— А ручаешься за него? — спросил Сиртори.
— Как за самого себя, — твердо отвечал Пучеглаз.
— Тогда скажи ему, — позволил полковник.
Пучеглаз подошел к Монти и принялся ему что-то шептать. Александр, который давно наблюдал за его беседой с полковником Сиртори, беспокойно поднялся.
— Что там такое, Лоренцо? — спросил он. — Что случилось?
— Сейчас, сейчас, — повернулся к нему Пучеглаз. — Ну, так как же. Марко, идешь или нет? — обратился он к Монти.
— Иду, конечно! — отвечал тот.
Александр увидел, как вспыхнуло его лицо, какой радостью заблестели глаза. Он догадался.
— Вы куда-то отправляетесь, Лоренцо? — спросил он, и голос его задрожал. — Вдвоем? Без меня?
— Сейчас, сейчас, — заторопился Пучеглаз. — Одну минутку, синьор Алессандро.
Он подбежал к Сиртори:
— Монти согласен идти. Но есть тут одна загвоздка, синьор полковник. Нас тут пятеро друзей. И мы, как начали вместе наш поход, так не расстаемся. Нельзя ли нам идти всем вместе?
— Пятеро — это слишком много, — покачал головой Сиртори. — Самое большое — трое. Иначе все дело провалится. А кого еще ты хотел бы взять?
— А вон того, молодого, — отвечал Пучеглаз, указывая на Александра. Правда, он новичок, но очень смелый. Помните, синьор полковник, это он у Калатафими взобрался на батарею и сшиб офицера-бурбонца.
— Как же, помню, — сказал Сиртори, приглядываясь к Есипову.
Он подозвал его к себе.
— Кажется, русский студент? — обратился он к Александру. — Предстоит опасная вылазка в расположение неприятеля. Короче говоря, надо пробраться в Палермо и передать там нашим людям поручение генерала. Вот он, — Сиртори показал на Пучеглаза, — хлопочет за тебя. Хочешь идти третьим?
Александр радостно вспыхнул, так же как Монти. «Вот оно, то большое дело, о котором я столько мечтал! И в Палермо!» Он с минуту молчал и только с восторгом смотрел на полковника.
— Так согласен? — снова спросил тот, хотя был уверен в ответе — такое красноречивое лицо было у юноши.
— Согласен, разумеется, согласен! — выговорил наконец Александр. Только… — Он замялся. — Синьор полковник, мой друг, капитан Мечников, тоже, наверное, захочет участвовать в этом деле. Нельзя ли взять и его? Он сейчас должен вернуться сюда, и я просил бы вас…
— Капитан Мечников получает другое задание от генерала, — сказал Сиртори. — Когда я был у Гарибальди, он при мне распорядился вызвать твоего друга.
— Другое задание? — растерянно повторил Александр. — Значит, мы не будем вместе?
Что-то в его голосе тронуло сурового аскета Сиртори.
— Тогда, может, ты тоже останешься? Не пойдешь в Палермо? — спросил он. — Мы легко найдем на твое место охотников.
— О нет, нет, что вы, что вы! — испугался Александр. — Я пойду! Я непременно пойду с ними, — кивнул он на Пучеглаза и Монти. — Они ведь тоже мои друзья.
— Тогда через два часа приходите все трое, я дам вам бумаги и одежду, — сказал Сиртори.
Пучеглаз подвел ему коня, Сиртори вскочил в седло и ускакал — прямой, бледный, решительный священник-солдат.
Пока во дворе казармы шел весь этот разговор, Мечников, пристроив с помощью Луки походный этюдник, рисовал у маленького фонтанчика двух абруццких девушек. Девушки конфузились, кокетливо прикрывались черными шалями, задирали Луку и его лохматого Ирсуто, и все было мирным и безмятежным в этом уголке зеленого городка до той минуты, пока не прибежал от Биксио запыхавшийся посланный.
— Синьор уффициале, вас требует генерал!
Лука, на ходу складывая этюдник, побежал с Ирсуто за Мечниковым, который шагал буквально семимильными шагами. В штабном домике, куда их привел посланный, оказался не Гарибальди, а Биксио. Он тотчас принял Мечникова.
— Генералу известно, что у Комо вы участвовали в строительстве укреплений, — сказал он Льву. — У нас очень мало людей, знакомых с этим делом. Генерал надеется на вас. Вы показали себя большим другом Италии и храбро дрались за нее. Мы дадим вам абруццких крестьян. Надо срочно построить несколько брустверов, рвов, баррикад. Займитесь этим тотчас. Все нужные указания вам дадут. — Тут он заметил Луку, который примостился с Ирсуто прямо на полу и не сводил с него глаз.
— Это ваш ординанца? Держите его при себе. Он может пригодиться для связи. Там, где не пройдет иной раз взрослый, пройдет мальчишка. Обстановка усложняется, предупреждаю вас.
Мечников прямо из штаба отправился в казарму седьмого отряда. У него была еще смутная надежда забрать с собой Александра, Пучеглаза и Монти. Но, придя в казарму, он узнал, что трое друзей куда-то спешно отправились по приказу полковника Сиртори, что сам полковник был здесь и долго с ними разговаривал. Льву стало не по себе. Безотчетная тревога не давала ему ни на чем сосредоточиться. А тут еще Лука то и дело приставал к нему с вопросами.
— А синьор Алессандро поедет с нами? А Ирсуто мы возьмем? А мы скоро отправимся? А далеко это? А бурбонцы на нас там не нападут?
