Видя других женщин, отвратительных и забитых работой, женщин, вечно жующих кожу, — особая процедура для придания ей мягкости — Фелисьен Боанэ часто жалел Каму, так как ее ждала та же судьба.
Только она одна и проявляла бескорыстную симпатию простого дитяти природы к белым загадочным чужеземцам. Остальные гак-ю-маки были или равнодушны, или же угрюмо-суеверны.
Троглодиты доставляли нам более чем достаточно сырой дичи, но тем дело до сих пор и ограничивалось. В ближайшие, более искренние отношения с нами они не вошли.
Однажды утром мы встретили Каму с корзиной, в которой она тащила целую груду хорошо сваренной форели.
Это удивило нас в высшей степени. Так троглодиты умеют варить пищу! Но в чем? Их культура, как мы видели, не достигла степени знакомства с гончарным искусством.
Наконец, загадка разъяснилась. Каму жестом позвала нас следовать за нею.
На этот раз мы оставили Катмаяк, удаляясь от него на северо-восток. Здесь гладкими волнами, закругленными гребнями и верхушками заканчивался выступ возвышенности, и здесь же кончалась самая крайняя полоса сплошного леса.
Мы быстро шли с полчаса, когда увидели пары, поднимавшиеся над верхушками елей и пихт громадными белыми клубами. Через несколько минут мы услышали свист и шум. Мы были у цели.
Под седыми, низко плывущими облаками, в рамке темных щетинистых холмов, мы увидели загадочный феномен этой удивительной страны.
На круглой площадке поднимался розовый конус, фундаментом которого служил один из холмов.
Один над другим террасами расположились тут великолепные резервуары кристальной воды, — резервуары, окрашенные неописуемо нежным оттенком розовой краски, словно приготовленной из лепестков только что распустившихся весенних бутонов. Чрез края резервуаров ниспадали каскады воды, и когда на них падал луч солнца, розовыми искрами блестел весь конус.
Выше этих бассейнов находился круглый кратер гейзера. Чрез каждые 28 минут громадный кристальный столб кипящей воды вырывался из верхушки конуса на высоту до 15 метров. Шипя и свистя, одевался он сверху облаками горячего пара, которые относились ветром, как дым.
С шумом и треском опускалась вниз изверженная масса воды, с клокотаньем падала из одного резервуара в другой, постепенно охлаждаясь.
Кругом главного гейзера было рассеяно с полдюжины маленьких гейзеров, отверстия которых образовали розовое кольцо. Я заметил, что два из них выбрасывали кипящую воду одновременно с главным гейзером, остальные четыре действовали в последующие паузы и выбрасывали только пары. Это были просто предохранительные клапаны, которые препятствовали всему нежному строению взлететь на воздух, как перегретому паровому котлу.
Земля во многих местах была горяча и, казалось, дрожала. Где-то внизу, в недрах земли, тяжело работали вулканические силы.
Изверженная вода стекала коротким потоком в соседнее озеро. Эти розовые террасы пользуются у троглодитов суеверным почитанием, и я не удивляюсь этому.
Выбеленные черепа медведей, насаженные на шесты, рога оленей, воткнутые в песок, мамонтовые клыки окружали фантастической рамкой эту дымящуюся кадильницу, приготовленную самой природой. Контраст, который получался от этого нежно-розового камня на темном фоне дикого ельника, производил неизгладимое впечатление.
Удивление, смешанное со страхом, которое испытывают гак-ю-маки при взгляде на дымящиеся и кипящие розовые террасы, не препятствует им, однако, в двадцати шагах ниже гейзера спокойно варить форелей и окуней в водоемах кипящей воды.
Гак-ю-маки верят, что лед, окружающий их землю, простирается во все стороны на бесконечное пространство. Для них других земель и людей не существует.
Ни одного обрывка устных преданий не сохранилось у них от протекших тысячелетий, когда люди в ледниковый период были загнаны наступающими льдами с равнин Европы, Сибири и Северной Америки в Гренландию и отделены потом от них непроходимой преградой ледников.
Природа заперла здесь часть первобытного человечества. Это была ловушка, которая захлопнулась в подходящий момент. И в этой ловушке жили эти обломки старого человечества жизнью зверей, в постоянной борьбе с суровыми стихиями. Тип их не изменился нисколько, культура ничуть не подвинулась вперед. Это случилось потому, что теми же самыми оставались природные условия. А между тем там, извне, далеко за туманами, льдами и снегами, развитие человечества шло своим неустанным шагом. Разум совершенствовался. Все находилось в жестоком и жгучем кипении; кипели страсти, бурно работал мозг, изменялись судьбы отдельных рас и народов.
И если троглодиты не имели даже понятия о людях двадцатого река, словно они жили на другой планете, то и современный человек также не знал о своих заброшенных братьях, о древней расе, которая медленно заканчивает свое существование, и ускорению гибели которой, против своей воли, содействовали мы, пришельцы.
Нет сомнения, что число троглодитов убывает. Орды постепенно уменьшаются с течением столетий.
Несмотря на то, что сотни заразных болезней, тиранящих цивилизованное человечество, не решились перейти за северный полярный круг и материковые льды, кажется, что племя гак-ю-маков близится к неизбежному вымиранию.
