Наконец осознает, что это Тер, что они в ее машине, что ей все известно, что она намерена спасти его. Он усмехается про себя: спасти? Кто ее просит? Зачем? Что ж, она воображает, что он пойдет к врачам, ляжет в больницу? Черта с два, там же не дают марихуаны. Где его сигареты? Ему необходимо выкурить хоть одну — немедленно, сейчас же.
Он приподнимается на сиденье и открывает дверцу.
— Куда ты, Дон? Я не отпущу тебя. Я буду теперь все время с тобой! Тебя нельзя оставлять одного!
— Отпусти меня! — Он отталкивает ее, но Тер крепко держит его за рукав. — Отпусти, тебе говорят! Мне душно здесь, слышишь, душно! — Он вырывается и, чуть не упав, вываливается из машины. Тер, уцепившись за него, стоит рядом.
— Я не оставлю тебя! — кричит она.
— Не приставай, мне нужно закурить. Могу я закурить? Да не мешай же!
Он кричит. Так он с ней никогда еще не разговаривал.
— Дон, — Тер говорит с трудом, ее душат слезы, — Дон, опомнись, разве ты не любишь меня? Это же я, твоя Тер.
Дон отталкивает ее, вынимает сигарету, закуривает. Минуту он стоит молча, с наслаждением затягиваясь. Потом подходит к ней.
— Прости меня, Тер, — он обнимает ее за вздрагивающие плечи, — прости, но я сейчас плохо соображаю. Отвези меня домой, пожалуйста, отвези. Я высплюсь, и завтра утром мы обо всем поговорим. Ладно? Ведь все равно сейчас это бесполезно. Давай завтра утром…
Тер понимает, что он прав. Разговаривать с ним сейчас бесполезно. Ее охватывает бесконечная усталость, чувство безнадежности. К чему все это? Зачем? Все равно ничего не получится, у нее не хватит сил, да и поздно… Поздно. Надо все бросить, махнуть рукой.
Но усилием воли она снова берет себя в руки. Хорошо, сейчас бесполезно, он в дурмане, но завтра, с утра, когда все улетучится, они поговорят. Спокойно, трезво. Все решат. Составят план. Надо только дождаться утра (ох как это тру дно!).
— Садись, — говорит она.
Дон недоверчиво смотрит на нее.
— Садись же, я отвезу тебя домой.
Продолжая подозрительно коситься, Дон залезает в машину. Его настороженный взгляд следит за дорогой: туда ли везет, не обманывает ли.
Они подъезжают к его дому. Не помахав рукой, Дон скрывается в дверях.
Тер медленно едет домой. К счастью, господин Лонг возвращается еще позже.
Наутро, часов в девять, машина Тер вновь на своем посту. Она не заходит к Дону, сидит в машине и ждет. Лицо ее потемнело, глаза обведены синими кругами, она не спала ночь.
В десять утра Дон выходит из дому.
Он сутулится, идет неуверенной походкой, волосы спутаны, плащ не застегнут. Но он «в порядке», действие «зелья» улетучилось вместе с обычной тягостной ночью.
Тер опускает стекло и негромко зовет:
— Дон!
Он испуганно оборачивается, видит ее, нерешительно приближается к машине.
— Ты в университет? — спрашивает она как ни в чем не бывало. — Садись, подвезу.
Машина трогается. Первым молчание нарушает Дон:
— Прости, Тер, за вчерашнее. Но я плохо себя чувствовал. Я обидел тебя. Прости.
— Ты что-нибудь помнишь из нашего вчерашнего разговора? — спрашивает Тер.
Он смущенно смотрит на нее.
— Тогда повторяю, — говорит она спокойно, — я все знаю, Дон! Ты стал наркоманом. Но это не безнадежно. Люди вылечиваются. Я хочу, чтоб ты выздоровел. Понял? Я сделаю для этого все. Но ничего не получится, если ты сам не захочешь, не будешь мне помогать.
— Я согласен, — невнятно шепчет Дон. (Сейчас он готов на все! Вот он, выход, — Тер! Она спасет его, вылечит.)
— Обещай, Дон, что ты будешь делать все, что я скажу. Сейчас ты пойдешь на лекции. Я пойду к врачам. Заеду за тобой после занятий и скажу, что надо делать.
— Хорошо. — Голос Дона становится еще тише. Они подъезжают к университету. Дон выходит из машины и понуро бредет к учебным корпусам.
Тер уже собирается отъехать, вдруг слышит голос:
— Не подвезешь?
Это Артур. Они мало знакомы (как-то после одной из игр Дон представил ее Артуру, потом встречались не раз на стадионе), но она охотно открывает дверцу.
— Спасибо. — Артур весел, глаза сквозь линзы сосредоточенно глядят на Тер. Глядят долго. Выражение его лица меняется, становится серьезным.
И, сразу перешагивая пропасть предварительных объяснений, Артур говорит:
— Он приходил ко мне, советовался. Поздновато. Тер бросает на него встревоженный взгляд. И опять он угадывает все, что она хочет сказать.
— Слишком далеко зашло. Ты видела, какой он? Днем ничего, потому, наверное, ты и не подозревала, а вечером небось все меняется. Постепенно вечера станут все длиннее, они захватят и день и утро…
— Что же делать?
— Лечиться. Если он согласится. Но это дорого, у него нет таких денег.
— Деньги — ерунда, — вырывается у Тер, — деньги будут, любые. Но к кому идти? Я ничего не знаю… Подскажи, ты ведь его друг.
— Нет, — жестко отвечает Артур, — я ему не друг. Я с такими не дружу. Он неплохой парень, хороший, только тряпка. Флюгер — мотается, куда ветер подует.
— Он добрый, — говорит Тер.
