– А туда, куда я тебя сейчас пошлю! – уточнила Наташа, совсем даже не глядя на кавалера, настолько он был ей неинтересен.
– Такая красивая, и такая грубая! – льстиво сказал мелкий.
– А у нее просто глаза разбежались. А нас двое, а она одна! – куражился вихлястый.
– Почему двое? Трое, – сказала Наташа.
– А не понял! – удивился вихлястый.
Наташа указала на пьяного парня, который неподалеку обнимал столб, застыв и словно решая, карабкаться ли вверх, упасть ли окончательно вниз.
– Не ваш брат разве?
– Обижаете, девушка! – сказал мелкий.
– Похож! Ладно, до свидания! – она отвернулась.
Вихлястый, видимо, был поопытней в общении с женским полом и умел оборачивать поражение победой или хотя бы моральной компенсацией – пусть даже за чужой счет.
– Ты слышал? – сказал он мелкому. – С тобой попрощались. Вечером увидимся.
Мелкий не ожидал от друга подначки, но тоже попытался вывернуться:
– Почему я? Может, она про тебя имела в виду!
Тут Наташа вдруг повернулась к ним и приветливо спросила:
– Хотите доброе дело сделать?
– А всегда пожалуйста! – тут же отозвался вихлястый.
– Левее станьте. Вот сюда. Еще чуть-чуть. Поплотней, плечо подыми. Вот так. Хорошо.
Молодые люди старательно выполнили указания симпатичной девушки. Застыли. Ждали продолжения. Продолжения не было.
– А я не понял, а чего дальше? – спросил вихлястый.
– Ничего, так и стойте. А то солнце в глаза светит.
Тут с кавалеров слетела любезность, мелкий ощерил зубы, из которых двух-трех уже не было, причем вряд ли от кариеса, и сказал еще более гнусаво, чем вихлястый, но на этот раз гнусавость была признаком угрозы:
– Слушай, ты...
Договорить он не успел, потому что сзади послышался строгий женский голос:
– Молодые люди, вам чего?
Они обернулись и увидели девушку постарше первой, но тоже ничего: джинсы очень ладно сидят на том, что от природы и так ладно, кофточка обтягивает талию и все иное.
– О! – обрадовался вихлястый. – Еще одна! Двое на двое, полный порядок! Вас как зовут, девушка?
Люба выхватила откуда-то красную книжечку и сунула им в глаза:
– Лейтенант Кублакова. А вас?
– А нас... А что нас? А мы просто гуляем!
И неудачливые кавалеры поспешно удалились.
Кавалеры удалились, а Наташа смеялась до боли в животе. Потом спросила:
– Джинсы за триста?
– Двести. Кофта сто.
– Надо же... А удостоверение откуда?
– Старое, отца твоего. Фотографию подклеила, имя подчистила, свое написала. Само собой, показываю не официально, а только таким вот придуркам, когда пристают. Верят сразу.
– А разве пристают?
– Ну, я же в город езжу, торгую. Бывает.
– Кто пристает?
– Мужики.
– Зачем?
Люба только усмехнулась и слегка развела руками: почему же не пристать к молодой симпатичной женщине?
Наташа так глянула на нее, будто впервые увидела. Покрутила головой, но по улыбке было видно: одобряет. И гордится.
– Я тебе так скажу, – кричала она, крутя руль на сельских ухабах. – Пусть этот американец еще очень постарается, чтобы заслужить такую женщину! Теперь пускай едет!
И американец приехал утром следующего дня. Нестеров встречал его у поезда в Сарайске. Вышел мужчина как мужчина: летние светлые брюки, футболка, кроссовки, сумка через плечо. Интеллигентного, скажем так, вида пожиловатый мужчина, ничего особо американского в нем нет, кроме, может быть, некоторой чересчурной свободы телодвижений и взгляда, воспитанной в нем многими предыдущими поколениями, да еще умения не обнаруживать трудностей возраста или физического состояния: всё, дескать, о’кей, всё всегда в порядке! По этим признакам Нестеров (психолог все-таки!) без труда опознал его и подошел:
– Джо Фрезер?
– Да, – улыбнулся американец и крепко пожал Нестерову руку.
Нестеров усадил его в машину и повез.
– К сожалению, Люба совсем не говорит по-английски. Вы говорите по-русски? – спросил Нестеров, тщательно конструируя простые фразы и сожалея, что давненько у него не было практики.
– Плохо, – сказал Фрезер по-русски с чудовищным акцентом. – Я учил. Но понимаю. Если не торопиться быстро.
– Это всегда так! – сказал Нестеров по-русски громко, внятно и медленно. – Я тоже по-английски гораздо лучше понимаю, чем говорю, а говорю скверно, конечно. Сейчас понимаете меня?
– Да. Вы... Эмм... Вы писали за нее по ее просьбе? – спросил Фрезер по-английски.
Нестеров по-русски:
– Да.
Фрезер по-английски:
– Но выбрала меня она сама?
Нестеров по-русски:
– Конечно! Я только так, помогаю с языком, она сама всё решает. – И добавил по-английски: – Она выбрала сама.
Фрезер по-русски:
– Она уже имела знакомство с мужчиной? – И добавил по-английски: – Кто-нибудь приезжал к ней, она с кем-то знакомилась?
Нестеров по-русски:
– Нет, вы первый. Она вообще женщина разборчивая. Как это... – он хотел перевести сам себя на английский, но Фрезер сказал:
– Я понял.
