Первое прикосновение заставило меня дернуться, но это был всего лишь кусочек ткани, смоченный жидкостью, от которой по коже разлился холод.
– Тише. – Де Мортен ласково погладил меня по спине. – Сначала я нанесу рисунок.
От касаний мягкой тонкой кисточки было немного щекотно.
– Не знала, что вы рисуете.
– Только узоры армалов. Для настоящего искусства я слишком занят.
– А на Лавинии вы рисовали водой.
– Узоры бывают внешние – кратковременные – и долговременные. Помимо чернильной прорисовки можно использовать воздушные или водные начертания. Зависит от мастерства и от того, какое по силе требуется заклинание.
– В театре у вас был внешний?
– Да. Их невозможно носить подолгу, слишком много силы требуется для поддержания.
– А дракон?
– Дракон – защитный узор. Несмотря на его мощь, он активируется только в момент нападения или угрозы.
– И на многих женщинах красуются ваши картины?
Кисточка продолжала порхать по коже, легкие прикосновения его пальцев пробуждали воспоминания о том, что только что между нами произошло, рождая откровенные фантазии и желания.
– Вы будете второй.
– А первая кто?
– Не слишком ли много вопросов?
Ах так?! Могу вообще молчать. Я подперла руками подбородок и уставилась на стеллажи с книгами. Представила, как могут выглядеть его каракули на пятой точке леди Уитмор и злорадно ухмыльнулась. Наверняка, когда она садится, растягиваются до невероятных размеров! Ну ладно, не такая уж у нее большая задница, но кожа совсем не молодая.
– Тереза тоже носит защиту, – неожиданно произнес Винсент. – Отец настоял.
Ох. Хорошо, что он не мог видеть моего лица, а уши я прикрыла руками: судя по ощущениям, ими можно было в темную ночь осветить кабинет.
Кстати, о Терезе.
– А какая у нее сила? Ай!
Первый укол обжег кожу, ну вот знала же, что пожалею десять раз подряд! Разве можно доверять мужчинам, которые обещают тебе одно желание, особенно после секса? Изображать при нем плаксу не хотелось, поэтому я кусала губы и запускала ногти то в одну, то в другую руку – это позволяло отвлечься от назойливой раскаляющейся боли. Богатое воображение рисовало живописные картины о том, как в меня тыкают иголкой, поэтому я решила совместить приятное с полезным: разговоры отвлекают. Иногда.
– У вас большая семья? Наверняка они все съедутся сюда на зимний праздник.
То, что я прочла в библиотеке, засело в сознании занозой: кто-то из семейства Биго вынес кровь из хранилища. Ничего из ряда вон – зачастую борьба за власть оборачивалась многоходовыми интригами, в которых зачастую запутывалось с десяток невиновных, вопрос в том, зачем ему или ей это понадобилось. Месть, недовольство? Желание заполучить земли и титул? Любая причина может оказаться правдой.
– Вся моя семья живет в Мортенхэйме. Мать – единственный ребенок графа Дрея, а брат отца погиб, не оставив наследников.
Я даже губы кусать перестала: настолько меня оглушил его ответ. Все… вся… То есть весь их род замкнулся на нем, сестрах и матери? В Мортенхэйме – дамские угодья, нет ни брата, ни кузена, претендующего на титул или наследство. Может, у Винсента есть внебрачные дети? Предположение в духе бульварного романа, конечно, но мало ли. Я обернулась и испытующе посмотрела на него. Детектив из меня никудышный, я даже в книгах узнаю, кто убийца, вместе с главным героем, когда бежать уже некуда.
– Винсент, у вас случайно нет сына? Или дочери?
Де Мортен ненадолго прервался, серьезно посмотрел на меня.
– Почему вас это вообще интересует?
Наверное, стоило соврать, отшутиться. Но я не смогла.
– Я читала про защиту хранилищ. Взять кровь мог только кто-то из вашей семьи. Это правда?
Брови Винсента тут же сошлись на переносице, игла с неожиданной злобой обожгла кожу, я охнула.
– Не вмешивайте сюда мою семью, – процедил он и продолжил уже спокойнее: – И не ищите врагов там, где их нет.
Он так уверен в своих родных? А если, наоборот, не уверен? Что бы я чувствовала по этому поводу? Нет, даже представлять не хочу.
– Простите, – искренне произнесла я, – я не имела в виду ничего дурного. Просто для меня это все… слишком. Почему вы забрали меня в Мортенхэйм?
– После того что произошло в театре, в городе вам нельзя оставаться.
– Вы про Вудворда? Но он же… Ай! Винсент, больно!
Я обиженно пискнула: ягодица и так полыхала огнем, а за последние несколько минут второй раз – с удвоенной силой. Не хотелось бы думать, что он делает это нарочно, но ничего другого в голову не пришло.
– Помолчите, – свирепо произнес он.
– Как скажете!
Странный он – то защищает, то рычит на меня, то согревает, то таким холодом окатит, что только чудом чихать не начинаешь. Ну и хорошо: по крайней мере, мне не грозит снова в него влюбиться.
Чем дальше, тем неприятнее становилась процедура – через легкую прохладу каждый укол иглы сопровождался обжигающей болью. Я старалась не дергаться, но на глаза то и дело наворачивались слезы. Хотелось поднять пенал и треснуть им этого изверга – да так, чтобы искры отовсюду посыпались! Губы уже потеряли чувствительность: настолько я их изгрызла, а на ладонях и запястьях красовались припухшие полумесяцы ногтей. Змейка, свернувшаяся на ладони, едва уловимо пульсировала. У, червяк демонов, чтобы тебя разорвало! Все по твоей милости!
