Спорщица, не дождавшись возражений, принялась развивать тему:
– Зато у дяди Саши истинное имя – Повелитель Кочерги. Я знаю, у него в котельной кочерга есть, вся черная, хотя она ненужная, потому что там газ.
– Он может эту кочергу раскалить в огне и прижечь того, кто в кочегарку сунется, – уж этот кляузный голосок Полин узнал бы среди кучи других.
– Что, Будька, – сказал Полин, – ты небось часто в кочегарку совался, и дядя Саша тебе крепко кочергой нос прижег. А то откуда ты про кочергу знаешь?
Будька засопел и ничего не ответил.
Славненько получилось. О таком Будька ябедничать не станет ни Мамочке, ни Махану: ведь это значит доносить на самого себя. А Махан наверняка к утру все забудет.
В спальне наступила тишина. Одни воспитанники уснули, другие, памятуя, что молчание золото, предпочитали помалкивать.
Полин умел и любил спать, но мог, если надо, часами вслушиваться и вглядываться в ночное безмолвие. Все тихо, спокойно, только светятся желтым глаза бессонного Махана. Махан никогда не спит, просто лежит с открытыми глазами. Поэтому поглядеть на него с прищуром нельзя, это он сразу заметит и уж точно не забудет. А просто так Махан ничего ночью не видит, потому что у него куриная слепота.
Остаток ночи у Полина из памяти выпал. Может быть, он спал, может – караулил, но что? Не подкроватное же чудище, которым пугали друг друга воспитанники. Поначалу Полин верил в подкроватное чудище, боялся его и долгими ночами ждал его появления, но потом дядя Саша, с которым Полин, вопреки строгому запрету, водил знакомство, сказал, что никакого подкроватного чудища нет, под кроватями только пыль, потому что нянечка тетя Клава плохо подметает и редко моет полы. А какой толк пугаться пыли? Полин бояться перестал и уже не ждал, что кто-то полезет из-под кровати.
Утро в детском доме началось с привычной суматохи. Пришла уборщица тетя Клава, поставила в угол ведро и швабру, громко хлопала в ладоши, заставляя всех вставать, даже тех, кто сам ходить не умеет. Но утром вставать должны все, чтобы не мешать тете Клаве плохо убирать пыль под кроватями. Детский дом был для тех детей, от которых отказались родители, а среди таких всегда много необычных.
Слово «больной» в детском доме не произносилось.
Полин считался хорошим мальчиком. Ни разу Мамочка не назвала его неслухом. Но сам он понимал, что с ним не все ладно. Хорошие дети не умеют смотреть с прищуром и разбирать истинную природу взрослых.
Когда тетя Клава объявляла подъем, Полин вскакивал первым. Утро – это завтрак, это кашка, которую Полин любил нежно, особенно манку. Ради кашки он готов был примириться даже с ложкой. Зачем нужна ложка, Полин решительно не понимал, но хорошие мальчики едят ложками, и Полин старался быть хорошим мальчиком.
Он выскреб свою тарелку раньше даже, чем раздался привычный клич Махана: «Добавки!»
Полину тоже ужасно хотелось добавки, но он понимал, что ему не дадут, и промолчал. Махан крупный, ему надо много, а Полину хватит и так.
Махан быстро счавкал дополнительную порцию и довольно объявил:
– На горшок!
Ноги у Махана были, и ходить он умел, хотя медленно и вперевалку, но обычно он предпочитал ползать, отталкиваясь от пола кулаками. И сейчас он уполз в туалет, но тут же появился оттуда с ночным горшком в руках. Поставил горшок между столиками и уселся портить аппетит тем, кто не успел доесть кашу. Остановить Махана никто не пытался, лишь тетя Капа громко сказала:
– Фу!..
Не дожидаясь разрешения, Полин вышел из-за стола и отправился в игровую, подальше от Махановой вони.
Весь раздаточный материал, который Мамочка называла игрушками, был с вечера убран, и доставать его не разрешалось, поскольку с утра проводилась физзарядка, для чего в детский дом специально приходила Игамунда, настоящее имя которой было Шаманка.
Вообще-то физкультурницу полагалось называть Инга Сигизмундовна. Работники детдома словно специально носили непроизносимые имена, но Игамунда перещеголяла всех. Ее имя-отчество никто из воспитанников не мог выговорить даже под страхом поставления в угол. Поэтому к Игамунде не обращались никак. Однажды Фика, та, которая любила рисовать, вздумала назвать физкультуршу Игамундой. В результате она получила такую тренировку, что просто ужас. Игамунда приказала косноязычной девчонке сто мильенов раз произнести свое имя-отчество. Сколько раз Фика выдержала, никто не знает, но после таковой экзекуции она вообще перестала говорить, а дядя Саша, когда Полин рассказал о случившемся, произносил такие слова, о которых Полин знал только, что ему их знать нельзя. Смотреть на Шаманку с прищуром дядя Саша запретил строго-настрого.
– Строже, чем на тебя? – спросил Полин.
– На меня можешь смотреть, пока глаза не лопнут! – засмеялся дядя Саша.
Полин совершенно не хотел, чтобы у него лопнули глаза, и на дядю Сашу не поглядывал. Но разговаривать с ним не перестал.
Копуши еще разбирались с завтраком, когда Шаманка затрясла своим бубном и закричала на весь детдом:
– На зарядку становись!
Все знают: Шаманка – это ведьма с бубном. Откуда такие слова приходят в детский дом, не разгадает даже Мамочка. Это что-то вроде имени исконного врага – его никто не слыхал и не может произнести, но едва оно прозвучит, его узнает любой.
