Ничего не было слышно, кроме тихого смеха помешанного изобретателя, да треска дров, которые механически подкладывал в огонь Снеедорф.
Тут лежали наши сани, постромки, запасы пеммикана и овощей, все заботливо уложенное, приготовленное к дороге.
Теперь вое это было ненужно.
Позже, в полусне, я видел сгорбившихся у огня Фелисьена и Каму, два жестикулирующих черных силуэта, словно не из действительного мира.
Я снова впал в забытье, пока меня не разбудил шум. Я протер себе глаза и увидал какую-то дикую сцену, шумящих людей, крики, беготню.
— Эге, Карлуша, — ликуя, кричал мне Фелисьен, — сердись — не сердись! Машина! Машина! Наконец-то у нас машина! Теперь-то мы улетим! Каму нашла какую-то «отвратительную вещь с крыльями»!
— Теперь — когда поздно, — послышался голос Снеедорфа.
Нас словно облили холодной водой. Мы затихли. К чему нам теперь машина Алексея Сомова, — нам, заживо погребенным?
Каму, действительно, при последнем шатании, когда она искала для нас брусники, нашла странную вещь в пещере на одном обрывистом холме, и, по ее примитивному описанию, это не могло быть ничем иным, как давно разыскиваемым летательным аппаратом.
Фелисьен бегал по пещере, как зверь в клетке.
— Мы должны вырваться отсюда, из этой дыры! — повторял он. — Я должен выбраться отсюда, хотя бы мне пришлось прогрызать камень.
Потом он пустился в долгий разговор с Каму, — разговор, состоящий из отдельных слов и обильных жестов, — разговор, который только они вдвоем и понимали. Мы с нетерпением ожидали его результатов.
Совместно с Каму, Фелисьен обошел рухнувший камень, исследовал его и вернулся с досадой.
Каму продолжала давать ответы Фелисьену; ее глаза стали светиться зеленоватым, блестящим светом. Вдруг они оба вскрикнули диким криком победителей, который наполнил наши сердца новой надеждой.
— Ура! — закричал Фелисьен. — Мы не погибнем в этом саркофаге, высушенные наподобие мумий. Каму — сокровище. Каму утверждает, что мы выйдем!
— Каким путем? — крикнул я с нетерпением.
— Через трубу, — ответил с торжеством Фелисьен Боанэ.
Дым из нашего естественного очага выходил через какую-то трещину скалы. Это был настоящий камин, устроенный самой природой. Странная дорога, которой обычно не выходят из жилища, если оно становится неудобным. Но другого выбора не было.
Мы могли смело верить Каму. Она лучше всех троглодитов знала дырявые и изъеденные недра Катмаяка.
Мы погасили огонь в очаге и зажгли свои факелы. Приходилось оставить здесь все. Дело шло лишь о сохранении жизни. Все наши замечательные коллекции по естествознанию и по этнографии мы должны были бросить в пещере.
Решительно, один за другим, входили мы в очаг. И когда мы стеснились в какой-то узкой трубе, темной и полной сажи, то стали подниматься кверху, как делают это трубочисты.
Несчастный Алексей Платонович причинил нам много заботы. Но он подчинялся всему, как малый ребенок.
Мы поднимались уже добрых двадцать метров. Стены трубы начали расширяться, и вдруг я увидел, что Каму исчезла. Потом свет от факела, который она несла, упал на меня, и я увидел, что она стоит в отверстии бокового прохода, тогда как наша труба тянулась дальше кверху, в густую непроницаемую тьму.
Она подала мне руку и я поднялся к ней. Остальные последовали за нами.
Проход был низок, душен и полон острого щебня, на котором спотыкались мы. Молча и недолго мы отдыхали.
Когда прошло несколько времени, Каму снова стала во главе, и мы продолжали свое бегство через недра скал. Коридор попеременно то поднимался кверху, то спускался книзу.
Вдруг мы почувствовали едкий дым. Он проникал каким-то путем из центральной пещеры и сквозняками занесен был во внутренние пустые коридоры. Мы стали задыхаться; судорожный кашель овладел нами. Но после нескольких минут отчаянного состояния наш путь пошел в сторону. В этом коридоре дул чистый ветер.
Мы пришли в большую черную пещеру. Выход, по-видимому, был недалеко. Холод проникал в теплые недра скалы.
Подземный ручей тек внизу, в темноте, и вода с шумом лилась через камни. Мы шли один за другим по какому-то узкому скользкому карнизу, тянувшемуся вдоль стены пещеры. До сих пор я удивляюсь, как мы тогда не сломали шеи.
Еще четверть часа пути новым коридором. Потом мгла исчезла и появилась светлая точка. Это была звезда.
Камень наполовину закрывал выход из коридора. Голый в настоящее время и усыпанный снегом куст — летом закрывал своею листвою другую половину выхода.
Каму осторожно вылезла вон, дав нам знак, чтобы мы погодили. Мы погасили факелы. Прошло десять долгих минут, потом лицо молодой девушки появилось в отверстии.
Помогая один другому, выкарабкались мы через трещину на свежий воздух. Кругом стояла тишина…
Светил месяц. Весь край тонул в магическом, серебряном свете полнолуния. Быстрым маршем следовали мы за Каму. Осторожно и тихо направлялась девушка к ближайшим, покрытым лесом холмам. Через четверть часа мы были под деревьями.
