Полин очень старался быть хорошим мальчиком, но теперь Игамунда знает, что он скверный мальчишка, что он бегает на четвереньках и смотрит зверенышем. И конечно, она все расскажет Мамочке.
Не утешало даже то, что сегодня воспитанники шли гулять.
Дядя Саша говорил, что детдомовцы должны гулять каждый день, и обещал, что когда-нибудь так и будет. Впрочем, дядя Саша завзятый сказочник. Пока же дети гуляли в неделю один день, который назывался «воскресенье». В этот день приходила скучная Алла Сергевна. Воспитанников быстро одевали, туго затягивали шарфы и выводили во двор. Там стоял навес, чтобы можно было гулять во время дождя, и росло несколько кустов. Развивающих игрушек на гулянии не полагалось, воспитанники бродили по площадке, собирали листики, палочки, чертили что-то на утоптанной земле, зимой возились со снегом. Что творится за высоким глухим забором, окружавшим площадку, воспитанники не знали, ни туда, ни оттуда заглянуть было невозможно, в заборе не было ни единой щелочки. Скучноватое место, но Полин любил его хотя бы за то, что здесь можно было передохнуть от миазмов Маханового горшка.
Во время прогулок Алла Сергевна сидела на детском стульчике и помечала красным карандашиком записи в тетрадках, которых у нее всегда была толстая стопка. Разглядывать с прищуром Аллу Сергевну можно было до одурения, в скучном и всегда недовольном лице ничего не менялось, оно просто становилось еще скучней и недовольней.
Истинное поименование Аллы Сергевны было Чучилка, потому что она ходила на службу в школу, где волокла двойную или тройную нагрузку, так что даже методического дня у нее не было. Все это недовольство вываливалось на окружающих и особенно на Полина, когда он разглядывал Аллу Сергевну с прищуром. Зачем Чучилка набирала столько обязанностей, было не понять, но и в свой единственный выходной она подрабатывала в детском доме, хотя ужасно злилась по этому поводу.
Как она тут подрабатывала и что значит слово «подрабатывать», Полин не понимал. Ничего такого Алла Сергевна не делала, сидела на стульчике и проверяла тетрадки, принесенные с главной, ненавистной работы. Время от времени она окидывала взглядом площадку и делала замечания:
– Кузнецова, опять ты в лужу влезла? Выйди немедленно! Жуков, что ты уставился на меня, как баран на новые ворота? Иди играйся.
Удивительным образом Алла Сергевна знала фамилии всех воспитанников. Наверное, таким было общее свойство всех чучилок.
Через час группу загоняли домой. Воспитанники упихивали верхнюю одежду в шкафчики и отправлялись обедать, а Чучилка с недопроверенными тетрадями уходила, чтобы вновь появиться через неделю.
На обед ели суп, макароны с котлетой и жиденький компот. Тут снова приходилось управляться ложкой и поторапливаться, иначе кто-нибудь может прихватить твой компот.
День катился раз и навсегда установленным порядком. Тихий час, во время которого строго-настрого запрещалось разговаривать. Когда укладывались в постель вечером, можно и поболтать, а тут – ни-ни! Лежи молча и пошевелиться не смей, словно засевший в засаде зверь. Полин думал, что Нявке, наверное, не трудно так лежать, изготовив для нападения убийственные пилы. Самому Полину тоже было не трудно, он давно привык лежать без движения. Но сегодня Полин размышлял: а вдруг он и сам такое же подкроватное чудовище, что и Нявка, а настоящего Полиекта Жукова, который был хорошим мальчиком, он сожрал и теперь живет вместо него и выбирает, кого бы сожрать еще. И даже если это не так, все равно все узнают, каков Полин на самом деле, и никогда больше Мамочка не похвалит его. Пусть лучше сразу придет Враг, чье имя неведомо, и утащит его навсегда.
«Скверные мальчишки и девчонки… вы знаете, что с ними бывает, куда они попадают в конце концов?» – говорила Мамочка. Полин этого не знал, но какая, в сущности, разница? Кто узнает, тот уже не расскажет никому.
Кончился и тихий час. Мамочка принесла чистую бумагу и пачку фломастеров, по большей части темных цветов. Начался урок рисования. То есть никакого урока не было, просто Мамочка велела рисовать зверя, какого не бывает.
Откуда воспитанники, вживе видавшие разве что залетного голубя во время прогулки, могут знать хоть что-то о зверях? Заинька, за которым бегали на физкультуре, мишка, к чьей берлоге прибежали… А какие они, мишка с заинькой? К тому же велено рисовать зверя небывалого. Небывалый зверь, тот, что подбирается по ночам, в лапы кому так страшно попасть.
Некоторые, и Махан впереди всех, просто корябали фломастером по бумаге, так что в их закорюках не было никакого смысла. А у других на бумагу лезли подкроватные чудища, порождения ночной тьмы.
Мамочка ходила между столиками, благосклонно кивая.
– Лучшие рисунки повесим на стенку, чтобы все видели, какие у нас замечательные дети.
Кто все? Тетя Капа, что ли, когда придет раздавать обед?
Лучше всех старалась Фика, зверь у нее выходил как раз такой, какого ночами представлял Полин.
Сам Полин рисовал плохо, его рисунки мало отличались от Махановых закорюк. Ну и пусть, все равно хорошим мальчиком ему не быть.
