— Элла! Какая муха тебя укусила?!
— Не муха, а птица, — поправила я Мэнди, смеясь сквозь слезы. — Чока не дает себя поцеловать.
— Не смей целовать этого паршивца! — приказала Мэнди и сняла бремя с моих плеч.
— !джумкву аззоГ.
— Он опять! — воскликнула я.
— Не целуй его!
— пвоч эч джумкву аззоГ, — сказала я Чоке: вдруг он выучит маленькое дополнение к своему требованию? И повторила: —.пвоч эч джумкву аззоГ.
Ему понравилось:
— пвоч эч джумкву аззоГ.
Уф, так-то лучше. Теперь он говорил «Не целуй меня». А я буду радоваться каждый раз, когда он это скажет.
Мы прибрали в кухне и вместо торлин-керру приготовили обычные опята.
— Наверное, отец хочет, чтобы я поела эльфийских грибов.
— Не дам дурить тебе голову, даже если ты сама не против!
В кухню заглянул отец:
— Ну, как идет подготовка к обеду? — бодро спросил он. И тут же помрачнел: — Мэнди, почему ты не стала готовить мои опята?
Мэнди коротко присела в реверансе:
— Не разбираюсь я в этих эльфийских редкостях, сэр Питер. Подозрительные они какие-то.
Я вступилась за Мэнди:
— Это я велела взять другие грибы, раз Мэнди сомневается.
— Элла, я отправил тебя в пансион не для того, чтобы выучить на поваренка. Мэнди, приготовь эльфийские опята.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Я знала, как зовут моего гостя. Это был Эдмунд, граф Уоллекский, дядюшка Хеттиной подружки Цветины, — это его женитьбы она боялась до икоты, поскольку могла лишиться наследства. Вообще-то, подобное совпадение должно было меня позабавить, но я не находила себе места от страха: вдруг дядюшка окажется таким же мерзким, как племянница?
Я ждала его в кабинете с рукоделием на коленях. Не успела я устроиться, как отец открыл дверь.
— А это моя дочь Элеонора, — сказал он.
Граф поклонился. Я встала и сделала реверанс.
Граф был старше отца, на плечи ему ниспадали седые кудри. Лицо было узкое, словно у борзой, с длинным носом и обвислыми усами. И глаза у него были печальные, собачьи, — карие, с полоской белка над нижним веком и набрякшими мешками.
Я села обратно, и граф склонился над моей вышивкой.
— Какие у вас мелкие, аккуратные стежочки. Моя матушка тоже умела делать крошечные стежки. Едва глазами различишь.
Когда он заговорил, стали видны зубы — меленькие, словно у младенца, будто у него так и остались молочные. Перед глазами мелькнула картина: малютка-граф смотрит на рукоделие в руках матери и сверкает жемчужными зубками, любуясь ее изысканной вышивкой. Когда мы поженимся, я постараюсь представлять себе, что он так же юн, как его зубы.
Граф оставил меня и с интересом повернулся к отцу:
— Друг мой, неужели вы и вправду придерживаетесь той точки зрения, какую высказали вчера?! — воскликнул он. — Надеюсь, вы объяснитесь…
Обсуждали они, оказывается, меры наказания для разбойников. Граф считал, что к разбойникам нужно проявлять милосердие. Отец полагал, что обращаться с ними надо сурово, вероятно, даже казнить — в назидание прочим.
— Если бы сюда нагрянул разбойник и улизнул со всеми этими ценностями, — и отец обвел руками все то, что как раз вовсю распродавал, — было бы противоестественно, если бы я не вышел из себя. И было бы противоестественно, если бы я не облек свою ярость в действия.
— Пожалуй, вы и вправду не смогли бы подавить гнев, — отвечал граф, — но неужели вы стали бы отвечать насилием на насилие?
Я согласилась с графом и придумала довод, как нельзя лучше подходивший отцу:
— А если вор не стал грабить тебя в открытую? Если он разорил тебя обманом? Надо ли наказывать его как разбойника?
— Совершенно другой случай, — сказал отец. — Если я допустил, чтобы негодяй обжулил меня, значит я получил по заслугам. Конечно, мошенник все же должен понести наказание, но не слишком суровое. А я, по всей видимости, повел себя как легковерный глупец и недостоин собственного богатства.
Граф кивнул мне.
— Эти случаи не столь уж различны, — произнес он. — Если вооруженный грабитель силой отобрал у вас собственность, вы, вероятно, столь же виноваты — не сумели обеспечить охрану дома. Значит, вы точно так же недостойны собственного богатства. Почему разбойник должен жизнью расплачиваться за вашу беспечность?
— Логика ваша безупречна, но исходит из ложных предпосылок, — улыбнулся отец. — Защищаться против двоих противников я не в силах. У вас, граф, много общего с моей дочерью. Вы оба добросердечны.
Да, отец, просто красота. Теперь мы с графом пара.
Прозвонил гонг к ужину. Отец двинулся в обеденную залу, и граф был волей-неволей вынужден подать мне руку.
На закуску подали торлин-керру с перепелиными яйцами.
— Эти грибы выращивают эльфы, — сообщил отец. — Наша кухарка раздобыла их на рынке, и я решил предложить их вам, хотя сам, признаться, грибов не ем. Элла, попробуй.
Грибы были безвкусные. Аромат им придавали лишь лимон и шалфей в подливке, которую приготовила Мэнди.
