– Как интересно вы рассказываете! Я иду уже не первую неделю и не заметила, чтобы люди кругом гибли. Живут, как и прежде жили.
– Это кажется. С вашим уходом чародеи потеряли контроль над магией. Теперь, когда колдун берется читать заклинание, никто, и в первую очередь он сам, не может сказать, что из этого получится. Катастрофы уже начались, и чем дальше, тем больше их будет. Неужели вы не слышали о судьбе замка Картон? А это только начало.
– Значит, колдуны должны оставить свой промысел. Большинство людей, я в том числе, вообще не умеют колдовать, но живут счастливо. Зачем вообще нужны колдуны? Что доброго сделала Арранская гильдия и другие объединения магов? Кому помогли шаманы варварских племен? Знаете, за все время, что я живу на свободе, на меня всего один раз пытались напасть. Это был пусть хилый, но чародей. Я не хочу, чтобы такие, как он, чародействовали безнаказанно. Кроме того, сейчас мне хорошо, а в монастыре было всего лишь не плохо.
– Но поймите, маги все равно не бросят колдовать, и в катастрофах, что воспоследуют, будет немалая доля вашей вины. Мне рассказывали, что вы с самого детства любили порядок, а сейчас на вас лежит ответственность за порядок во всем мире.
– Да, это удобно – переложить ответственность за свои дела на кого-то… – неожиданно певучее зеркало вновь хихикнуло и спросило с нескрываемым интересом: – Скажите: отражение, которое я вижу в придорожной канаве, – это и есть вы?
– Да, – ответил Зан, стараясь прикрыть руками многострадальную бороду.
– Тогда у вас есть прекрасная возможность спасти мир без моей помощи. Каждое воскресенье в монастыре проводится торжественная служба. Будет она и завтра, хотя меня нет и мать-настоятельница не сможет наколдовать призрак камня. Но это неважно. Просто во время службы один из вас, безразлично кто, должен внезапно закукарекать, а второй – начать лаять. Громко, во весь голос. Вот и все. После этого вы станете хранителями миропорядка, а я буду простой, никому не нужной девушкой.
– И я наконец смогу отцепиться от его бороды? – быстро спросил граф Арьер.
– Нет, конечно. Хранитель миропорядка будет двуедин и скреплен бородой. Поверьте, это куда притягательней камня, паломники начнут валить толпой. Второе условие то, что вам придется безвыездно жить в монастыре. Зато колдовской мир будет спасен, а ведь именно это является вашей задачей. Никто больше не создаст крапчатого дракона, а оборотни станут и впредь безнаказанно насиловать неосторожных девушек. К тому же один из вас сможет колдовать в свое удовольствие, а второй, как и прежде, станет управлять ленными владениями – правда, на расстоянии. Кажется, это называется «дистанционно».
– Что вам известно обо мне и моих владениях? – ревниво спросил граф.
– Только то, о чем вы так громко думаете. Волшебное зеркало отражает многое. Случилось так, что сейчас я смотрю в него – и мне открыто такое, чего не следует видеть простому человеку. Не помню, кто сказал, что если долго смотреть в бездну, то бездна посмотрит в тебя. Поэтому давайте заканчивать наш интересный разговор. Я рассказала, что вам нужно сделать, чтобы спасти колдовской мир. В монастыре, конечно, скучно, а в остальном вполне терпимо. Матушка Берта готовит удивительно вкусный гювеч с купатами, или кровяными колбасками. Жаль, что зеленая фасоль уже отошла, но колдовское искусство поможет вам восполнить этот пробел. Так что думайте, господа. У вас есть целый день на раздумья. А я, вы уж не серчайте, пойду дальше.
Чужой кусок
Голод не тетка, пирожка не поднесет.
Хорош был незваный гость: чрево тугое, губы масленые, голос зычный. Парчовый халат облекал плотную фигуру, на голове – круглая соболья шапка, ноги в сапогах с загнутыми носами, на руках перстни, да все с яхонтами. Нукеры по сторонам стоят с кривыми саблями, так что не подступишься.
Гостю, хоть он и незваный, ковры постелили, подложили под седалище пуховые подушки, вытащенные из приданых сундуков. Попробуй не уважь такого, так и головы лишишься.
– Чем угощать будете? – спросил гость.
– Что есть в печи, все на стол подадим, – с поклоном ответил староста.
– Давай поскорей, а то я ждать не люблю.
– Мы со всей готовностью, а вы, будьте добры, скажите, что откушивать изволите?
– Наша невестка все трескат, – русской пословицей ответил гость. – Мед и то жрет.
Никто не засмеялся, люди молча ждали.
Две женщины расстелили на земле скатерть, принесли ковриги хлеба и парное молоко прямо в подойнике.
Степняки пресного молока не едят, ждут, пока скиснет, но этот, видать, не их крови: выдул весь подойник, зажевал караваем.
– Долго мне еще ждать? Кушать хочу, жратву рубать, наворачивать! Не дадите съестного – за вас примусь.
– Так ведь готовить надо, само не сделается, кухаркам время потребно. Народ говорит, что быстро получается только щи варить да блох давить, но и для щей свой срок нужен, сами не сварятся.
– Надо будет, так сварятся. Когда я обедать желаю, все скоро готовится. Главное, припасы взять все, какие нужны, и помнить, что стряпаешь не кому попало, а мне для пропитания и ублажения. Поняли? Тогда – марш по кухням!
