Но в тот же миг он отлично понимал, что Дарнаэл Второй и сам больше не захочет оставаться на троне. И, возможно, будет несказанно прав.
Нельзя оборачиваться назад — с этим кровавым солнцем гасла огромная эпоха.
А завтра с первыми лучами оживёт новая.
И каждый из них рано или поздно должен будет это принять.
=== Глава восемьдесят пятая ===
Они ещё долго смотрели вслед Тэллавару — даже когда от того не осталось и тени. Казалось, боялись прощаться с прошлым, осознавать, что всё закончилось.
Откуда-то снаружи доносились крики, шум — кто-то ликовал, радовался победе. Сквозь витые решётки огромного забора можно было различить опустивших головы торрессцев, что грустно шагали куда-то подальше от дворца Кррэа, и эрроканцев, элвьентцев, радующихся своей победе. Кто-то уже распевал пьяные песни, кто-то — рыдал над погибшими, кто-то просто быстро собирал вещи, порываясь как можно скорее вернуться домой.
— Непривычно осознавать, что больше никаких войн не будет, — наконец-то проронил Шэйран. — И что больше не нужно ничего отвоёвывать, ни с кем сражаться…
— Кому-то не нужно, — согласился Дарнаэл, — но ты стоишь только в начале пути. В конце концов, тебе ещё править и править, а страны ох как непокорны. Эррока и Элвьента будто бы замерли в своём развитии пять сотен лет назад, цепляясь за магию. Кто-то должен вывести их из ямы, заставить развиваться, и этим кем-то будешь ты.
— Но я ведь не король, — покачал головой Рэй. — Стану им, наверное, когда-то, но мои родители будут править ещё много лет.
Первый только хрипловато рассмеялся.
— Как думаешь, Эрри, — окликнул он богиню, — будут они долго править?
Женщина не ответила. Её взгляд, холодный и пристальный, скользнул по Шэйрану, словно она пыталась оценить его и ответить что-то, но не рисковала зарекаться, загодя вещать о результате того или иного сражения за власть. Можно было подумать, что богиня и вовсе не знала, что случится через день-другой — словно не она принимала участие в сотворении этого мира, их маленькой реальности.
— Дарнаэл Второй, — наконец-то проронила она, — кто угодно, но только не король. Он отличный полководец, и страна его любит, но разве ты, Рэй, настолько плохо знаешь своего отца, чтобы решить, что ему уютно на троне?
Шэйран ничего не ответил. Он знал, что Эрри относилась ко всем мужчинам примерно так же, как и Лиара — ведь её руками в первые годы творилась эта безумная религия, она в каждой из своих реинкарнаций отчаянно поддерживала её, она же не хотела, чтобы дело всей её жизни угасло сейчас.
— Мне никогда не были близки колдуны и ведьмы, а страна, которую я сотворила, стала их средоточием, — как-то грустно промолвила Эрри. — Что мне остаётся, кроме как отдавать предпочтение правителю, в жилах которого никогда не было моей крови?
— Казалось бы, ты должна его ненавидеть.
— Дарнаэл мне ближе, чем любая правительница Эрроки, — возразила богиня. Она подошла к своему возлюбленному, положила руку Первому на плечо, словно пытаясь остановить. — Да, он правнук Дара, да, их зовут одинаково, да, с твоего отца можно писать портреты божества прошлого, разве только не забыть об острых ушах. Да, я всегда ненавидела ту, что на какие-то несколько десятков лет завладела сердцем моего — и ничьего больше, — мужчины. Но не могу не согласиться с вашим народом — за таким полководцем и вправду пойдут толпы. Но как король… Когда в последний раз твой отец думал об экономике?
— А мать? — Первый усмехнулся. — Лиара, конечно, могущественная ведьма, но за чарами она вряд ли видит то, что народ не слишком-то и счастлив. Матриархат, разрозненность из-за постоянного нежелания заключить стабильные договора и наладить торговлю.
Рэй мотнул головой. Слушать всё это — будто бы совершать некое предательство, топтаться ногами по всему, что было дорого ему и его родителям. Он не собирался оттеснять их, не собирался занимать трон до того, как в этом будет необходимость. Шэйран и вовсе сомневался в том, что способен править, и ему хотелось верить в то, что отец передумает — что то короткое восклицание было просто порывом.
— Прежде, — наконец-то промолвил он, — здесь не было этой берёзы.
Она в ответ зашуршала серебристыми листьями, и могло показаться, что дерево обращалось к нему — о чём-то просило, сообщало что-то, но Шэйран не мог расшифровать это короткое послание.
Он не дожидался ответа или хоть какой-то реакции со стороны Дарнаэла и Эрри, а неуверенно шагнул к красивому дереву. Казалось, то было поразительно знакомым — но Рэй мог поклясться, что никогда не подходил ни к одной подобной берёзе. Проезжал, разумеется, мимо каких-то, но никогда не обращал на них внимание. Не мог отметить тонкий стан, гибкость ветвей, голову, склонённую чуть набок…
У берёзы. Голову.