— Нет-нет, сэр Питер, благодарю вас, но, к сожалению, мой организм не переносит грибов ни в каком виде. Однако перепелиные яйца очень хороши.
Торлин-керру подействовали мгновенно. Когда Мэнди выхватила у меня тарелку, я уже сама не понимала, с чего решила, будто граф похож на борзую, — ведь он настоящий красавец! И отец мне тоже стал нравиться. Когда подали суп, я уже называла графа «мой милый Эдмунд» — пока только мысленно — и улыбалась ему поверх каждой ложки. Когда же подали заливную рыбу, я попросила Мэнди положить графу побольше.
Отец с трудом сдерживал гомерический хохот.
Правда, я графу тоже понравилась — безо всяких грибов.
— У вас прелестная дочь, сэр Питер, — сказал он за десертом.
— Не понимаю, как ей удалось такой вырасти, — отозвался отец. — Надо поскорее выдать ее замуж, иначе придется день-деньской разгонять ее кавалеров.
После ужина мы вернулись в кабинет, и я передвинула свой стул поближе к графу. А потом взяла вышивку и приложила все усилия, чтобы стежки и вправду стали невидимыми.
Эдмунд с отцом обсуждали кампанию против огров, которую развернул король Джеррольд. По мнению отца, королевские рыцари вели себя недостаточно решительно, а граф полагал, что они храбры и достойны всяческих похвал.
Как ни хотелось мне сосредоточиться на шитье, ничего не выходило. Я кивала на каждую реплику — и графа, и отца, — хотя они противоречили друг другу.
Потом я обратила внимание, что в комнате прохладно, и откинулась на спинку, чтобы согреться.
— Отец, может быть, подбросим дров в камин? Мне было бы очень неприятно, если бы наш гость простудился.
— Впервые вижу, чтобы Элла была так заботлива, — усмехнулся отец, но совету моему последовал. — Похоже, граф, вы вскружили ей голову.
— Да, — еле слышно выдавила я.
— Что-что, милая? — спросил отец.
К чему таить от него свои чувства? Пусть все знает.
— Отец, граф Уоллек вскружил мне голову, — сообщила я и нежно улыбнулась своему милому Эдмунду.
Он улыбнулся в ответ.
— Я не впервые наслаждаюсь гостеприимством сэра Питера и его великолепной кухней, но вас раньше здесь не встречал. — Граф наклонился в кресле, подавшись ко мне.
— Элла была в отъезде, получала образование в пансионе для благородных девиц, — пояснил отец. — В заведении мадам Эдит в Дженне.
— Мне жаль потерянного времени, ведь если бы не пансион, мы могли бы встретиться раньше! — заявила я.
Отец покраснел.
— В этом пансионе учится моя племянница Цветина. Вы с ней подруги?
Торлин-керру не влияли на мою память, но мне противна была сама мысль о том, чтобы огорчить моего милого Эдмунда даже намеком.
— Она старше меня на несколько лет.
— Да, Цветине уже лет восемнадцать. Неужели вы сильно моложе?
— Мне в сентябре исполнилось пятнадцать.
— О, да вы совсем дитя!
Граф смущенно отпрянул. У меня сжалось сердце.
— Не такое уж дитя, — возразила я. — Моя мать вышла замуж в шестнадцать лет. Если мне суждено умереть молодой, как она, надо успеть пожить и узнать, что такое быть любимой.
Граф снова подался ко мне:
— У вас любящее сердце. Это сразу видно. Ваши чувства подобают зрелой женщине, а не ребенку.
Отец кашлянул и предложил графу бренди. Потом плеснул немного и мне.
Эдмунд легонько чокнулся со мной.
— За юношескую пылкость, — произнес он. — Пусть все желания юности исполняются.
На прощание он коснулся моей руки:
— Сегодня я навещал вашего отца. Могу ли я как-нибудь нанести визит и вам?
— Конечно, и поскорее, и почаще! — просияла я.
Когда Мэнди зашла поцеловать меня на ночь, я пересказала ей все, что говорил граф после того, как я поела опят.
— Ну разве не душечка?! — воскликнула я, искренне желая поделиться с ней радостью.
— Да, кажется, он ничего, — неохотно согласилась Мэнди. — Не то что твой папаша-отравитель.
— Нет, отец тоже душечка! — возмутилась я.
— Тоже мне, душечка! — И Мэнди ушла, хлопнув дверью.
Перед сном я насочиняла себе уйму глупых романтических историй, где героиней была я, а героем — граф Эдмунд. Но когда я уже засыпала, мне вдруг представился принц Чар — как он держал под уздцы коня сэра Стивена. Лицо его было совсем рядом с моим. На лоб упали две курчавые пряди. На носу виднелась россыпь веснушек, а по глазам было видно — ему жалко, что я уезжаю.
Мэнди разбудила меня за полночь, когда доделала все кухонные дела. Проснуться мне было трудно. Торлин-керру еще вовсю действовали.
— Я тут подумала… Ласточка, вспомни, как все было. Когда Люсинда велела тебе радоваться, что ты послушная, это она наделила тебя новым даром или нет?
— Она не сказала… — Я прикрыла глаза и представила себе нашу встречу. — Она сказала, мол, покладистость — чудесный дар… Радуйся, что наделена таким прекрасным качеством. А почему ты спрашиваешь?
— Ага! Значит, это был не новый дар, а обычный приказ. Элла, не радуйся, когда тебе приходится слушаться. Показывай, что думаешь по этому поводу.