Наконец раздраженный Мечников велел ему замолчать. Вдруг Лука закричал:
— А вот и наши возвращаются!
В самом деле, во двор казармы входили трое друзей. У каждого под мышкой был большой сверток с полной одеждой местных ремесленников: беретом, длинной блузой и бархатными штанами. Все трое были возбуждены и страшно торопились: приказано было выйти из города непременно днем и вполне открыто.
Александр, увидев Мечникова, бросился к нему:
— Левушка, мы отправляемся, и знаешь куда — в Палермо! — Он наскоро рассказал, зачем они идут в столицу Сицилии. — Мы хотели, чтоб и ты и Лука шли с нами, но Сиртори сказал, что Гарибальди уже поручил тебе другое дело. Это правда?
— Правда, — сказал Лев, хмурясь. — Иду строить укрепления, хотя, честно говоря, мало что в этом смыслю. Но если Гарибальди говорит, что это нужно… Послушай, — перебил он сам себя, — неужто ты не пойдешь со мной? Ведь стоит только сказать Сиртори.
— Да нет же, Левушка, как ты не понимаешь, ведь я иду в Палермо, опять принялся объяснять Александр, не замечая, как это сердит Мечникова. — Мы же ненадолго разлучаемся. Увидимся в Палермо. И ты непременно должен в это время записывать все-все, что случится с тобой и вокруг тебя, чтобы я после мог прочитать. И про меня напиши, как мы сидели под плащом, — улыбнулся Александр. — Будешь писать свои записки? Обещаешь?
Лев чувствовал и досаду, и странное стеснение в сердце.
— Писать записки буду, но о тебе нарочно не скажу ни слова, — сказал он, и Есипов не понял, говорит он шутя или серьезно.
А Лев смотрел на радостного, розового от волнения мальчика, который стал ему братом, и где-то глубоко внутри шевелилась беспокойная мысль: «Не надо бы нам расставаться. Не было бы худа».
38. На укреплениях(Из записок Льва Мечникова)
Едва садилось солнце, я брал с собою по несколько человек абруццев с лопатами и топорами, и мы отправлялись в сторону от шоссе разыскивать все бывшие там проселочные дороги, и те из них, по которым можно было бы провезти пушки или пройти конным отрядам, мы перерезывали рвами, ставили там рогатки и всякого рода баррикады. Часто нам приходилось забираться очень близко к неприятельским аванпостам. Иногда мы даже слышали разговоры в бурбонском лагере, и разговоры почти всегда происходили на немецком языке. Поросшая густым кустарником местность благоприятствовала нам, а благодаря неисправности аванпостной службы в королевском войске мы были вне всякой опасности. Три или четыре дня кряду продолжались наши вечерние экскурсии. Мы изрезали все дороги и тропинки. Возвращаясь, я вздумал забраться несколько в чащу, в сторону от дороги. Я шел со всевозможною осторожностью, медленно ступая и держа саблю под мышкой. Работники, притаив дыхание, пробирались за мною. Вдруг раздалось несколько выстрелов, и пули прожужжали над нашими головами. Испуганные абруццы согнулись в три погибели и повернули назад с намерением выбраться на дорогу. Они, конечно, поступили очень нерасчетливо. За нами могла быть погоня, а в кустах спрятаться было несравненно легче, нежели на ровной дороге, убежать же от конной погони нечего было и надеяться. Уговаривать их и объяснять им все это было некогда, а одному оставаться было слишком невыгодно, и я отправился вслед за ними. Они бежали так быстро, что угнаться за ними я не мог. Погони, однако, никакой не оказалось, но, едва мы прошли или, правильнее, пробежали несколько шагов, снова раздались выстрелы, и несколько пуль впереди нас взбороздили землю почти у нас под ногами. Очевидно, невдалеке был поставлен пикет, состоявший, насколько можно было судить по выстрелам, из пяти или шести человек. Если б их было больше, они непременно вышли бы помешать нам работать. Сообразив все это, я увидел, что опасности особенной не было, и старался объяснить это работникам, которые при выстрелах повалились все на землю. «Странное это дело, подумаешь, — проговорил, вставая, несколько сконфуженный бритый детина лет тридцати с плутовской физиономией. — Ведь летит она, проклятая, словно жук или комар какой, а ведь так сердце и ёкнет, как услышишь этот мерзкий визг».
Бурбонцы не сочли нужным беспокоить наше дальнейшее путешествие. После нескольких минут скорой ходьбы мы выбрались наконец на большую дорогу. Тут нашими стараниями была воздвигнута баррикада, которая служила нам самым передовым пунктом.
Баррикада была сооружена из материала, какой попадался под руку.
Я хотел воспользоваться оставшимся свободным временем и распорядился немедленно об окончании баррикады. Работники, довольные счастливым исходом нашего последнего предприятия, весело принялись за дело, припевая свои народные горные напевы. Сицилийский полковник Коррао сидел на барабане. Возле него живописной группой расположились несколько солдат и офицеров его батальона и вели оживленный разговор.
Я присоединился к ним. В стороне солдаты лежали на солнце у сложенных в кучки ружей. Гремели пушки. Их сухой, отрывочный гул раздавался странным диссонансом среди местности, которая казалась созданною для сцен иного рода. Молодой медик с черною бородкой живописно стоял, опершись на щегольской карабин. Новая красная рубашка с широкими складками облегала его могучую грудь и плечи. В выговоре легко было узнать венецианца. Он с жаром рассказывал о своем побеге из Виченцы, где его принуждали вступить медиком в австрийское войско. Каждое его слово дышало пылк