— Не добрый он, — усмехается Артур, — а добренький. И это плохо, плохо для пего же. Такие не знают, где добро и где зло. Не борются за первое, не воюют со вторым. И вот сама видишь, чем это кончается… Жалко его.
— Так что же делать?
— Попробуй сводить его к врачам или положить в больницу. Я тоже не специалист. Просто слышал. Думаю, поможет. Но вот что я тебе скажу — последи за ним. Не удивлюсь, если он что-нибудь натворил. Они все… такие… вытворяют. Или связался с «пушерами». Те так просто из своих лап не выпустят. Если не завяз, тогда надежда есть, если завяз — дело гиблое, убьют они его. Скорее убьют, чем отпустят. Или он кого-нибудь убьет…
— Нет! — Тер в отчаянии. — Ведь можно что-то сделать. Есть же полиция, власти. Отец моей подруги — начальник отдела по борьбе с наркотиками! Я пойду к нему…
— Полиция, власти… — Артур усмехается, он с жалостью смотрит на Тер. — Вот были бы они другими, не было б у тебя с Доном забот. — Лицо его меняется, глаза жестко поблескивают за стеклами очков. — Удивительно! Неужели вы все слепы, глухи? Неужели люди не видят подлостей? Неужели ты не понимаешь, что пока будут такие начальники полиции, как твой О'Кин, и такие филантропы, как, уж прости за грубость, твой отец, ничего не изменится? И не изменится, пока будут такие дураки, как твой же Дон… Эх, чего объяснять, рано или поздно сама поймешь. Слава богу, понимающих с каждым днем прибавляется.
Тер бледнеет, слушая Артура, но с упрямством безнадежности повторяет:
— О'Кин, он же может… Артур раздраженно перебивает:
— «О'Кин, О'Кин»! Такая же продажная шкура, как и остальные, греет руки на этом бизнесе. Не хочу тебя разочаровывать, но он тебе не поможет. Они своих «пушеров» в обиду не дают.
— Как ты можешь так говорить! — Тер возмущена. — Он же…
— Ладно, не собираюсь с тобой спорить, даю совет: держись от него подальше и Дона держи. Погубят они его, Стоп! Спасибо, мне здесь сходить. А ты действуй, ты молодец, энергичная девчонка. Если б только делом занималась!
Тер машет рукой — до того ли ей сейчас — и отправляется дальше.
…С этого момента Тер не знала отдыха. Она сумела мобилизовать друзей, те свели ее с врачами, к которым она отправилась на консультацию. Ей даже удалось затащить к одному из них Дона.
У Тер пухла голова от того, что ей говорили врачи. Для них это было рутиной. Наркоманов в стране миллионы, все давно изучено, известно, но что толку — их становится все больше, а их возраст все моложе. И лечить их почти бесполезно. Нужны огромные деньги. «Лечить надо не их, — сказал ей один из врачей, — лечить надо общество, в котором они живут. Наше с вами общество».
Тер оказалась в новом для нее мире. Мире кошмаров и ужасов, безнадежности и отчаяния.
Тайно от отца она продала кое-какие драгоценности. Попросила деньги еще на одно манто (которое все никак «не покупалось»).
Сначала Дон согласился на лечение. Продержавшись два дня, сорвался.
Ценой огромных усилий Тер уговорила его лечь в больницу на курс лечения сном — десять суток. Но и это уже не помогло.
Через день после выхода из больницы Дон встретил Суса, и все началось сначала…
Однажды Дон сказал ей:
— Брось, Тер. Мне уже ничто не поможет. Ты только измучаешься со мной. Зачем я тебе такой нужен?
Они медленно шли по заиндевевшим университетским газонам. Стояла зима. Как всегда, промозглая и бесснежная. Сырые ветры делали ее особенно неприятной.
Дон еще ходил на занятия, хотя понимал, что вряд ли выдержит очередную экзаменационную сессию. Баскетбол был давно забыт. По официальной версии растяжение оказалось хроническим (тренер пожалел его).
Единственное, о чем Тер, при всей своей сообразительности, не задумывалась, так это — откуда у Дона деньги на «зелье».
Она просто не думала об этом.
А между тем Дон и Сус продолжали порой свои ночные налеты. Однажды они чуть не попались.
— Нет, Дон, я не брошу! — Выражение лица Тер было упрямым, квадратный подбородок воинственно выставлен вперед, губы сжаты в тонкую нить. — Я больше не намерена скрывать от папы…
— Не говори ему!
— Дон, поверь мне, он твой друг. Он любит меня и знает что ты для меня. Главное же — он ненавидит всех этих торговцев смертью, этих контрабандистов, будь они трижды прокляты! — Тер всхлипывала. — Ты должен понять, отец добрый, он поймет и поможет. Папа все может. А у меня уже просто нет сил…
— Делай что хочешь… — Дона, как все чаще последнее время, охватило равнодушие. — Хочешь, говори… Мне уже ничто не поможет. Да и к чему?..
Тер молчала.
Так шли они медленно по заиндевелой, мертвой траве университетских газонов, мимо нахохлившихся деревьев, мимо холодных учебных корпусов…
Глава XVIIОТЕЦ И ДОЧЬ
С этого момента события стали нарастать быстрыми темпами.
Казалось, Дон одновременно шел по жизни в двух измерениях. Один Дон двигался медленно, лениво. Он вставал поздно, перестал делать гимнастику, никуда не торопился, по вечерам, увлекаемый Тер, сидел у нее или заходил в подвальчики, где в сизом дыму неистовствовали электрогитары, хрипели певцы. В полудурмане возвращался поздно ночью, а то и под утро домой и, выкурив последнюю сигарету, проваливался в сон.