Кедры были запушены снегом, и там, где их ветви соединялись, образовались снежные крыши. Внизу была тьма.
Затвердевший снег не давал проваливаться в сугробы. Он тихо скрипел под ногами.
Как было жутко в этом грозном лесу! Свет месяца падал между покрытыми снегом деревьями, которые искрились и блестели.
Мы вышли к замерзшему потоку, где было свободней. Теперь уже мы чувствовали себя в безопасности. Катмаяк остался позади, исчез за холмами.
В одном месте Каму остановилась. Она прислушивалась к тишине и жадно вбирала в себя ноздрями воздух. На лице ее вдруг показался ужас. Две тени двигались стороной…
— Гак-ю-маки, — дрожа, прошептала она. Мы были обнаружены. Дикие существа, укрытые мраком, бесшумно и настойчиво гнались по нашим следам.
Наконец, лес прекратился. Появилось каменистое, покрытое снегом пространство. От него поднимался трехгранный каменный пик. Здесь дорога кончилась.
Каму повернула вправо. Мы перелезали через камни, падали в полные снега ямы. Когда же мы оглянулись, мы увидели между обломанными крайними елями четыре согнувшиеся, лохматые фигуры, двигавшиеся вдоль окраины леса.
Мы были теперь под самым каменным пиком и напрасно ломали себе голову, как подняться еще выше.
Но когда свернули в сторону, оказалось, что в разъеденной скале образовались выступы, естественные ступени, — лестница для великанов, по которой должны были взбираться мы, несчастные карлики. Мы стали карабкаться вверх. Нам все время угрожала опасность слететь вниз.
На высоте двадцати метров я оглянулся. Я заметил трех гак-ю-маков, преследующих нас между камнями; четвертый исчез. Тут я увидел, что у дикарей приготовлены пращи. Один из них только что начал взбираться по каменной лестнице. Видя это, Каму пришла в бешенство; она нагнулась над обрывом и, сжав кулаки, с искрящимися глазами, яростно стала кричать на преследователя.
Троглодит вложил камень в ремни и начал кружить ими над головою.
— Куа! куа! — кричала Каму, как разозленная ворона.
Тут за мною послышался вздох. Это вздыхал Алексей Платонович Сомов. Он стал сильно волноваться. Этот месяц, эти скалы, все окрестности, казалось, производили на него магическое влияние. Лицо его изменилось; он дрожал, как лист. Им овладел припадок сильного возбуждения.
— Ради бога, — кричал Снеедорф, — идите на помощь! Он упадет в обморок!
Засвистел брошенный голыш, и кто-то вскрикнул. Камень не попал в Каму, а ударил по виску Алексея Платоновича. Изобретатель потерял сознание и начал падать. В следующий момент он свалился бы вниз, если бы его не подхватил Снеедорф.
На этот раз прозвучал выстрел. Это выстрелил Фелисьен.
Троглодит свалился, падая со ступеньки на ступеньку, при полном свете месяца, ударяясь и отлетая, пока не погрузился где-то в глубине мрака. Другие два дикаря, спрятавшиеся после выстрела за камнями, исчезли.
Мы продолжали путь. Снеедорф нес на своих сильных плечах раненого Алексея Платоновича. Старик был сух и легок, как дитя. Он тихо стонал. Тем не менее, подниматься с такой ношей было тяжело и, поскальзываясь на льду, сильный Снеедорф несколько раз падал и больно ушибался. Но, наконец, мы все же были наверху.
Небольшая каменная площадка, около двадцати метров шириной, немного склонившаяся к краю пропасти, заканчивалась сзади верхушкой скалы, поднимавшейся еще на десять метров.
На уровне площадки эта пирамида имела выбоину, образовавшую высокий свод пещеры. Благодаря площадке, снизу этой выбоины нельзя было видеть. В ее черном отверстии неясно виднелся какой-то фантастический силуэт.
Едва переводя дух, Фелисьен победоносно закричал. Он побежал во всю прыть. И мы, шедшие за ним, увидели, наконец, машину Алексея Платоновича. Сохранившись в этой пещере от влияний погоды, машина была цела и, казалось, невредима!
Словно какой-то мистический дракон, сидящий в неприступном каменном логовище, притаилась эта машина в пещере.
Нас охватило непобедимое желание коснуться машины рукою. Но необходимо было прежде заняться врагами. И пока мы с Надеждой пытались привести в чувство раненого, остальные укрепляли террасу, готовясь к борьбе.
На место, где каменные ступени расширялись в площадку, навалены были каменья, и через короткое время возникла там настоящая стена с удобно расположенными бойницами!
Каму, вооружившись дубинкой, сидела на страже у воздвигнутого укрепления.
Профессор лежал с закрытыми глазами на снегу при свете месяца. Мы заботливо осмотрели его рану и нашли, что кость не пробита; удар пришелся вдоль виска, содрал кожу и поранил ухо. Непосредственной опасности не грозило. Нам удалось влить в рот больного несколько капель рома, после чего мы уложили его на постель из мха в задней части пещеры. Я же пошел осматривать машину.
Никогда я не видел ничего более странного. Длинная металлическая труба легкой прочной конструкции являлась главной частью машины. Эта труба на обоих концах воронкообразно расширялась, и в местах расширения, как переднем, так и заднем, были устроены сильные воздушные турбины.