Твари выскочили из заросшей молодой травой балки справа от дороги. Макушками по пояс взрослому человеку, с ногами кузнечиков, что позволяло им совершать головокружительные прыжки, и множеством браслетов на цепких тощих руках. Считается, что от сойгруна всегда можно откупиться браслетом – не важно, дорогим или сплетенным из цветных лоскутьев.
На первый взгляд они были такими же, как вся их проворная и нагловатая братия, – не считая того, что с какой-то дури отважились напасть втроем на трех магов. Но стоило присмотреться к их физиономиям, пыльным, ссохшимся, в мелких трещинках, словно старые маски из папье-маше, как становилось ясно – от сойгрунов тут одно название осталось.
Хвала богам, Суно быстро это понял, и вдвойне хвала, что у него хватило сил их упокоить. Умертвия рассыпались прахом, который смешался с дорожной пылью – словно ничего и не было. Джефройм пошатывался и стискивал зубы, зажимая разодранное плечо. На спине у него мантия тоже была порвана, и вышитый герб Светлейшей Ложи еле виднелся в расплывшемся кровавом пятне.
И Орвехт, и Чевальд почти всю накопленную силу израсходовали на нежить и не могли оказать коллеге необходимую помощь. У них не было даже воды, чтобы промыть раны. Туда попала какая-то трупная дрянь с когтей умертвий, начал обильно сочиться гной, такой же мутный, как нынешнее небо над Мезрой. Повязки то и дело приходилось менять, жертвуя собственными мантиями, и к исходу дня все три мага напоминали оборванцев, а Хеледика отдала свою рубашку, оставшись в мальчишеской курточке поверх исподней туники.
Джефройм шагал, не отставая от остальных, только потому, что для этого применили специальные чары. Раненому это на пользу не шло. Сколько-то еще он пройдет, а потом свалится замертво. Единственное для него спасение – раньше, чем это случится, добраться до железной дороги.
Судя по шуму, который посреди царившей вокруг мертвой тишины доносился порой из-за горизонта, поезда через эти выморочные земли все еще ходили. Ничего странного, они защищены мощнейшими амулетами, чтобы никакая напасть не угробила ценные грузы. Нужно выйти к рельсовой колее, дождаться поезда… Этот план созрел у них перед тем, как они покинули часовню Кадаха Радетеля.
Железная дорога, по которой изредка проезжали спасительные составы, по-прежнему скрывалась за холмистым горизонтом, а впереди, меньше чем в четверти шаба, виднелось фермерское хозяйство с недавно засеянными огородами, распахнутыми воротами, белыми и голубыми простынями на веревках во дворе… И с колодцем! Там наверняка есть колодец, но его заслоняют постройки, отсюда не увидишь. Если и вода в нем окажется непорченая… Жажда их мучила уже который день.
В отличие от своих молодых спутников, Суно на воду не надеялся. Другое дело вино – при условии, что его не наливали в трофейную, гм, посуду и рядом с таковой не держали. Но эта симпатичная усадьба ему решительно не нравилась, в то время как Чевальд с Хеледикой уставились на нее горящими глазами, как кошки на горшок со сметаной, и даже раненый слабо оживился.
– Если там нет и никогда не было того, что осталось от заозерных жителей, нам может повезти, – нарушил молчание Чевальд.
«Черепа», «кости», «китони» – этих слов они вслух не произносили, чтобы не накликать беду. Она и так рядом ходит, и четверо живых людей здесь как на ладони, но соблюдение кое-каких нехитрых предосторожностей помогло им до сего момента не сгинуть.
– Я схожу один, – решил Орвехт. – Ждите здесь.
Джефройм сидел на земле с полузакрытыми глазами, от его заскорузлых повязок исходил мерзкий гнилостный запах. Упитанное лицо Чевальда осунулось, прежняя уверенность вчерашнего отличника и старосты курса уступила место обреченному лихорадочному азарту, словно у начинающего игрока, смекнувшего, что связался с отпетым шулером. Хеледика держалась лучше: за последний год ей выпало столько передряг, что принихумское бедствие не смогло ее ошеломить. Возможно, беглая песчаная ведьма считала, что живет сверх отмеренного срока и уже этому должна радоваться. Маленькая и юркая, как белка, с решительным личиком, она глядела на Суно в уверенности, что тот справится с любой проблемой.
Пологие холмы и перелески, пустынная дорога, небольшая усадьба. Должно быть, под ясным небом все это выглядело отрадно, а сейчас, в мутных нескончаемых сумерках, наводило тоску.
Суно приближался к открытым настежь воротам неспешно, прислушиваясь и к своим ощущениям, и к застывшему окружающему миру. Ощущениям эта прогулка однозначно не нравилась, мир помалкивал. На веревке соблазнительно белела пересохшая простыня, наводя на мысли о крахмале, ромашках, молоке, уютной постели и продолжающейся жизни. Немного постояв, маг все же вошел во двор.
Напрасно надеялись, никто здесь не уцелел. Возле конуры – собачья мумия. На полу дощатой галереи, опоясывающей дом, виднеется кучка мужской одежды и рядом сухой почерневший труп. Дальше можно не искать: всех постигла одна и та же участь.
Колодец с воротом находился по другую сторону дома. Одного взгляда хватило, чтобы понять: эту водицу пить нельзя. Торфянисто-черная жижа в белесых с прозеленью разводах, и что-то там шевелится, вяло плещется… Вряд ли живое.