Осознание, казалось, предательским выстрелом прострекотало у него в голове. Рэй протянул руку, касаясь гладкого ствола, и содрогнулся от бесконечной какофонии чужих мыслей, нахлынувшей внезапно свободы…
— Эльфийка, — очарованно прошептал он. — Нэмиара…
Он знал её довольно плохо — сколько там они виделись, сколько разговаривали, перебросились парой лишних фраз? — но всё равно представить, что девушка, настоящая, живая, превратилась в высокое дерево, было страшно.
— Это можно как-то исправить? — поворачиваясь к Дарнаэлу и Эрри, спросил он. — Вернуть её в то состояние, в котором она была прежде?
— Она может ожить от твоей руки, — кивнул Первый. — Но тогда у неё больше не будет вечности. И никто из нас никогда не сможет дать ответ на вопрос, чего она хотела бы больше.
Рэй тоже не мог ответить. И решить за неё не мог, потому что пути обратно не было. Что ждало бы Нэмиару в смертном теле, было ли ей ради кого отрываться от немого созерцания? Ведь они были практически незнакомы — Шэйран даже не знал, любила ли она кого-то.
Он отступил. Хотел спросить что-то ещё, но больше не мог смотреть на богов, поэтому, не оборачиваясь, быстро зашагал в сторону замка, ступая по сочной зелёной траве.
Смотреть на бесхозную армию из окна, по правде, было не так страшно, как выйти к ним и заявить о своих правах на власть. И, по правде, рано или поздно кто-то должен был это сделать — но отыскать крайнего или достаточно смелого, чтобы остановить бесконечный поток испуганных солдат было слишком трудно.
Дарнаэл Второй, разумеется, мог это сделать. Он предложил Бонье выбирать — уже дважды. Сказал, что вариантов есть много. Конечно, юный экс-посол теперь, как сын покойного Галатье, пусть и приёмный, сам мог занять трон. Править государством долго и счастливо. А значит, имел полное право сам обратиться к ним и потребовать вернуться обратно в свою страну.
Был ещё один вариант — Тьеррон мог выйти к ним сам. Как тот, кто руководил армией победителя.
Армией из одного всесильного бойца.
И, в конце концов, к ним спуститься мог Шэйран. Вариант безотказный — вряд ли торрессцы имели бы возможность отказать тому, что поставил на колени войско, победил страшного врага и подарил им каким-то чудом мир.
Но тогда всё упиралось в желание Рэя, и Бонье очень сомневался, что, овладей он войском во второй раз, у него самого будет право на власть.
Ему хотелось вырваться из тесной клетки — гостевой комнаты во дворце, — в которой юного наследника престола фактически заперли, оставив раздумывать над его прискорбным или царственным будущим. Он растянулся на широкой кровати и изучал теперь взглядом гобелен на стене, словно надеялся, что тот сейчас же обратится в некого рыцаря в белых латах, что спасёт Бонье из его плена.
Конечно, силой его здесь не держали, но подсознательно он понимал, что просто так сбежать, сбросив ответственность на чужие плечи не получится.
Скрипнула дверь, и парень вскинул голову, пытаясь убрать с глаз мешающие русые пряди. На пороге замерла блондинка, очевидно, тоже ведьма, но не в привычном нежно-голубом платье, а одетая, будто бы к походу, в брюки и рубашку из домотканого полотна.
Она казалась такой хрупкой и нежной, что Бонье даже вопреки собственной воле подался вперёд. Может быть, ему хотелось притронуться к ней, соврать что-то о защите, что подсознательно парень ярко осознавал, что в заверениях его хорошенькая незнакомка отнюдь не нуждалась.
Она улыбнулась ему до того весело и ярко, что экс-посол даже набрался смелости, перехватив её запястье, и всё так же молча, не сообщая о том, зачем пришла, опустилась на край его кровати.
— Здравствуй, — наконец-то проронила она, склонив голову набок.
В её «з» и «с» почувствовалось какое-то знакомое до боли шипение, и парень содрогнулся, с ужасом уставившись на неё.
— Ты из змей.
Он помнил, что Грету обнаружили мёртвой в её палатке на следующий день после битвы. Зэльда куда-то пропала, может быть, убежала, а может, тоже погибла, но никто в пылу битвы этого не заметил.
Нэмиара, третья змея, превратилась в берёзу.
Почему-то прежде Бонье был уверен в том, что змей всего три. И только сейчас, увидав эту девушку, внезапно подумал, что их могло быть гораздо больше. Ведь столько лет вечность королевства охраняли хрупкие девушки — и даже на иконах у ног Дарнаэла или Эрри вилось много змей — иногда пять-шесть, иногда целыми десятками.
— Возможно, — согласилась она, тряхнув белыми кудрями. — Меня сейчас узнают под именем Мизель, и, возможно, ты обо мне однажды слышал, но не стану гарантировать — я не самая популярная личность в этом государстве.
Она звонко рассмеялась, и Бонье тоже ответил на это заявление хрипловатым смешком. Впрочем, казалось, он так и не избавился от странного ощущения застывшей за спиной тени опасности, от которой не скрыться и не сбежать никуда.
Возможно, он сейчас и чувствовал себя не слишком хорошо, опасался возможности пострадать от её руки. Мизель протянула руку, едва ощутимо касаясь его щеки, и покачала головой.
— Ты знаешь, что король Галатье признал свою истинную наследницу?