Бабы убежали, словно им пятки поджаривать начали, а через три минуты уже тащили полный чугун горячих щей с убоиной, а следом и второй.
– Так-то оно лучше!
Ждали, что гость и щи выхлебает прямо из пышущего жаром чугуна, но нет: перелил в новенькую лохань, вместо ложки ухватил половник, но хлебать не стал, обвел взглядом сельчан.
– Что же, никто со мной трапезы разделить не хочет? В одну глотку пихать скучновато. Не уважаете гостя, да?
– Робеем…
– А ты не робей. Кто сегодня пообедать не успел, подходи и садись напротив. Только смотри, есть со мной вровень. Пропустишь хоть одну перемену или съешь меньше, чем я, – значит недостоин. А недостойного я с потрохами сожру и костей не сплюну.
Тут уже народ заробел вдвое против прежнего.
– Ну? – гость стукнул половником о край лохани. – Мне самому сотрапезника выбирать? Так я живо…
Народ попятился. Уж больно обещание незваного гостя было похоже на правду. И только из самых дальних рядов вышагнул драный мужичок-загуменник. Кто он такой, откуда взялся в селе – никто не знал. Просто был мужик сам по себе – и все тут. Обитал в ничейной заброшенной баньке, не имел ни кола, ни двора, ни голоса в миру. Порой нанимали его на батрачину, да раскаивались, поскольку работник из мужика был никудышный, никакой пользы от него, кроме порчи, не видывали. Чем был жив загуменник – неведомо, здоровому мужику даже на паперти не подают.
– Эх, – сказал он, – все едино погибать, так хоть поем вволю напоследок.
– Вот это люблю! Садись, дурачина, пируй перед кончиной!
Загуменник уселся супротив гостя, придвинул поближе лохань. Посудина была равна той, что незваный гость себе выбрал, только как следует пользованная. А где новых на всех набрать? Хотя, что в этой лоханке кухарка заводила, только сама кухарка и знает. Сполоснула лохань – и довольно, для загуменника сойдет.
– А что, – спросил мужик, переливши щи из второго чугуна в лохань, – ежели ты меня переешь, такое дело оговорено. А ну как я тебя объем, что тогда?
– Этому не бывать.
– Все-таки… чем черт не шутит, пока бог спит.
– Тогда я тебя все равно сожру.
– Понятненько. Давай, жри. Токо смотри не подавись. И вот еще… ты молоко пил, а мне не дадено.
– Обойдешься. Молоко мне дали для разгона, а то сухая ложка рот дерет.
– Как скажешь. Я могу и без разгона. Ну что, начинаем щи есть, пока не остыли?
Рот у тощего загуменника оказался широченный, так что лохань со щами он охоботал вровень с толстопузым гостем.
Заполошные стряпухи приволокли мгновенно испекшийся пирог с горохом и второй – с грибами. Гость кривым ножищем располовинил пироги, захрустел прожаристой корочкой.
– Куски-то неравные, – заметил сотрапезник. – Жадничаешь ты, барин, себе больше тянешь. Как бы мне не оголодать, с тобой рядом сидючи.
– Ты в чужом рту куски не считай, – гость сыпал русскими пословицами, словно с ними и родился. – Большому куску рот улыбается. А ты ешь пирог с грибами да держи язык за зубами.
– Мое дело смиренное, – согласился мужик. – Сиротский кусок получу – подольше продержусь супротив вашего аппетитства.
Принесли миски с овсяным киселем и новые подойники молока. Сейчас все село не ко времени занималось дойкой.
Объедало и Подъедало придвинули к себе миски, пустили по серой глади киселя молочные реки, принялись хлебать. Тут половником не управиться и через край не глотнешь, в таком деле нужна деревянная ложка, и поздоровей, резанная на заказ.
– Бедно кормите, – прочавкал гость, орудуя ложкой.
– Сыр уже выкапывают, – кланяясь, объяснился староста. – Дочери на свадьбу берег. А рыбаки с сеткой на пруд отправились.
– Что ты про сетку талдычишь? Пруд спустить тебе лень, чтобы разом всю рыбу взять? Пошевеливайся давай.
Горшки с пареной репой опростали во мгновение ока, а там доспели жаренные в сметане караси из спущенного пруда и обещанный сыр. Сыр в деревне бывает двух видов: простой и сычужный. Простой от творога мало отличается, только его не творят, а делают из сырого молока. С простым сыром пекут соленые ватрушки, до которых очередь еще не дошла. Иное дело – сыр сычужный. Он делается, только когда на Покров режут бычков. Молоко, створоженное сычугом, сбрасывают на рединку, дают стечь сыворотке, выдерживают под гнетом, затем обмазывают свежим коровьим навозом и закапывают в землю. Яму роют на три аршина, как для могилы. Там сыр созревает год, а то и два. Немудрено, что так просто трудящий человек сыр не ест, а только на свадьбу или поминки. Сырная голова получается в полпуда весом, нож такую не берет, режут ее лесой из конского волоса. На свадьбе сыром гостей обносит невеста, а гости смотрят, как она будет корку срезать. Ежели толсто, то небережливая хозяйка получится, которая любое богачество может растранжирить. А ежели так тонко, что гостей готова навозом угостить, то из такой получится скареда и такая скопидомка, что не приведи судьба. Во всяком деле нужна своя мера.