Нас с Котлом разбудил необузданный Кука. Я уже говорил, что он храпел так, словно заводили трактор, время от времени во сне орал: «Ой-ей-ей!». А просыпался, сразу вскакивал, как полоумный. И немудрено — после разговоров с Котлом можно не только увидеть жуткий сон, но и вообще спятить.
Кука разбудил нас в шесть утра, на него напала деловитость: яростно громыхая, он налаживал снасть для ужения рыбы; усердствовал отчаянно, не обращая внимания на наши протесты. Ну, а когда мы с Котлом вылезли из палатки, на дереве висел плакат: «Прошу извинения за то, что, начиная работать вовремя, ставлю вас в неловкое положение». «Все-таки Кука безнадежно ограничен, — подумал я, — у него взгляд на три сантиметра, не больше» (я имел в виду не остроту зрения, а широту интересов и интеллигентность, что кроме всего — умение не создавать неудобства другим). Попутно замечу — дерево, на котором висел плакат Куки, почему-то торчало перед палаткой, хотя, я точно помнил, вечером оно находилось далеко в стороне. Похоже, на острове деревья по ночам перемещались.
Кука стоял у воды с удочкой, стоял, отклячив известную часть тела (со спины он был похож на глиняного идола); заметив нас, приложил палец к губам и, уставившись на воду, процедил: «Тц-ц-ц!». Я проследил за его взглядом и увидел, как в воде под корягой мелькнула тень.
— Обними меня медведь, если ее не поймаю! — шепнул Кука.
Кука знал все: как построить веревочный мост через пропасть, найти воду в пустыне, откачать утопленника и, конечно, знал, как хватать рыбин голыми руками. Бросив удочку, прямо в одежде он прыгнул в воду и стал шарить вокруг коряги. Потом скрылся за кустами, долго нырял и фыркал, потом вдруг как завопит:
— Помогите, тону!
— Ишь, актер! — безучастно хмыкнул Котел. — Не мог найти другого места топиться, все лилии загубил. Совершенно не думает о сохранении природы. Лилии, кстати, в Красной книге. Кука экологически абсолютно безграмотен. После набегов таких туристов-варваров природа долго не может залечить раны. Подобные туристы, как золотая орда, все сметают, и после них на земле свалка: бутылки, консервные банки. В жаркий день, кстати, бутылки, как линзы, зажигают сухие травы, начинаются пожары. И туристы все берут «на память», рвут самые крупные цветы. Во времена моего детства ромашки были с блюдце, колокольчики со стакан, а сейчас?!
— Да, массовый туризм наносит ущерб природе, — согласился я.
— Это для природы жуткие мини-катастрофы, — вздохнул Котел. — В некотором смысле.
— Тону! — послышалось снова.
— Может и правда тонет? — встревожено обмолвился я.
— Ничего, вода прозрачная, найдем, — сонно протянул Котел.
— Заковыристый случай! — отряхиваясь, Кука вылез из воды со скорбным выражением лица, выругался и плюнул.
Ясное дело, он упустил рыбу, но его купальный этюд навел меня на мысль: «здесь стоит порыбачить». Вы знаете, есть люди совершенно нетерпеливые, которые, если не клюет, не просидят с удочкой и минуты, но там рыба бросалась прямо на берег. Я даже банку с червями спрятал за дерево. За полчаса сноровисто, филигранными подсечками я поймал четырех голавлей. «Четыре четное число, — подумал. — Нехорошо, надо поймать пятого». Поймал пятого, подумал: «Ну, уж где пять, там и шесть»… Так и ловил, пока руки не устали. К слову, я рыболов высокого класса; можно сказать, мастер рыбалки.
— Отличные рыбы, — щелкнул языком Котел, когда я подошел. — Устроим праздничный обед. Давно свежей рыбки не пробовал. А говорят на парижском рынке ее видимо-невидимо: от карасиков до гигантских макрелей. И чуть на какой пятнышко, отдают бесплатно. Одни берут для кошек, другие себе, и продавцы при этом улыбаются: «Пожалуйста, мадам», «Пожалуйста, месье». А у нас грубят на каждом шагу. И продавцы, и официанты, и таксисты. И всех надо уговаривать: чтоб обслужили, довезли. Если кто вежливо ответит или извинится, на него смотришь, как на инопланетянина… Так сколько хвостов ты поймал, Чайник?
— Зубы у себя во рту считай, — остановил я Котла и протянул улов Куке (он уже разжег костер и закурил трубку).
Боюсь, вы не знаете, что приятели бывают духовные и удобные. Объясняю. Духовным приятелем Кука никак быть не мог — и потому что его черепок плохо варит и, естественно, из-за своего бескультурья, а удобным более-менее мог.
Кука взял мои первоклассные рыбы небрежно, словно куль с семечками, достал свой нож с узким, источенным до нитки лезвием (он постоянно держал оружие в боевой готовности) и бойко принялся потрошить рыбу — от него в разные стороны полетели чешуя, плавники, пузыри. Котел начал чистить песком сковородку.
Потом они жарили рыбу, и пока колготились, я подробно объяснил, как нужно ловить голавлей. Под конец я хотел закрепить свой успех рассказом о рыбалках на Волге, но не успел…
Да, ребята, я не успел закончить рассказ — туполом Кука грубо перебил меня:
— Хватит балаболить! Дело не в пойманной рыбе, а в кайфе, в ожидании клева. Рыбалка это целая наука, особая философия, тебе не понять. Так что, садись лучше шамать, да оцени мою жареху, — он выбрал самый увесистый кусок и начал уплетать за обе щеки.