Шаманку слушали и боялись, хотя она тоже никого и никогда не наказывала. Ведь нельзя же назвать наказанием то, как она учила косноязычную Фику выговаривать свое шаманское отчество. Учеба не есть наказание.
Воспитанники выстроились кружком в раз и навсегда установленном Шаманкой порядке. Бубен издал длинную трель.
– Потягушки! Потягушки!
Все дети, даже освобожденный от физкультурных занятий Тюпа, с готовностью тянулись к потолку.
– В лес пошли за грибочками!
Круг медленно двинулся против часовой стрелки.
– А вот грибочек растет! Наклонились, сорвали и дальше пошли. Вот еще грибочек! Все-все наклоняемся…
Хорошо идется с наклонами, просто замечательно. Дети стараются в меру своих сил и увечий, но все жестче звучат команды, резче звенит бубен. И наконец:
– А вот заинька поскакал! Побежали, побежали!.. Догоняем заиньку! И запятнаем его!
Чинный круг нарушился. Те, кто не способен быстро двигаться, спешат покинуть круг, ставший для медлительных опасным. Все помнят, как Махан вошел в раж, пал на четвереньки и сумел-таки догнать Юлику – глупенькую девочку, вечно лыбящуюся неведомо чему и сосущую сопли. Махан навалился на Юлику и хотел укусить, а когда Шаманка девочку отняла, подняв в воздух на вытянутой руке, Махан укусил за ногу саму Шаманку. Укусил жадно, до крови. Но Шаманка доказала, что не зря работает физкультурницей. Она оторвала толстяка Махана от своей ноги, тоже подняла в воздух и так, с поднятыми руками, унесла Юлику и Махана в кабинет к Мамочке. Как Мамочка разбиралась с конфликтом – никто не знает, спрашивать Махана было бесполезно, да и Юлику тоже, тем более что через пару дней девочка исчезла. Шепотом рассказывали, что ее съели подкроватные чудища. Полин этому не верил, он знал, что никаких подкроватных чудищ не бывает, все они давно повылезали оттуда.
Почему-то казалось, что больше воспитанников не будут заставлять бегать. Какой может быть бег, если половина детей не только не бегает, но и ходит с трудом? Однако физкультура и спорт вещи безжалостные, и на следующий день вновь последовал призыв: «А вот заинька поскакал!»
Полин умел и любил бегать, хотя беситься безо всяких правил ему нравилось больше. Вообще, он был просто мальчиком, если не считать тщательно скрываемого умения смотреть с прищуром. Но бег за заинькой и резкий ритм бубна словно переворачивали все внутри, хотелось во что бы то ни стало догнать бегущего впереди, схватить, словно Махан Юлику. Даже кусаться хотелось.
Неприятно было сознавать, что в чем-то он похож на Махана, но справиться с собой Полин не мог.
Впереди Полина обычно бежала Нявка, худенькая девочка, щебетушка, приторно ласковая со всеми. Нявка единственная бегала быстрее Полина, так что догнать ее не удалось бы, но сейчас, неясно по какой причине, сразу двое воспитанников покинули строй, и Нявка оказалась за спиной Махана. А надо быть совсем глупым, чтобы запятнать драчливого толстяка.
Нявка притормозила, и Полин понял, что сейчас догонит ее. Бубен стучал в висках, не позволяя соображать.
– Зайку, зайку запятнай-ка! – призывала Шаманка под грохот бубна.
Спина Нявки маячила перед ним, и Полин, окончательно потеряв голову, ринулся вперед, упав на четвереньки, ведь на четырех бежать быстрее и удобнее хватать жертву.
Когда мчишь за добычей – хочешь не хочешь, смотришь с прищуром. И Полин увидел, за кем он бежит. Не было ласковой девочки Нявки: подкроватное чудище скакало впереди. Четыре суставчатые ноги, покрытые жесткой щетиной, быстро перебирали по полу, еще две конечности, вооруженные костяными пилами, торчали по сторонам. Теперь стало понятно, почему Нявка, когда притворяется ребенком, так плохо пользуется руками, то и дело роняя и разбивая посуду. Нявка не могла удержать своими пилами ложку, ей единственной дозволялось слизывать кашу с тарелки. Острый хоботок, обычно прижатый к груди, сейчас тянулся вперед и был готов вонзиться в живое тело.
Полин взвизгнул от ужаса и покатился кувырком. Ноги не смогли его удержать.
– Стоп! Стоп! – закричала Шаманка, кулаком ткнув в жалобно брякнувший бубен. – Прибежали в гости к Мишке. Все отдыхаем!
Она шагнула вперед, склонилась над Полином. На остатках прищура тот разглядел неживое, словно из дерева вырезанное лицо в обрамлении завитых кудряшек. Даже намека на человеческие чувства не было в этом идоле.
– Ты что смотришь зверенышем?
– Я не смотрю, – проскулил Полин. – Я упал и стукнулся.
– Фамилия твоя как? – Шаманка никогда не называла детей по именам, записывая фамилии провинившихся в специальный блокнотик.
– Жуков Полиект, – редко Полину приходилось произносить свое официальное наименование, но каждый раз он думал, что где-то живет семья Жуковых, которые выгнали его в детский дом, хотя с виду он обычный мальчик, у него здоровые руки и ноги, он хорошо говорит и не пускает слюни, как маленький даун. Только ложкой пользуется с трудом. Неужели его выгнали из-за ложки? Или они узнали, что он умеет смотреть с прищуром и видеть истинную сущность того, на кого упадет его взор? Но что увидел новорожденный Полин, что папа с мамой поспешили избавиться от него?