– Вот и отлично!
Фрезер тем временем осматривал окрестности, и они ему нравились: вокруг были поля и перелески, все зелено, безлюдно, красиво, как где-то в нетронутых человеческим суетным трудом местах. Нестеров почувствовал прилив гордости за Родину.
– Нравится?
– Да, очень, – сказал Фрезер и продолжил по-английски: – Я вообще очень люблю деревню. Мне это напоминает природу в штате Коннектикут, я там родился. Вы тоже живете в деревне?
– Я приехал в гости. Я ее дальний родственник. Понимаете?
– Да.
Так они и беседовали, не испытывая затруднений.
Они беседовали, не испытывая затруднений, а у Любы затруднения были. Накрутив накануне бигуди, она сняла их, и Наташа ужаснулась, увидев, что голова матери стала барашково-кудрявой и, как она выразилась, «самопальной». Наташа взялась поправить дело: вымыла матери голову и стала укладывать волосы.
Тем временем Нестеров и американец подъехали – сначала к дому Нестерова, потому что Фрезер захотел умыться с дороги и попасть в туалет. Рукомойник у крыльца и дощатый нужник в глубине сада наверняка его изумили, но он, как воспитанный человек, не подал вида. Уже собрались идти, но тут появился Савичев. Поздоровался с Нестеровым и спросил, глядя на заезжего гостя:
– Из Америки?
– Да, – сказал Нестеров, уже привыкнув к тому, что в Анисовке о событиях узнают еще до того, как они случаются.
– А чего ему тут надо?
– В гости приехал.
– Ясно. Скажи ему, что я их политику не одобряю.
– Какую именно?
– В целом. – И, чтобы у Фрезера не возникло сомнений, он обратился прямо к нему:
– Очень уж вы везде суетесь, извини!
– Не понимаю, – сказал Фрезер и посмотрел на Нестерова.
– Этот человек говорит: добро пожаловать в русскую деревню! – перевел Нестеров.
– Спасибо, – заулыбался Фрезер.
– Чего это он радуется? – удивился Савичев.
– Привык вежливо принимать критику. Ты по делу или как?
– По делу.
– Излагай.
– Не при нем же. Отойдем. – И, отведя Нестерова в сторону, Савичев изложил суть дела: – Тридцатник до послезавтра не дашь?
– Дам, – Нестеров достал бумажник. – Я слышал, ты тоже уезжать собрался?
– А почему выпиваю, как ты думаешь? Морально готовлюсь! Ну, ты не суй так, неудобно! – Взяв украдкой деньги, Савичев крикнул Фрезеру: – Будь здоров! Передай там своим: русский народ не одобряет!
Наконец двинулись.
Синицына от своего дома увидела: идут Нестеров и какой-то странный человек, в руках у него цветы и бутылка шампанского.
Естественно, новость тут же полетела по селу.
Новость полетела по селу, а Нестеров и Фрезер уже стояли у дома Любы, и она пожимала Фрезеру руку.
– Очень сильная рука, – оценил Фрезер по-английски.
– Чего он? – спросила Люба.
– Говорит: у вас сильная рука.
– Само собой. Вилы, лопата, навоз, чернозем... А как ваше... Наме ваше как?
Наташа, высунувшись из окна и жадно наблюдая, подсказала:
– Вот из ю нейм?
– Фрезер. Джо Фрезер, – представился американец, вручая шампанское и цветы, которые при рукопожатии деликатно сунул под мышку.
– Ясно. А это моя дочь Наташа, Наталья. Джо, хорошее имя... А по отчеству?
– Нет у них отчества, – сказал Нестеров.
– Почему? Хотя, какая разница... Ну что? Он вроде писал, что сельским хозяйством интересуется?
– О, да! – сказал по-русски Фрезер.
Люба испугалась:
– Он понимает, что ли? А я говорю, будто он глухонемой! Извините! – сказала она американцу.
– Понимаю мало. Не всегда еще. Когда медленно, – объяснил Фрезер, продолжая улыбаться и глядя на Любу так, что ясно было: она ему нравится. Да и Любе он сразу как-то глянулся. И Наташа его оценила и даже украдкой показала матери большой палец: отличный мужчина!
Что ж, Люба повела его показывать хозяйство.
– Это вот курятник... Тут овцы у меня... Тут корова стоит... Ногу посекла, я ее третий день в хлеву держу.
– Какая у нее порода? – спросил Фрезер по-английски, а Нестеров перевел.
Люба затруднилась:
– Шут ее знает. Коровья порода, какая же еще? Рога да вымя, вот и вся порода.
Нестеров перевел:
– Русская народная порода: корова домашняя.
– Ладно, – сказала Люба, – пойдемте в дом, что ли, чего мы тут навоз нюхаем?
Наташа встретила их на крыльце.
– Гуд дэй! – любезно сказала она американцу.
– О, говорите по-английски? – обрадовался Фрезер.
– Литл спик. Но андестен вообще-то.
И они маленькой процессией прошли в дом.
Они прошли в дом, а кое-кто уже обсуждал приезд американца. В частности, собравшиеся в саду Мурзина мужики. Эти задушевные собрания укоренились в ту пору, когда Мурзин был на холостом положении вследствие сбежавшей жены. Вернувшись, Вера пыталась бороться с дурным обычаем, но безуспешно.