— Дурак! Боже, как я тебя презираю иногда! Вот дурак! — Тер стояла раскрасневшаяся, сжимая кулаки.
— Извини, — пробормотал Дон, — я не то сказал, извини…
Остальные отошли, чтоб не мешать, кто к бару, кто к окну.
— Извини, — приблизившись к Тер, шептал Дон, — это все завтрашняя игра, нервничаю, не сердись…
— Я не сержусь, — зашептала она в ответ, — но это называется удар ниже пояса. При чем здесь папа? Думаешь, меня, как Зену, можно замуж выдать за мешок с деньгами? Ты ведь знаешь, для меня главное не деньги. Иначе…
— Что «иначе»? — Теперь Дон не шептал, а шипел. — Иначе ты бы со мной дела не имела? Да? Я ведь кто? Нищий, баскетболист, студентишка! У меня нет отца — президента банка…
— Погоди…
— Нет, ты погоди! Нет отца — макаронного фабриканта! У меня есть только эти руки и эта голова…
Тер схватила Дона за плечи, приблизила к нему лицо:
— Перестань! Ты знаешь, что ты для меня! Мне никто другой не нужен. Перестань. Может быть, я неудачно выразилась, тогда прости. Слышишь!
Роли переменились. Теперь примирения искала она, Обычное дело. Обычная ссора влюбленных.
Почувствовав, что примирение состоялось, остальные снова приблизились. Разговор опять стал общим. И тут неожиданно Лилиан спросила:
— Скажи, Дон, а Рив считается у вас хорошим игроком?
— Да, а что? — нахмурился Дон.
— Он какой-то странный, это все заметили. Он вас не подведет?
Дон помолчал.
— Честно говоря, я сам задумывался над этим. В такой игре, как завтрашняя, все имеет значение. А уж настроение особенно. Может, это так у него, к завтрашнему дню пройдет. Ты-то не обидела его?
— Брось, пожалуйста. При чем тут я? — Лилиан забарабанила руками по столу. — А вот тебе бы не мешало прямо сегодня к нему зайти, выяснить, что к чему.
— Может быть, — неуверенно проговорил Дон и посмотрел на Тер. — Действительно, может, стоит зайти. Живет он далеко…
— Я подвезу тебя. — Забыв об остальных гостях, Тер стала собираться.
Впрочем, никто не обиделся. Допивали чай, пиво, докуривали сигареты, надевали пальто. На дворе стояла ранняя осень, часто лили мелкие дожди, дул промозглый ветер.
У подъезда разбрелись по машинам.
Первым, взревев форсированным мотором, укатил на своей гоночной двухместной «феррари» Луиджи. С ним уехала Зена. Лилиан, помахав рукой, удалилась в добротном, по не очень новом «форде». Потом уехал Рог в какой-то роскошной, сверкающей машине.
Чип вышел один и быстро зашагал своей бесшумной, мягкой походкой. У него не было машины, никто не предложил его подвезти, да он и чувствовал себя лучше в одиночестве. Когда ты один, не приходится ждать опасности, никто не обманет, никто не подстережет. Разве только звери в его родных краях. Но зверей он не боялся. Он боялся людей…
Проводив всех, Тер села за руль открытого кремового «бьюлка», подождала, пока Дон сядет рядом, и медленно покатила под горку к воротам.
Из-за занавески своей комнаты на молодых людей умиленно смотрела госпожа Лонг; из окна кабинета, озабоченно хмурясь, — господин Лонг…
А кремовый «бьюик», покинув район дорогих вилл и густых садов, несся по вечерним улицам огромного города.
Воздух свистел, обтекая ветровое стекло. Мелькали огни еще небогатых на окраинных улицах реклам, мигали цветные лампочки на фасадах кинотеатров, таинственным розовым светом мерцали входы в ночные бары.
Громады домов с редкими освещенными окнами начали наступать на машину, когда она приблизилась к центру. Но в центр въезжать не пришлось. Проскочив туннелями, выехали на другую окраину и вскоре остановились у кирпичного пятиэтажного дома с изборожденным пожарными лестницами фасадом. Здесь жил Рив.
Тер остановила машину у высокого тусклого фонаря, каких не так уж много насчитывалось на этой мрачной, пустынной улице. Дону не хотелось оставлять ее одну в открытой машине, и он пообещал сразу же вернуться, прихватив Рива. Потом поедут куда-нибудь потанцевать, выпить пива, куда-нибудь, где есть свет, музыка, смех.
— Я быстро, — сказал Дон и исчез в темном грязноватом подъезде.
Его не было минут пять. Вернулся он задумчивый и растерянный. Неторопливо подошел к машине, сел, лишь со второго раза захлопнул дверцу.
— Ну? — нетерпеливо спросила Тер.
— Ничего не понимаю… — Дон пожал плечами.
— Так в чем дело? Говори же!
— Его отец сказал, что он уже третью ночь не приходит домой. Только звонит, чтоб не беспокоились…
Глава III«БОБРЫ» И «РЫСИ»
Спортивный зал «Зеленый сад» представлял собой огромное, не очень чистое помещение, похожее на сарай. Около шести тысяч зрителей могли разместиться, потеснясь, на обшарпанных, порезанных, пятнистых от грязи трибунах. Некрашеные железные балки под крышей, цементный пол, закопченные окна не делали зал уютней. Только натертая до блеска баскетбольная площадка ярко желтела в этом сером, неприветливом окружении. Она казалась песочным пирожным, забытым на столе, накрытом несвежей клеенкой.
