А костер к их приходу почти что потух, и сухих веток там поблизости не было, так что я остался живым человеком хоть, и в паутине, а не зажарился вместо трупа, и Гробограбитель предложил двум сородичам поискать топлива для костра в лесу, но те наотрез отказались уходить, потому что сочли его предложение за уловку, с помощью которой остальные Гробограбители съели бы мясо, или меня, без них. Тогда он сказал, чтобы шли все двенадцать, но и все двенадцать наотрез отказались, говоря, что пойдут только вместе с ним. Несколько минут они яростно препирались, а потом решили идти все вместе: первый Гробограбитель (укравший гроб), двое, которых он посылал сначала, и десятеро, которые не шли без него, — все они отправились в лес за топливом. Они-то ушли, а костер еще тлелся, и, когда паутина немного обсохла, внешние паутинки стали перегорать, а внутренние мне удалось разорвать, и вот я выпрыгнул из костра на волю, но, конечно, с некоторых сторон обжегся. Я выпрыгнул из костра и бросился наутек и, прежде чем Гробограбители возвратились, удрал в недоступную для них чащобу. Так я спасся от Гробограбителей, а потом отправился на юго-восток — искать, по-обычному, дорогу домой, ну и попутно добывать пропитание, потому что давно уже хотел поесть.
Но едва я отправился в новое путешествие, началась буря и хлынул ливень. Ветер как бешеный метался по лесу, налетал на деревья и валил их на землю, так что я стал в тревоге оглядываться, где бы найти убежище от дождя и спасти свою жизнь от огромных деревьев, которые падали под напором ветра нежданно-негаданно то тут, то там. И вот вскоре я приметил нору — у толстого дерева и, как мне почудилось, под мягким холмиком из опавших листьев, — но ясно я ничего не увидел, потому что лил дождь и было темно: в такой темноте и себя-то не разглядишь. Я лег на землю и вполз в нору, и мне сначала даже в голову не пришло, что это вовсе не нора, а сумка — там лежал такой зверь (называется Сумчатый), у которого на животе есть сумка, или мешок, и он, этот зверь, приютился под деревом, чтобы спастись от ветра и ливня. А я просто влез к нему в сумку, и все. Верней, не все, а влез и уснул, потому что там было тепло и тихо. Но ветер дул с ужасающей силой, а ливень хлестался, как миллион хлыстов, и зверь занемог ютиться под деревом и решил отыскать пристанище понадежней и бродил сквозь ветер и дождь по лесу, пока не набрел на густую чащу возле Тринадцатого города духов, где живут, или обитают, Малые духи. А я без просыпу спал в его сумке, пока не прибыл в Тринадцатый город.
МАЛЫЕ ДУХИ И ОГНЕГЛАЗАЯ МАТЬ
Малые духи из Тринадцатого города только и делают, что охотятся по лесам — убивают разных лесных зверей и приносят своей Огнеглазой матери, — поэтому зверь, у которого я был в сумке, попал под пули, едва он там появился: примерно в девять часов утра. Они пристрелили зверя до смерти, а потом все вместе поволокли в город, как слишком грузного, или тяжелого, чтобы нести его одному из них на голове. А я спокойно отсыпался в сумке, пока они убивали и волокли его как добычу. Вот доставили они зверя в город, и все горожане столпились вокруг, потому что он был очень странный зверь. Такие редко заходят в их лес, и они с удивлением на него глядели, но никак не могли наглядеться вдоволь. Зверь был редкий, а его волосы, или мех, считались у них особенной драгоценностью, и они принялись аккуратно их соскребать, чтоб спрятать потом в укромное место. Когда они соскребли волосы со спины и взялись за живот, обнаружилась сумка, а когда они отскребли и сумку — снаружи, — то стали соскребать с нее волосы изнутри. Они залезли скребками внутрь и ошибочно поскребли мою правую ногу, но, как только они поскребли мне ногу, я мигом проснулся и заметался по сумке, потому что не знал, где заснул накануне, и принял сумку за маленькую нору. Начал я, значит, метаться по сумке, и сумка, конечно, стала трястись, и все охотники — Малые духи — сразу же наставили на нее свои ружья, думая, что зверь неожиданно ожил. Но нашелся один среди них поумней: он заметил, что трясется не зверь, а сумка, и заглянул внутрь и увидел меня. Он увидел меня и ухватил меня за ноги и вытащил из сумки на всеобщее рассмотрение, так что я не успел еще очнуться от сна, а уже оказался в центре их рассмотрения.
Самое первое, что пришло мне в голову, — удрать без оглядки, но меня не пустили. Духи рассматривали меня полчаса неподвижными, будто у манекенов, глазами, да они и стояли по-манекенному неподвижно, и я не выдержал их ужасного вида и снова сделал попытку удрать — может, мне еще удастся спастись, — но меня опять никуда не пустили. И пришлось мне идти к Огнеглазой матери — она управляет Тринадцатым городом, а других женщин в их городе нет. Но едва я насильственно перед ней предстал — потому что меня отвели к ней насильно в этот критический день моей жизни, — я сразу же крепко зажмурил глаза, и, когда меня силой заставили их открыть, я все равно не открыл их полностью, так меня напугала ее наружность — страшная, чудовищная, поразительная и грязная.