Их судьба свершится просто. Они исчезнут, как исчезли когда-то орды, жившие на Мораве или Дордоньи, исчезнут, запоздав на несколько тысячелетий, что слишком незначительно в течении времен.
Итак, кругом Каманака — катомакунак — ледник. И этот-то «катомакунак» мешает белым «мо-гакам», чужеземцам, уйти туда, откуда они пришли. А с каким удовольствием они выбрались бы отсюда! Да, мо-гаки, хотя и одаренные такой чудесной силой, напрасно стараются придумать, как побороть эту преграду.
Теперь они свободны и все же в тюрьме, где их держат на этот раз не гак-ю-маки, а заколдованный Каманак.
— Что ж, — сказал я, когда мы разговаривали об этом, — не будет ли лучше попросить помощи? Попытаемся дать о себе весть внешнему миру и попросим вспомогательную экспедицию! К сожалению, у нас нет таких приспособлений, как беспроволочный телеграф.
— Ну, поймаем ворона, — вмешался с иронией Фелисьен.
— Конечно, так и сделаем, — сказал с укором Снеедорф.
— Хорошо, хорошо. Но лишь по чистой случайности попадет наша записка в надлежащие руки. Если же бросить бутылку в озеро, она разобьется или будет выброшена на пустом берегу. Найдут ее эскимосы, которые годами не приходят в столкновение с белыми. А ворон? Задушит его снежный сокол — вашего ворона, и я думаю, что несколько лет может пройти, прежде чем явится ваша спасательная экспедиция!
— Несколько лет! — сказала, вздохнув, Надежда.
— К тому времени мы превратимся в настоящих троглодитов. Мы будем есть сырые желудки животных вместе с их содержимым. Брр! — съязвил Фелисьен.
— Годы, много лет! — повторила девушка.
Тон ее голоса подействовал на безжалостного Фелисье-на.
— Есть еще одно средство! Мы до сих пор не видели от него даже щепки. Я сомневаюсь, чтобы троглодиты не нашли остатков, если только…
— Что «если только»?
— Если сам аппарат не улетел, друзья, — добавил с грустью Фелисьен.
Как видно, Фелисьен Боанэ все еще не отказался от воздушного путешествия. Он мечтал о нем. Носился с ним и всячески выпытывал Каму, свою доверенную.
Но в результате подтвердилось лишь то, что мы давно предполагали: кучка гак-ю-маков в один прекрасный день нашла воздухоплавателя на берегу озера. Он не защищался, не обнаруживая ни малейшего страха. Инстинктом диких они поняли, что этот белый чужеземец помешан. У всех диких племен искони сумасшедшие почитаются за табу. И. троглодиты не тронули его. Они поместили его в теплой пещере и кормили целую зиму.
По всем вероятиям, бывший профессор физики оставил аппарат и, будучи поражен болезнью, забыл обо всем. Всякое воспоминание о прежней жизни было изглажено из его памяти. Но нужно думать, что в то время у него еще оставались кое-какие проблески сознания.
Во время таких проблесков сознания он и производил свои географические измерения; в это же время послал он и свои отрывочные, сбивчивые известия.
Но можем ли мы рассчитывать на подобные моменты просветления, чтобы использовать их? Я сильно сомневался в этом. Болезнь пока прогрессировала.
— И если бы, — продолжал Фелисьен, — если бы только одному человеку можно было лететь на аэроплане, я бы на это решился.
Целыми часами он упорно смотрел на Алексея Платоновича. Он обращался с ним, как с ребенком, которого мы желаем заставить уступить нам любимую игрушку. И хотя Надежда, как только могла, помогала в этом Фелисьену, результатов, тем не менее, не было достигнуто никаких.
Там временем гак-ю-маки перестали снабжать нас провизией, и мы должны были сами доставать себе нужное пропитание. В нашей компании были хорошие охотники, зверя было изобилие, в оружии у нас недостатка не было.
К удивлению нашему, гак-ю-маки молча вернули нам все принадлежащие нам вещи, кроме тех, какие остались в пещере их патриарха. Дикари нашли также у подножия ледника Снеедорфа разные обломки и обнаружили наше депо в предгорье.
Все эти печальные остатки нашего прекрасного дорожного снаряжения они заботливо принесли в Катмаяк. Все, кроме саней, которые, видимо, были оставлены дикарями на месте и, как мы потом убедились, были растоптаны стадом носорогов. Вещи эти не имели для равнодушных троглодитов никакого значения. Металлов и их употребления они не знали. Вдобавок они гнушались всеми найденными вещами. Даже Фелисьен не мог заставить Каму принять предложенный ей шоколад или сухарь.
Фелисьен и я страстно набросились на ружья и патроны: нам хотелось испробовать охотничье счастье.
Мне было любопытно видеть, как подействует на дикарей стрельба из ружей. Но, к нашему удивлению, они выслушали выстрелы спокойно, вернее, даже с удовольствием, как бы прислушиваясь к удару грома.
Большой эффект произвели спички: чужеземцы сумели вызвать благодатный огонь — гакмачо — чирканьем не заслуживающих внимания палочек!