Я потеряла счет времени. За окном начинало темнеть, и Винсент зажег лампы. Как он объяснил, отрываться от создания узора невозможно, иначе вся работа пропадет. Многострадальная ягодица давно горела огнем, но он продолжал наносить древние закорючки, пока не закончил «бабочку» полностью. Я уже не надеялась, что это закончится, когда неожиданно услышала:
– Все.
Де Мортен осторожно провел по бедру полотенцем, стирая выступившую кровь.
– Теперь вы не будете завидовать моему дракону.
Сам ты дракон.
– Угу.
Несмотря на то что в кабинете было тепло, меня знобило. Ничего, сейчас приду к себе, умою зареванное лицо, залезу под одеяло и буду спать сутки. А еще лучше двое. Чтобы следующий его визит благополучно прошел без моего участия.
– Луиза. – Винсент помог мне подняться и внезапно обнял, так, что я уткнулась лицом в его плечо. – Мне не доставляет радости ваша боль. Но я не всегда рядом, а запереть вас в спальне не могу.
В его объятиях было тепло, уютно, де Мортен успокаивающе поглаживал спину и не позволял отстраниться.
– Не можете, как же, – я позорно хлюпнула носом, – а кто меня в Лигенбурге в город не пускал? И в театр вы меня потащили, чтобы поиздеваться! И вообще!
Надо бы оттоптать ему ноги, но для этого пришлось бы вырываться. Я же не поднимала голову, чтобы он не увидел меня такой… слабой. Да еще и с красными глазами и красным носом, одно слово – прелестница.
– Тот, кто это затеял, использовал вас, чтобы подставить меня, – его спокойный голос не вязался с жуткой правдой, от которой по телу шел мороз. – Поэтому я запрещал вам отходить далеко от дома. За вами не следили, Луиза, вас охраняли. Ваша смерть – под заклятием или без него, сыграет моим врагам на руку. Я пригласил вас в театр, потому что надеялся их спровоцировать.
Я даже всхлипывать перестала, забыла о красных глазах и задрала голову.
– Почему вы не сказали об этом сразу?
– Потому что я вам не доверял.
Не доверял? Значит, сейчас все-таки доверяет?
– Что же заставило вас изменить свое мнение?
– Ваша нелогичная глупая выходка, чуть было не стоившая вам жизни. Если это была игра – браво, но я склоняюсь к другой версии.
– Значит, Фрай прав, – я горько усмехнулась, – я действительно все испортила.
– Не только вы. Я тоже.
Я воззрилась на него в немом изумлении.
– Вудворд. В тот вечер я был слишком зол, чтобы задуматься и остановиться. Я проверял их, они проверяли меня. Как я к вам отношусь.
Так вот почему на следующее утро он был такой злой!
– Думаете… Гр… – я чуть было не сказала Грэг, но вовремя прикусила язык, – граф с ними заодно?
– Возможно.
Заметив, что я собираюсь что-то еще спросить, Винсент покачал головой.
– Надеюсь, я утолил ваше любопытство. А заодно и желание лезть в эту историю.
Как по мне, так я уже влезла в нее по самые кончики ушей, только волосы торчат из-под мутной водицы, а иногда встают дыбом и с надеждой тянутся к звездам. С надеждой на что, хотелось бы знать. Что все эти заговоры и прочие радости жизни обойдут меня стороной? Или про то, что они обойдут стороной его?
– Граф Вудворд написал мне письмо, – неожиданно призналась я, – с искренними извинениями. В театре мне было нехорошо, но он действительно вел себя странно. То, что случилось там, на него очень непохоже. Так что в какой-то мере я даже могу понять Фрая.
Уголок губ де Мортена неприязненно дернулся.
– Винсент, я правда хочу помочь. Я не так бесполезна, как может показаться. Если бы вы позволили…
– И думать забудьте.
Он неисправим. Странно, но сейчас об этом думалось легко, без раздражения.
Не совсем отдавая себе отчет в том, что делаю, я подалась вперед, провела пальцами по его щеке, коснулась губами губ и едва слышно прошептала:
– Спасибо, что верите мне.
Какое-то время он молча смотрел на меня, а потом привлек к себе, целуя так, что перехватило дыхание. Заставляя забыть обо всем: о том, как я здесь оказалась, о пульсирующем болью узоре и о том, почему мы с ним считали друг друга врагами. Да и было ли такое когда-то? Ведь сейчас все мое существо отчаянно стремилось к этому сильному властному мужчине, державшему в руках не только мою свободу, но мою надежду. Надежду на что?..
11
– Что заставило вас так поступить, юная леди?
Мне снова шестнадцать, и снова август. Знойное, долгое, удивительно жаркое лето – такое случилось впервые за всю мою жизнь. Лето, которое никак не желает заканчиваться: мне казалось, самый пик жары пришелся на июль, но я ошибалась. Здесь и сейчас нечем дышать, капельки пота сбегают по спине, от духоты темнеет в глазах, а за окнами плывет зыбкое ленивое марево полудня, в котором плавится наш небольшой сад. Я стою в гостиной отцовского поместья, сцепив руки за спиной, – бледная, напряженная и готовая драться за свою жизнь и свое будущее.