Мы загадочно молчали, пока не принесли заказ. Официант поставил перед Винсентом ростбиф с жареными овощами и пудингом, передо мной – огромное блюдо, на котором лежали крохотные темные ракушки, залитые каким-то светлым соусом с зеленью. Рядом он положил приспособление, отдаленно напоминающее пыточный инструмент, и крохотную двузубую вилочку.
– Что это? – спросила я, глядя на официанта, который застыл с перекинутым через одну руку полотенцем и бутылкой вина в другой.
– То, что вы заказали.
– А что я заказала?
– Виноградные улитки под сливочным соусом. Новинка сезона, веяние вэлейской кухни, миледи, – официант явно гордился, сообщая мне об этом. – Только-только появляются, но у нас их отлично готовят. Замечательный выбор.
Пока нам разливали вино, я задумчиво смотрела на Винсента, пытаясь представить, как и что мне предстоит есть.
– Щипцы для того, чтобы держать раковину, а вилка – чтобы доставать улитку, – подсказал де Мортен. – Странно, что вы не пробовали их в Вэлее.
Я смутно помнила, что что-то такое мне действительно предлагали в одном из дорогих ресторанов, но я отказалась. Потому что мне показалось диким есть милые создания с усиками.
– Я знаю, для чего они, – из чистого упрямства возразила я. Хотя этот прибор по-прежнему напоминал мне что-то, что в моем представлении используют подручные Фрая на своих допросах. А еще у них на усиках глаза. У улиток, не у подручных Фрая.
Мне как-то расхотелось есть, я покосилась на тарелку, мило улыбнулась.
– Знаете, лучше оставлю их вам. Я правда не голодна.
Уголки губ Винсента подрагивали в тщетной попытке скрыть улыбку.
– Ешьте. Этим улиткам уже не помочь, а так их жертва хотя бы не будет напрасной.
– Вы жестокий человек.
– Но вы знаете, что я прав. Снова.
Я вздохнула и подтянула блюдо поближе. Надеюсь, потом меня не станет мучить совесть. Впрочем, сейчас меня больше всего мучила мысль, как бы съесть их так, чтобы они не вылетели прямиком из щипцов и не угодили в глубокое вечернее декольте яркой даме в зеленых шелках, которая, как назло, развернулась им прямо к Винсенту. Ладно, позориться так позориться!
Обошлось. Я съела всех пострадавших улиток, которые оказались весьма недурны в своем сливочном соусе, мысленно попросила у них прощения и пообещала себе, что никогда больше не буду тыкать в меню пальцем. Мы с Винсентом даже мило побеседовали о винах и о том, как и с чем они сочетаются, временами я ловила на себе его пристальный взгляд, словно он хотел вернуться к разговору, прерванному до начала ужина, но я к нему не хотела возвращаться. Ни за что! Это значило бы, что мне придется думать о своих чувствах к нему, а я к такому не готова. Вот совсем. Хотя бы потому, что у нас просто нет будущего.
Когда мы закончили ужин, поезд остановился. Винсент предложил провести меня обратно в купе и немного прогуляться. Видимо, он с куда большим удовольствием пригласил бы к себе, но, к счастью, правила приличия никто не отменял. К счастью ли? Я была уже не так уверена, что смогу выдержать его близость и не оступиться.
Винсент наблюдал за мной, и мне хотелось думать, что он мной любуется. Холод зимней ночи не располагал к долгим прогулкам, да и остановка была не столь долгой, но по перрону мы бродили медленно, словно не хотели расставаться. Только гудок паровоза заставил нас ускорить шаг. Де Мортен прижался губами к моим пальцам и согрел их дыханием.
– Доброй ночи.
Мне не хотелось уходить, но и стоять на перроне мы просто так не могли: проводник, застывший рядом, переминался с ноги на ногу и явно выражал обеспокоенность по поводу того, что мы все еще не заняли свои места.
– Доброй ночи. – Я улыбнулась, а он помог мне подняться.
Только оказавшись в купе, я вспомнила про миссис Эпплгейт. Она с непроницаемым выражением лица доедала пирог, в кружке дымился чай. Какое-то время мы сидели молча, на сей раз поменявшись местами: я порывалась читать под светильником, она смотрела в темноту на проносящиеся мимо пейзажи. Я не могла выкинуть из головы то, что произошло в ресторане. Бумаги на дом лежали под моей накидкой и только чудом не прожгли в ней дыру. Закладная на дом, подумать только. Дом, в который я смогу вернуться, когда пожелаю. Если…
Я разглядывала крохотную спираль змеи на ладони. У нас с Винсентом не было близости почти неделю, мы даже жили с ним не вместе. По моим расчетам она должна была как минимум обвивать локоть, а то и к плечу подбираться. Что же с ней творится? И что творится с нами?!
Я впервые ночевала в поезде, потому даже не надеялась заснуть. Как ни странно, под мерный стук колес меня сморило быстро. Я сама не заметила, как провалилась в сон, а проснулась от того, что вагон сильно дернуло во время остановки. Не желая открывать глаза, повернулась на другой бок, уютно зарываясь лицом в подушку, но тут по комнате будто порыв ветра пронесся. Колючего, обжигающего. Злого. Ветру было взяться неоткуда, но это ощущение шло изнутри.
Приподнявшись на кровати, я заморгала: ручку двери окутало голубовато-серебристое мерцание, напоминающее целебное зелье в прозрачной банке. Ну или те странные чернила, которыми де Мортен рисовал бабочку. Прежде чем я успела додумать, раздался легкий щелчок, и в купе стремительно вошел мужчина.