Сдернув с веревки две простыни, какие получше, Суно свернул их и повязал на манер кушака. Подобрал топор, валявшийся возле поленницы под навесом, заткнул за пояс. Когда он поднимался по лесенке, ведущей на галерею, ступеньки заскрипели, словно обрадовались: наконец-то сюда пришел человек!
Он замер на пороге, вдыхая затхлый воздух и всматриваясь в темноватый коридор. «Мошкары» не видно. В гостиной лежит еще одна мумия, прикрытая ворохом женской одежды, по полу тянутся длинные желтовато-русые волосы. Маг скорбно качнул головой: судя по покрою платья, молодая девушка. Безвинно погибла, потому что ее доблестный папаша-идиот не смог удержаться – чем он хуже других таких же идиотов? – и притащил домой с войны китонский череп. Догадка подтвердилась, едва Орвехт бросил взгляд на застекленную горку с дорогой посудой: на почетном месте стоял кубок вроде того, что был у хозяина «Счастливого кухаря».
Не заходя в гостиную – туда нельзя, иначе разбудишь то, что отомстило своим врагам и вновь погрузилось в смертную дрему, – он отправился искать кухню. Разжиться хоть одной бутылкой вина – и прочь отсюда. Давний смрад гниющих овощей и горелой стряпни подсказал верное направление.
И стол, и пол, и подоконник усыпаны дохлыми осами и мухами, под ногами хрустит. Еще одна скрюченная мумия посреди кучки женских тряпок, на этот раз волосы седые. Обойдя труп, Суно распахнул верхние дверцы буфета. Противно заскрипело, зато внутри нашлась бутылка красного вина с игривым названием «Вечерний румянец» и дешевого портвейна «Завоеватель», обе из винодельни Шаройма Глоске, как сообщали надписи на этикетках.
Убедившись, что вино не прокисло, Орвехт обернул добычу полотенцем и сунул во вместительный внутренний карман. Форменные мантии магов Светлейшей Ложи замечательно скроены: просторны, удобны, да еще с изнанки полно карманов на все случаи жизни.
Он машинально притворил дверцу буфета и тут же замер: с ее скрипом слился другой скрип, донесшийся из коридора.
Здесь некому ходить. Здесь нет живых. Здесь даже насекомые умерли.
Подхватив за ножку табурет, Суно шибанул по окну – хрустнул переплет, стекла разлетелись и рассыпались, мгновенно впитав отражения туманного коричневого неба, – отодвинул кухонный стол, приперев дверь, и выпрыгнул во двор.
Вокруг никакого движения, но из глубины дома доносится торопливое поскрипывание, словно кто-то не то идет, не то ползет, приближаясь к двери.
Орвехт попятился к воротам, одновременно плетя заклинание и не выпуская из поля зрения темный, как беззубый рот, дверной проем. За спиной не было ничего опасного, зато в усадьбе что-то запоздало просыпалось: замешкайся он хоть ненадолго, его бы перехватили внутри. Теперь лишь бы хватило сил отбиться.
Из дверей вывалился чворк, скатился по ступенькам тяжело и тряско, за ним еще один, потом третий и четвертый. Ростом они человеку по колено, с выпирающими круглыми брюшками, глотают всякую потерянную мелочь, потом не доищешься. И они избегают попадаться людям на глаза, тем более – магам. Застигнутые врасплох, мигом прикидываются табуретами, поленьями, диванными подушками, чтобы исчезнуть, едва отвернешься. Но это если речь идет о живых чворках, а сейчас перед Суно были умертвия. Их подвижные улиточьи рожки словно окостенели, и рожицы были не румяные, как обычно, а землисто-серые, с трупными кругами вокруг выпученных глаз.
Орвехт метнул заклятие. Ну сколько можно, что ж ему сил-то накопить никак не дадут…
Чворков он упокоил. Те остались валяться возле крыльца, у одного лопнуло пузо, и на утоптанную землю высыпались монеты, позеленевшие чайные ложки, огрызок карандаша, пуговица красного стекла – давно потерянные вещи, которые никому больше не понадобятся. А за домом тяжело хлюпнуло и плеснуло, и после послышался звук, словно что-то тяжелое тащат волоком – или, может, оно само собой тащится.
Из колодца, с досадой определил Суно, доставая из-за кушака топор. На новое заклятие его не хватит. По крайней мере, не раньше чем через час.
Сперва тяжелой волной накатил запах – закисшая вода, мокрая гниющая древесина, вонь издохших обитателей стоячего водоема. Потом из-за угла дома начало выползать нечто темное, в переливах слизистого блеска, напоминающее до безобразия разбухшую пиявку.
Орвехт не знал, как оно называется, и это его почему-то несказанно взбесило – вот только неизученных волшебных тварей ему сейчас не хватало! Он неподобающе утратил самообладание всего на миг, и это пришлось как нельзя кстати: благодаря накатившей ярости топор он метнул точно в цель и с изрядной силой. «Пиявка» захлюпала, забилась в судорогах, собирая на себя пыль и сор, а маг выскочил за ворота и бросился бежать.
Оглянулся через плечо: за ним никто не гнался. Подумалось, что он сейчас похож на удирающего от собак бродягу, стащившего простыни с веревки… Да, и еще пару бутылок с кухни!