— Выступаем сегодня на рассвете, — послышался шепоток. Но солдаты были готовы подчиниться даже ветру; среди них не осталось тех, кто был бы так уж против войны или не готов поддаваться. Сюда пришла более слабая, но более податливая половина элвьентской армии. Половина, которая забыла о том, как дышать, когда им сообщили о смерти короля.
Половина, что должна бы пылать жаждой мести.
Их лагерь больше походил на какой-то огромный муравейник. Вокруг — только одна сплошная зелёная трава, поле и поле — тут они ещё никогда не воевали. Извечно элвьентские земли, с которых начнётся великое объединение континента, чем не замечательная цель, которую должен преследовать каждый король?
Холод и боль — что могло быть хуже?
Кальтэн восседал на лошади впереди войска. Все они — пешие бойцы, слишком мало конной кавалерии, но предводитель должен выделяться хоть как-то. Он и его, очевидно, сын — слишком похожи, такие разбитые и руководимые отнюдь не здравым смыслом.
Тем не менее, солдаты стояли и смотрели на холм — холм, по которому проходила граница. Холм, на котором они собирались увидеть вражескую армию, понять, с кем придётся схлестнуться через несколько минут. Может, часов — если повезёт. От чьей руки погибнут несчастные, кого счастливчики сумеют уничтожить сами. Война — это лишь лотерея, когда воюешь против ведьм.
Зашевелилась под ногами трава. Казалось, она вдруг рванула к небесам, росла так быстро, что это можно было заметить. Чары — воздух наполнился ими.
Они все подняли голову, в немом ожидании замерли, надеясь на то, что армия, чужая и злая, вот-вот покажется там, на возвышении. Но вместо огромного войска, ведомого колдуньями в развевающихся на ветру белых платьях они увидели только силуэт одного человека — он шагал к ним уверенно и ровно, с прямой спиной, и, наверное, гордо смотрел вперёд — трудно было понять на таком расстоянии.
Армия насторожилась — мужчина. Гонец? Посланное королевой пушечное мясо? Может быть, просто фикция?
Он двигался к той точке, где внезапно отвесной скалой обрывался холм. Всего одно неприступное с их стороны возвышение на фоне покатых спусков и подъёмов.
Восходящее солнце коснулось светлыми утренними лучами его лица, открывая незнакомца всему миру — и на его губах засверкала улыбка.
Травы под его ногами взвились, и сильный ветер рванулся вперёд, словно пытаясь столкнуть мужчину с его скалы. Но он стоял — неимоверно прямой, так близко к ним, что можно было услышать то, что он скажет. И им уже не надо было спрашивать, кто он и зачем пришёл.
— Ну что же, воины, — голос короля звучал громогласно, во много раз усиленный чужой или, может быть, его магией. — Готовы ли вы сразиться со мной? Нападайте. Моя непобедимая армия стоит за моей спиной или передо мною?
Но они отлично знали, что там, за холмами, нет ни единого воина.
И всё же, понимали, что в этой битве заведомо проиграли.
Кальтэн издал едва слышный, раздражённый рык.
Их король — или призрак их короля, дух, сотворённый отвратительными ведьмами Эрроки, — не сдвинулся с места. Не проронил больше ни единого слова. Он всё так же стоял — гордо и ровно, — и ждал, пока его армия примет окончательное решение. Пока сможет выстрелить в него, разрывая то хрупкое подобие мира, или встанет на колени, признавая, что ошибалась.
Войско тоже молчало. Короткий, тихий шепоток — ненастоящий, — не смог пробиться до дальних рядов; они напирали на первые палатки, сметали на своём пути всё в немом, но упрямом продвижении вперёд, не позволяли никому остановить себя, убеждённые в том, что там, рядом с Его Величеством им и место. Кальтэн Фэз вряд ли действительно имел в своих руках столько власти.
— Это призрак, — убеждённо бормотал он себе под нос, широкими шагами пересекая пространство между двумя соседними кострами. — Это призрак…
Тем не менее, Кальтэн так и не произнёс эту фразу во всеуслышанье. Он знал — не поверят. Элвьенте всегда хватало одного только королевского взгляда, чтобы навсегда поклясться этому человеку в верности. Дарнаэла трудно спутать с кем-либо другим. И ни одна, даже самая точная иллюзия, даже в исполнении человека, который знал его всю свою жизнь, не могла бы точно скопировать Его Величество.
То, как он смотрел на своих людей, то, как обращался к ним.
И даже если когда-то у кого-то хватило бы сил на то, чтобы сотворить столь точную копию — они не могли подделать его магию. Конечно, воины Элвьенты — не волшебники, они не чувствуют того специфического привкуса колдовства, не могут отличить от его от других чар. Но так, как Дарнаэл Второй, колдует разве что его сын — и Мэллор далеко в лесах на стыке двух королевств.
Ни Мэллором, ни двадцатилетним парнем мужчина на холме не был.
— Вы уверены, господин… капитан дворцовой стражи? — ядовито переспросил один из бывалых ветеранов. — Вы уверены, что призрак? Сотворённый магией дух?