Быстрое движение со стороны постели миссис Эпплгейт, вспышка, звук выстрела. Купе вспорол вой и стремительный поток злой силы. Меня ослепило ярко-синим светом, взорвавшимся перед глазами адским огнем, а затем раздался жуткий хруст и крик боли: магия впечатала мою компаньонку в стену под аккомпанемент ломающегося дерева. Оружие глухо ударилось об пол, барабан револьвера блеснул на ковре размазанным белесым пятном.
Нападавший рванулся ко мне, и я увидела его лицо – бледное, искаженное ненавистью и гневом – слишком близко. Тот самый «вурдалак» из ресторана! Я с криком отшатнулась, а он бросился за мной: ледяные пальцы с силой сомкнулись на моей шее. Я вцепилась ему в плечи, рука скользнула по сюртуку, рукав пропитался чем-то горячим… Кровь! Я сжала сильнее, ударила наугад, вцепилась ногтями ему в лицо. Убийца отпрянул, воздух обжег горло, кашель вырывался наружу вместе с судорожными всхлипами, сквозь которые донесся его вопль:
– Грязная потаскуха!
Голос отказывался повиноваться и вместо крика получился сдавленный писк:
– Помогите!..
Миссис Эпплгейт глухо застонала, а стоящий напротив мужчина ладонью размазывал кровь, сочащуюся из раны, по подбородку, щекам, по лбу. Разводы на искаженной гримасой злобы алебастровой маске в темноте казались черными. Он снова бросился на меня: с безумной силой сумасшедшего. На глаза попалась висящая над кроватью картина, я вцепилась в нее, сорвала со стены, била наотмашь. Мужчина не удержался на ногах, повалился на пол, в проход между кроватями.
Всевидящий, револьвер! Мне нужен ее револьвер…
Вихрь магии ударил в грудь, словно рядом разорвался снаряд, меня швырнуло на кровать, выбило воздух из легких, под ребрами вспыхнул огонь. На миг я очутилась в бесконечном безмолвии, в Нигде. Тиски рук сдавили горло, выдавливая жизнь, лицо убийцы расплывалось перед глазами, а голос доносился издалека, словно уши забили ватой.
– Ваша жизнь грязна! – Его дыхание со свистом вырывалось из груди: казалось, будто меня швырнули в клубок ядовитых гадин. – Грязна и отвратительна, мисс Фоссет. И смерть будет такой же…
Я слабо колотила руками по покрывалу, цепляясь за зеленый огонек мерцающей на ладони змейки. Вокруг заклубилась невиданная доселе неукротимая сила, сметающий все на своем пути ураган магии, в котором я была просто щепкой. Темнота взорвалась перед глазами очередной ослепительной вспышкой, и я поняла, что это конец.
5
Воздух полоснул горло тысячами лезвий.
Я захожусь в кашле, а в следующий миг надо мной склоняется Винсент. У него безумный взгляд: такой был у Себастьяна, когда мы с ним наткнулись на гнездо диких пчел. Странно сравнивать Винсента с Себастьяном, но именно братец приходит мне в голову, потому что в потемневших до черноты глазах я впервые вижу ужас. Отчаянный – такой ни с чем не спутаешь, это инстинкт, и мне в голову приходит смешная мысль: что это так напугало де Мортена? Додумать я не успеваю, потому что сознание начинает ускользать.
– Луиза, не смейте закрывать глаза!
Вспышка: кто-то зажег светильник в купе, теперь надо мной плавает перекошенное от страха лицо проводника.
– Что вы встали, как вкопанный?! – резким окриком де Мортена можно стадо зомби поднять, не прибегая к помощи некромантов. – Помогите женщине. Ее зовут миссис Ровена Эпплгейт.
Проводник исчезает из поля зрения, а де Мортен взбивает подушку, укладывая меня, при этом все еще умудряясь командовать:
– Принесите воды, а потом пригласите начальника поезда и господина Джефферса из третьего вагона. Живо!
Слышу чей-то стон. Негромкое:
– Миссис Эпплгейт…
И резкое:
– Со мной все в порядке! Делайте что вам говорят.
Пряный запах, смешанный с мятным, тепло сильных рук Винсента. Невыносимо хочется прижаться крепче, обнять руками и ногами, слиться в одно целое и разрыдаться от облегчения, но слез нет. Когда он рисовал бабочку и заявился в мой дом в Лигенбурге – были, а сейчас нет. Мир вокруг расплывается, превращается в бесконечную карусель.
«Больно дышать», – хочу сказать я, но мое горло напоминает раскаленную добела банку, набитую углями, вместе с ним полыхает и вся грудь. Вместо слов с губ срывается сипение:
– Дшт… но…
– Знаю, милая, – он гладит меня по щеке, – сейчас будет легче.
Слышу чьи-то шаги, Винсент вскакивает, буквально вырывает из рук проводника графин, и вода попадает мне на запястье. Когда его пальцы касаются шеи, из глаз летят искры. Я вцепляюсь в сползающее на пол покрывало, чтобы не кричать от нестерпимой муки. На миг темнеет перед глазами, а потом боль становится тише. Прихожу в себя, когда мои ладони касаются бархатного покрывала, Винсент склоняется надо мной, замкнув виски между пальцами. Чувствую легкие прикосновения: он использует магию армалов, и реальность обретает очертания, возвращаются звуки, цвет, тени. Мир продолжает раскачиваться, но уже не так быстро.