К потолку тянулись клубы сизого табачного дыма. Гулким эхом отдавались под сводами крики продавцов пива, мороженого, орехов, газет. Из репродукторов неслись хриплые, неразличимые рекламные призывы.
Пахло пивом, табаком, пылью, пустотой большого помещения. Трибуны были заполнены на три четверти. Болельщики «Рысей» разместились с одной стороны, болельщики «Бобров» — с другой. И те и другие пришли, вооружившись флагами, транспарантами, трещотками, барабанами, трубами. Многие были одеты в форменные одежды клуба, с цилиндрами на головах. Кое-кто надел картонные маски, изображавшие рысьи или бобровые морды.
В ожидании начала по площадке маршировал смешанный университетский оркестр: девушки в коротких штанишках, высоких белых сапогах, с киверами на головах. Девушки без конца маршировали, ритмично поднимая голые ноги, сдваивая ряды, расходясь и сходясь, перестраиваясь в колонны по три, по четыре, в развернутые шеренги. Впереди шествовала румяная красавица с жезлом, которым отбивала такт.
На трудившийся в поте лица оркестр никто не обращал внимания. Народ был занят разговорами, щелканьем орехов, опустошением пивных банок, спорами, криками, налаживанием прихваченного болелыцицкого снаряжения.
Так продолжалось около часа. Потом оркестр ушел, сопровождаемый жидкими хлопками. Вдруг на площадку выбежали человек десять ребят и девчат — босых, с длинными непричесанными волосами, разметавшимися по плечам. Они были одеты в белые (и порядком грязные) рубахи до пят и держали в руках плакаты: «Поклоняйтесь Сатане», «1 Только Сатана спасет вас», «Сатана не допустит гибели». Побегав вокруг площадки под равнодушными взглядами публики, поклонники сатаны спокойно вернулись на трибуны и приготовились болеть за свою команду.
Наконец на площадку выбежали для разминки игроки.
Казалось, в зале произошел горный обвал — взвыли трубы, заверещали трещотки, со всех сторон понеслись неистовые крики.
«Рыси» в черных трусах и майках и «Бобры» во всем желтом разошлись к своим щитам и начали лениво разминаться. Когда игроки и судьи заняли места, на какое-то мгновение в зале повисла мертвая тишина, потом раздался свисток — и игра началась.
С этого момента и до конца игры, включая минутные перерывы, на трибунах не стихал шум. Он гудел ровным гулом, взрывался неистовым грохотом, когда та или иная команда выигрывала очки, немного стихал в момент штрафных и вновь нарастал. На фоне незамиравших трещоток выли трубы, заливались свистки, били барабаны, топали каблуки. Сквозь эту какофонию прорывались отдельные и хоровые вопли, скандированные подбадривания, даже куплеты университетских гимнов. Над головами взлетали каскетки, пиджаки, надувные подушечки для сиденья, просто скомканная бумага, пустые пивные банки…
Но игроки не обращали на это внимания, они привыкли.
Сначала вперед вырвались «Рыси». Дон выиграл подряд шесть очков. Потом еще два. Счет стал 8: 0. Однако, оправившись от первого натиска противника, «Бобры» перешли в контратаку. Постепенно счет сравнялся, даже стал 12: 10 в пользу «Бобров». Получив два персональных замечания, Дон временно покинул площадку — тренер берег своего лучшего игрока.
Прошло уже двенадцать минут. Черные и желтые молнии без устали метались по площадке…
Тер, Зена, Лилиан и Луиджи сидели в середине двадцатого ряда. Девушки были перепоясаны черно-белыми шарфами — цвета «Рысей». На голове Луиджи красовался цилиндр с оскаленной мордой хищника, намалеванной золотой краской.
У всех были трещотки, которые они немилосердно крутили, пока не уставала рука.
Почти не разговаривали. Лишь изредка обменивались репликами, вопя истошными голосами в ухо соседу. Услышать что-нибудь в чудовищном грохоте, стоявшем в зале, было почти невозможно.
К перерыву «Рыси» снова вели 38: 32.
Отдых. Отдых и у трибун. Разгоряченные, охрипшие болельщики набросились на пиво, мороженое, воду. Вытирали вспотевшие шеи, обменивались впечатлениями, отчаянно спорили. Каждый видел ошибки игроков, каждый сыграл бы иначе.
Сходились в одном: судьи безбожно подсуживали соперникам. Тут мнение было единым: все судьи — жулики, наверняка подкуплены!
Перерыв кончился. Игра продолжалась. Сумев добиться незначительного преимущества, «Бобры» ушли в защиту. Это было ошибкой. «Рыси» усилили натиск, они наступали по всему фронту.
Раза три Дон бросал мяч чуть не с середины площадки и каждый раз удачно. Большой необходимости в этом не было, но он ни на минуту не забывал о худом, костлявом человеке, равнодушно посматривавшем на площадку. Он единственный из всех присутствующих в зале не кричал, не хлопал и не свистел. Лениво жуя резинку, иногда даже зевая, он следил за игрой. Но Дон знал, что ни одна мелочь, ни одно движение игроков не ускользает от взгляда этого человека. И ни одна ошибка. Это был тренер национальной сборной, и его мнение было для Дона важней, чем остальных пяти тысяч зрителей. Вот ради него он и старался показать себя. Пусть знает, что с дальней дистанции Дон тоже никогда не промахивается. Был в зале и еще один человек, который никак не выражал своих чувств. Полный, элегантный, моложавый, в очках, он молча следил за игрой, изредка записывая что-то в маленький блокнот. Он сидел на лучших местах, в окружении спортивного вида мужчин, то и дело наклонявшихся к нему и что-то шептавших на ухо.