Не сомневаюсь, вы заметили Кукину невоспитанность и то, что у него все чувства изрядно притуплены, а высокие вообще отсутствуют. И это еще мягко сказано. Скажу больше — он настоящий болотный житель. Его, придурковатого, видимо, придавило еще в детстве и он таким и остался. Грубость Куки заметил и Котел, и высказал суровое осуждение.
— Да, с вежливостью у нас плоховато. Даже не верится, что на улицах Нью-Йорка незнакомые люди улыбаются друг другу. А какое чувство собственного достоинства?! В Америке даже не принято уступать старикам место. У них есть поговорка: «Все должны долго жить, но никто не должен быть старым». Там, если ты уступил место пожилой женщине, значит в глаза назвал ее «старухой». А у нас попробуй не уступи — стыдит на весь вагон… Наша беда в том, что мало интеллигентов, на улицах почти нет одухотворенных лиц.
— Спокойно! Что ты мелешь? — Кука чуть не запустил в Котла ложкой. — Полно у нас прекрасных лиц, хороших, умных людей. В метро все читают, мы самая читающая нация. В театрах и на выставках толпы людей… Вот, ты неслабо знаешь об Америке, а они о нас не знают ничего. Из наших писателей называют только Толстого, да и то не все. Их ничего не интересует, кроме своих дел. Накопительство и развлечения — главные цели. У них даже ко всему есть присказка: «Ты получаешь от этого удовольствие?». Твоя Америка! Стандартная одежда, стандартные улыбки, все разговоры: «есть ли кондиционер в доме, какая марка машины», и всюду деньги, деньги. Шаблонная американская мечта о богатстве. Лично мне начхать на их пластмассовые коттеджи и подстриженные газоны, я люблю все естественное: густые травы, полевые цветы и наши избы — дерево самый чистый и здоровый материал… И вообще, американцы туповатые! Ты знаешь, что по их опросу большинство американцев считает, что они воевали с немцами и нами, что мы были с Гитлером заодно?
— Да, это отчасти так, — нервно хохотнул Котел. — Я, например, убедился, что они и свое-то искусство плохо знают. Как-то приехали к нам студенты американцы, я их спросил, слышали ли они таких-то джазовых музыкантов, а они и не знают, кто это такие. Я изучал импровизации этих музыкантов, а они не удосужились перейти улицу послушать их. Такая печальная вещь. Но у них, понимаешь ли, во всем узкая специализация. Свой-то предмет они знают, как надо, будь уверен. В условиях конкуренции иначе нельзя. Надо все делать лучше других. Поэтому у них много личностей и колоссальные достижения.
— Еще бы не иметь достижения! Грабят бедные страны, скупают по всему свету лучшие умы, мировые войны их обошли стороной, разрушений-то не было. — Куку прямо трясло от возмущения, он даже забыл про еду. — Нет лиц! Это надо же, до чего договорился! А наши женщины?! Наше главное богатство?! Каждая третья красавица. И личностей у нас полно. Мой сосед — рабочий парень, сам собрал легковушку неслабую. Толковый парень, начитанный, пишет стихи. Да, он сто очков даст любому сверстнику американцу. Не случайно на всех олимпиадах наши ребята побеждают!
Трапезу заканчивали молча. Наевшись и отвалив от костра (не поблагодарив меня, рыбу все же я поймал. Кто же еще? Ну, конечно, я. Опять я!). Котел схватил фотоаппарат и попросил меня запечатлеть его с удилищем.
На минуту перенесем действие в другое место. По случайному стечению обстоятельств до этой поездки вы могли быть знакомы с Котлом. И тогда, конечно, первым делом он пригласил вас к себе домой «слушать джаз», и вы заметили, что стены его комнаты облеплены фотографиями. Там есть снимки, где Котел стреляет из ружья, сидит на лошади, плывет брассом. На всех фотографиях Котел ангел: чистый взгляд, открытая душа. Но не верьте этим фотографиям, все они — липа, обманчивое представление о супермене. У меня-то есть фотография, где его истинное лицо: нахальный взгляд сразу выдает двуличную натуру. Этот снимок сделал я (скрытой камерой).
Меня с Кукой Котел снял раз пять, причем на карточках, которые он делал в начале путешествия, ничего не видно; где-то в середине нашего плавания он более-менее освоил ремесло — на тех неважнецких снимках кое-что можно разобрать; только перед возвращением в Москву, он, наконец, начал делать снимки, на которые можно смотреть. Правда, и на них мы с Кукой себя не узнавали.
После того, как я «щелкнул» Котла, он взял гитару и начал трезвонить на всю реку. Кука засмолил трубку — огромную, с половник, и проверил на кофте пуговицы (он частенько наедался так, что они отрывались), потом достал блокнот и произнес:
— Начну, пожалуй, вести дневник. «Наблюдения простака». Как бы. Опишу для начала нашу неслабую стоянку. Трудно поверить, что на земле еще остались такие классные места. Как виды на открытках.
Я усмехнулся — Кука может любоваться рекой, деревней, костром, а через полчаса полезет с кулаками на приятеля. Сентиментальность часто граничит с жестокостью.