. Покуда Матрене удавалось уйти от ударов и жгучего пламени, но долго так продолжаться не могло. Прижмут к земле, тут тебе и крышка – большая, крылатая, огнедышащая.
Но в самый разгар круговерти объявилось такое видение, что и во сне случается лишь на обманный понедельник. Огромнейший темный дракон, без всадника да и вовсе без упряжи, несся, не желая замечать преград, а вокруг, словно кусачая муха, вилась летящая на помеле Мотря. Видок у девки был – раз глянешь, не проморгаешься. Но Мотре начхать было на девичью стыдливость. Раз за разом она налетала на чудовище, соскакивала с помела, в падении била можжевеловой вязкой по удивленной змеиной морде – и вновь подхватывалась на воздух. За общим шумом визга слышно не было, хотя визжать Мотря умела будь здоров.
Вся эта свистопляска со страшным треском врезалась в бок одному из драконов, атаковавших Матрену. Что случилось с наездником, он и сам, наверно, не понял, а сбитый дракон закувыркался к земле, где слепящая вспышка навеки обозначила место, что у потомков будет называться Горелым логом.
Темный дракон словно не почувствовал удара. Ни скорости он не снизил, ни направления не изменил, продолжал нестись незнамо куда, и по-прежнему мухой кружила вокруг Мотря на помеле.
Зато в битве старой ведьмы пронесшаяся дикая охота произвела решительный перелом. Опытная ведьма завсегда переиграет одинокого дракона и собьет с его спины всадника. Дракон останется жив и неуязвим, но им никто не будет управлять. Сорвать сбрую, стальные трензеля, разрывающие пасть, дракон, скорее всего, не сможет – и через полгода-год издохнет в каком-нибудь логове. За эти полгода он может нанести прорву вреда, но гораздо меньше, чем если бы им руководила воля драгуна.
Последнего всадника Матрена спешила почти у самой ставки Шайтан-Мурзы. Убедившись, что недруг сломал шею, Матрена поспешила домой. Тревожно было за девчонку, где еще такую найдешь.
На виду у города Матрена маячить не стала, и без того разговоров не оберешься. Издали прицелилась и серой молнией ухнула в трубу. Уже в трубе почуяла неладное: жар был такой, что волосы затрещали и голик на метле затлел. Но в трубе не развернешься… Матрена вывалилась в горячую печь, с воплем выкатилась наружу. Хорошо, кадушка с водой была полна, и всю воду Матрена на себя тут же и вылила. Только после этого перевела взгляд на Мотрю, которая застыла, разинув рот.
– Ты что творишь, дурында?!
– Пироги пеку…
– Какие тебе пироги? С чем?
– С таком. Твареньку кормить.
– Какую еще Вареньку? – возвысила голос Матрена.
Мотря схватила деревянную лопату, поддела на нее большой, неловко слепленный и слегка подпаленный подовый пирог и направилась к выходу в проулок. Матрена, не ожидая хорошего, двинулась следом.
В проулке, укрывшись под старой, давно не плодоносящей грушей, лежал дракон. На земле он уже не казался столь громадным, как в воздухе. Крылья сложены, раздутый зоб опал… И цвет у него был не черный, а сапфировый. Бывают такие сапфиры – с виду черный камень, а в глубине отблескивает немыслимый синий огонь. При виде Мотри змеюка распахнула пасть, и девчонка с маху отправила туда горячий пирог. Пасть захлопнулась, дракон принялся громко жевать.
– Тваренька! – пропела Мотря. – Тварюша!
Ухватила оставленное у стены помело и принялась мутузить колючими ветками по драконьей морде. В утробе дракона глухо зарокотало.
– Ишь, как мурлычет! Ей нравится, когда колюченьким по носу.
– Не было у бабы печали, – промолвила Матрена, – завела порося. Где мы твою Варю держать будем, чем кормить? Мурлыкать она мурлычет, а не кошка.
– Поселим в старом амбаре, – немедля нашла выход Мотря, – все равно он пустой стоит. Стены квасцами обмажем, вот они и не загорятся. А кормить будем пирогами. Видела, как она хорошо кушает?