Огнеглазая мать сидит на земле в центре их города и никогда не встает, так что ее заливает дождь или солнечный жар весь год напролет. В городе нет никаких домов, а только Огнеглазая мать — как холм, — и вокруг ровное пустое пространство вроде огромного футбольного поля. Детям Огнеглазой матери, Малым духам, всем до одного, полтора года от роду, и они хоть и малые, а крепкие, как железо, и умные в любых самых разных делах, но работа у них одна — охота: они убивают в лесу зверей из малых ружей, похожих на пистолеты, которые дает им Огнеглазая мать, а убитых зверей они приносят ей, или в центр города, где они сидит. У нее на теле миллионы голов, кругами по всему телу, сверху и донизу, и у каждой головы — две малых руки, чтоб держать еду и любые предметы, которые голове захочется получить, два глаза, светящиеся и ночью и днем наподобие светляков, только в сто раз ярче, два уха, похожие на уши крыс, маленький рот с острыми зубчиками — зубчиков у каждой головы без счету — да шапка волос, длинных и сальных. Когда какая-нибудь голова говорит, кажется, что звонит церковный колокол, и каждое слово продолжает звучать еще минут десять после того, как сказано. А если говорят все головы разом, кажется, что шумит базарная площадь: они пререкаются, орут и ругаются, но по приказу матери сразу же замолкают. И они не могут уйти от матери, или переселиться в другое место. А Главная Голова Огнеглазой матери — она наверху, между двух плеч, — похожа на огромную цистерну для нефти, если цистерну поставить стоймя, и нужна ей, чтобы кормиться и разговаривать. Она возвышается над городом вроде башни, и видно ее за шесть миль от города. Род у Главной головы — как пещера, в которую может поместиться слон, глаза сверкают и днем и ночью, а когда Огнеглазая мать захочет, из них выплескивается жаркий огонь, — поэтому жители Леса Духов и назвали ее «Огнеглазая мать». Она может проглотить слона целиком, а может и разжевать: у нее 1000 зубов, причем каждый зуб — двухфутовой длины, массивный и желтый, но удивительно острый, и губы не могут прикрыть их полностью, даже когда она закрывает рот. Голова у нее — в густых зарослях из волос, а если их срезать и положить на весы, то получится, что они весят ровно полтонны, и каждый волос — толщиной в четверть дюйма. Волосы прикрывают ее как крыша, потому что она все время сидит — и когда льет дождь, и когда светит солнце. У нее две руки и на каждой пять пальцев с ногтями, похожими на большие лопаты, и две ноги толщиной с колонну, и она сидит на них, будто на табуретке.
Глаза у нее полыхают жгучим огнем, и, если ей надо разжечь костер, она разжигает его глазами — они у нее светят так ярко и горячо, что дрова вспыхивают, как сухой порох или как если бы их облили бензином; а ночью глаза освещают город — вместо электричества, но гораздо ярче. И когда какой-нибудь из Малых духов плохо ей служит или не слушается, она направляет на него глаза, и они извергают свирепый огонь, и дух сгорает, словно пушинка. А иногда она слегка притушивает глаза и просто стегает огнем обидчика — он не сгорает, но его жжет и корчит, неважно, далеко от нее или близко. Поэтому все духи и прочие существа боятся разгневать Огнеглазую мать, и даже Его Величество Король не посмеет сказать: «А это еще кто?» И без крайней нужды к ней в город не ходят. На теле у нее, вместо всякой одежды, шкуры всевозможных лесных зверей, и от этого она кажется еще безобразней, или страшней, чудовищней и ужасней. Ее обслуживают Малые духи, потому что сама она все время сидит — они отдают ей убитых зверей и потом кормятся от ее щедрот.
Ну и вот, а когда меня к ней привели, мне вдруг почудилось, что я исчез, распылился в воздухе облачком пыли, или стал страшным сном наяву об ее чудовищной и грязной наружности. Она спросила у Малых духов, прихожусь ли я Сумчатому Зверю сыном, а они ответили, что точно не знают. Тогда она немного притушила глаза и слегка полоснула меня огнем, так что сожгла звериную шкуру, которая служила мне как одежда, и чуть-чуть прижгла кое-где мою кожу — она не хотела меня уничтожить, а решила узнать, могу ли я говорить, — но когда мою кожу кое-где прижгло, я закричал в самый полный голос, и духи тотчас же раскатились хохотом, похожим на канонаду из тысячи пушек, а хохот самой Огнеглазой матери гремел, как взрывы бомб на земле, и, словно от взрывов бомб на земле, многие окрестные холмы содрогнулись, многие деревья попадали и сломались, а я по пояс провалился в землю, и Малым духам пришлось меня вынимать. Но едва Огнеглазая мать услышала, что я вскричал человеческим голосом, она распознала во мне человека, хотя, конечно же, не могла понять, как мне удалось попасть в Лес Духов.
Она признала меня человеком и спросила, хочу ли я пожить у нее, и мне пришлось ответить ей «да», но она не спросила, откуда я появился и не обидел ли кого-нибудь по пути, а просто дала приказ Малым духам выделить мне малое ружье для охоты. И они обучили меня охотиться, или убивать из ружья зверей. Как только я сделался умелым охотни