Мамочка отметила, какой рисунок кому принадлежит, и унесла всю кипу листков к себе. У воспитанников началось свободное время до и после ужина, вплоть до чашки дрожжей и отбоя. Из-под стеллажей выдвинули ящики с раздаточным материалом: пирамидками, кубиками, пазлами, нарисованными на кусках фанеры. Игрушки, сидящие на стеллажах, трогать не разрешалось, да и не больно хотелось. Там были такие буратины, медведюшки и заиньки, что оторопь возьмет.
Полина Мамочка так и не вызвала в свой кабинет, и он впустую маялся, не зная, что думать. Забыть Мамочка ничего не могла, и уж тем более Игамунда не упустит возможности нажаловаться. Значит, разборка случившегося отложена на неопределенное время. Полин сидел, перебирал фанерки с кусками нарисованных машинок и ждал неприятностей.
Нявка подошла к нему, улыбнулась беззубым ртом.
– Давай вместе собирать пазл.
– Нет! – рыкнул Полин, отодвигаясь.
А ведь прежде они, бывало, играли вдвоем. Но теперь, увидав, какова Нявка на самом деле, он не мог скрыть неприятия.
Нявка вздохнула и молча отошла.
Кое-как Полин избыл свободное время, безо всякой радости выпил дрожжи со сладким молоком и улегся в постель. На этот раз ему пришлось призвать на помощь все свое умение, чтобы не заснуть, а заметить, что станут делать чудовища, так хитро притворяющиеся детьми.
Главное, безостановочно ныла в душе мысль, что и он тоже чудовище – может быть, самое хитрое и жутковидное из всех.
Как жаль, что на себя самого нельзя посмотреть с верным прищуром!
От желтых зенок Махана Полин загородился одеялом и время от времени окидывал особым взглядом остальную часть спальни. Он не ждал, что чудища полезут из-под кроватей, они давно тут и ловко притворяются детьми. Он хотел видеть, как они проявят себя.
И он таки подкараулил, что ожидал. Проклятый синий свет не давал ничего толком рассмотреть, но все же Полин различил, как невнятная, но ничуть не похожая на человеческую тень бесшумно скользнула к одной из кроваток и склонилась над спящим.
Полин напряг все чувства, что у него были. Чудесное зрение подводило его, и тонкий слух не доносил ни малейшего шороха, а вот обоняние… В дневной жизни оно только мучило Полина. Вонял Будька, смердел Маханов горшок, из тети Капиной кухни доносились ароматы далеко не всегда аппетитные, но сейчас только нюх позволял понять, что происходит.
Тонко запахло кровью, чуть слышно застонал спящий Тюпа.
Полин повернулся, словно просыпаясь, сел на постели. Суставчатая тень метнулась в сторону и исчезла. Ошибиться невозможно: здесь только что была ласковая Нявка. Полин, неслышно ступая, подошел к Тюпе, приподнял его, заставил встать. Тюпа сонно переступал больными ногами. Он, кажется, так и не проснулся.
– Идем, идем, – шептал Полин.
– Что ты сказал? – рыкнул со своей койки не спящий Махан.
Полин не ответил. Если Махан не заревет во всю глотку, на него можно не обращать внимания. Махан слеподыр, даром что глаза светятся, но в темноте он с кровати не встанет.
Полин провел Тюпу через темную игровую и столовую. Толкнул дверь в коридор. Тетя Капа никогда не запирала ее, это Полин знал прекрасно. Здесь уже горела одинокая лампа, и было хорошо видно. Из владений тети Капы тянуло рыбным супом, который давали на обед. Дверь на кухню и железная дверь на улицу закрыты на ключ, можно и не проверять. А вход на лестницу, ведущую в подвал, вообще никогда не запирается, даже замка нет. Там в подвале вотчина дяди Саши, и скверный мальчишка Полин частенько бегал туда, несмотря на строгий запрет.
– Мы куда? – спросил наконец проснувшийся Тюпа.
– Увидишь.
В котельной было жарко, гудели горелки. В углу, прислоненная к стене, стояла знаменитая кочерга. Самого дяди Саши в помещении не оказалось, очевидно, он куда-то ненадолго вышел. Надолго оставлять котельную не дозволяет техника безопасности.
Полин подвел Тюпу к топчану, стоявшему в отдалении от котла, усадил. Тюпа хотя и проснулся, но двигался заторможенно, как сомнамбула. Если смотреть с прищуром, Тюпа оставался прежним мальчиком, но было видно, что он спит.
– Сейчас дядя Саша придет, – сказал Полин, – у него есть аптечка.
Тюпа не отреагировал, сидел, глядя перед собой.
Подозрительный шорох заставил Полина насторожиться. Быстро шагнув вперед, Полин распахнул дверь, через которую они вошли. За дверью оказался Будька. Согнувшись, он подглядывал в замочную скважину. Распахнутая дверь саданула ему по носу. Нос у подлинного Будьки был длиной с локоть, уши как два лопуха, а в остальном он оставался прежним мальчишкой, разве еще плюгавее, чем казалось.
Полин ухватил Будьку за нос, втащил в котельную.
– Я тебе говорил, чтобы не совал нос куда не следует. Кто придет сюда без спроса, тот останется без носа.
В инструментальном ящике Полин нашел молоток и большой ржавый гвоздь и в несколько ударов приколотил невиданный Будькин нос к дверному косяку.