— Абсолютно, — покачал головой Фэз. К нему обращались с таким презрением редко, но сейчас — будто бы все чины, все, кто когда-либо знал Дарнаэла лично утратили собственную веру в праведность Кальтэна. Он сказал, что видел своими глазами смерть Тьеррона — но, может быть, их королю всё-таки удалось выжить? Удалось выиграть в этой бесконечной борьбе за жизнь с королевой Лиарой? А может, всё не так уж и страшно, как описывал им этот Рри с балкона?
— Я прошёл с ним четыре войны в одном отряде, — возразил мужчина. — Я помню его ещё совсем ребёнком, когда умер его отец. Да подери нас Первый, тридцать лет уже прошло с тех пор, как я увидел его впервые, даже ты, Кальтэн, знаешь нашего короля хуже. И ты думаешь, я способен принять какой-то жалкий дух за него?
Он повернулся. Дарнаэл, возможно, ничего и не слышал — он стоял далеко, всё так же равнодушно, ни на что не опираясь, но в позе что-то изменилось. Ирония, раздражение чувствовались даже тут, на таком расстоянии — Тьеррон скрестил руки на груди и, очевидно, усмехался.
Любое сомнение значило его победу.
И, конечно же, такого его знала большая часть армии. Весёлого, способного посмеяться над кем угодно — и в первую очередь над самим собой.
— Войско моё, эй! — окликнул он вновь — волшебство всё так же заставляло голос звучать звонко и быть услышанным в каждом уголке огромного элвьентского лагеря. — Если вы поднимете головы и посмотрите на небеса, то увидите там тучи. Я очень надеюсь, мне не придётся торчать тут до ночи под дождём, пока вы наконец-то определитесь, кому верите?
Где-то вдалеке послышался громкий гул отрядов. Совсем ещё мальчишки; одной королевской шутки для этих детей, ровесников Дарнаэлова сына, с головой хватало поверить в то, что это именно их правитель. Дар никогда не относился к своему народу с презрением — но, впрочем, всё это было таким…
Знакомым.
Кальтэн вздохнул.
— Это не может быть он.
Почему он так отрицает? Потому что Дар, его друг, никогда не убил бы его любимую Тэзру. Там, на возвышении, просто хорошая подделка — подделка королевы Лиары, всегда завидовавшей своей советнице.
Но стоит только армии поверить, что это и вправду Тьеррон, кем бы из них тот мужчина не оказался, они примут его сторону. И никакой войны с Эррокой не будет, и Кальтэн не сможет отомстить. Он чувствовал, как кровь билась в голове, как страшная боль будто бы насквозь прорезала его тело — нельзя отступать.
Тэзра умирала тогда, когда он обращался льдом. И все её суждения, все её мысли — всё это запуталось в разуме Кальтэна. Он перевирал их, перекручивал, пытался пояснить — он уже не знал, желает ли смерти своему извечному другу Дарнаэлу или, может быть, всего лишь проклятой королеве за его спиной. Как всегда, Лиара спряталась в нору, не принимая ни единого судьбоносного решения — сначала щитом стояла её советница, теперь мужчина, который никогда не дождётся от неё чего-то большего, чем любовь — хоть капли уважения.
Или, может быть, Фэз думал уже о себе?
Он сделал шаг вперёд, уверенный и бодрый, а потом двинулся к скале, больше ни с кем не разговаривая. Вся армия замерла — там, дальше, они даже не могли отличить своего короля — тот оставался просто силуэтом, точкой на фоне зелёных холмов. Они не видели ни знакомых черт лица, ни уверенного взгляда синих глаз, ни издевательской улыбки на губах. Не видели, как рука ложится на эфес шпаги — король не признавал тяжёлые, громоздкие, неудобные мечи — не замечали того, как трава колышется у него под ногами от с трудом сдерживаемого волшебства. Его чар — чар, которые будут признаны в любом уголке огромного королевства Элвьенты. Единственного вида магии, которым когда-либо пользовался Дарнаэл Тьеррон.
Первые ряды — там, где за линией костров ощетинились сначала оружием молодые и лениво коснулись своих мечей, луков, копий — и даже револьверов, заморских, привезённых из удачного похода королём, ещё не вошедших в привычку, — ветераны, — ждали перемирия. Перемирия с огромным войском, состоявшим из одного человека. Пушки развернули — теперь они могли попасть разве что в воздух, разорвать его треском заряда. Все они опустили руки — все они отбросили то, чем могли защищаться, старомодное, задержавшееся ещё из прошлых веков и войн при Дарнаэле Первом, и новое, введённое в их государстве только при молодом короле, одним махом преодолевшим военное отставание Элвьенты от заморских государств.
Он вытащил их однажды из болота, которое поглотило Эрроку. Он вернул былую мощь рухнувшего почти, расколовшегося на множество маленьких кусочков государства. Разумеется, они верили ему — все они должны были ему не одну жизнь.
Многие из ветеранов помнили молодого короля — ещё двадцатисемилетнего, когда он только на волне громкой, кровавой революции вернулся в родной дворец, когда позволил своей матери выжить — и занял трон. Сколько они выпили за одним столом? Сколько раз нападали на чужие войска, отхватывая по кусочкам то, что прежде принадлежало Элвьенте — Элвьенте ещё Первого, при котором воспылала их незыблемая граница?