Ваучер согласился, но не полностью:
– Во мне-то как раз всё в порядке, это в мире бардак! Я же не из-за себя как раз огорчаюсь, а из-за дурости, которая вокруг! Сам-то я нормальный! Значит, нельзя ничего сделать?
– Нельзя.
– То есть всю жизнь психовать?
– Так человек устроен.
– Хреново он устроен, скажу я тебе! – обвинил Ваучер так, будто лично Нестеров в этом виноват.
– Да. Не идеально, – признал Нестеров так, будто признал свою личную вину в этом.
И Ваучер, окончательно расстроенный, отправился домой.
Ваучер отправился домой.
По пути вздыхал, бормотал что-то.
У дома остановился, вглядываясь:
– Кто там?
– Я, – выступила из темноты Синицына.
– Тебе чего?
– Тут, что ли, разговаривать будем? Не молоденькие – ночью на улице торчать.
– Не о чем мне с вами разговаривать! – сказал Ваучер, заходя в дом.
Синицына пошла следом.
Встала в двери, наблюдала, как Ваучер, несмотря на поздний час, начал собирать вещи.
– Куда это ты на ночь глядя?
– Домой. К племяннику. Он звонил только что: чего, говорит, не едешь? Обещал машину с шофером прислать.
– Куда это он тебе звонил?
Ваучер достал мобильный телефон старинной модели и показал:
– А вот куда! Насильно мне вручил, говорит: вдруг тебе худо будет, а я не знаю. Я, говорит, себе тогда не прощу. Любит меня, прямо скажем.
– Это хорошо. Мне дети тоже дали эту игрушку, каждый день звонят. А плотят за него сами.
И тоже показала телефон, поновей, чем у Ваучера.
– А я, думаешь, сам плачу? Один раз заплатил, он аж до ругачки обиделся. За кого, говорит, ты меня принимаешь, я что, говорит, не могу родному дяде телефон оплатить?
Помолчав, Синицына спросила:
– Бумагу-то подписал у кого?
– Зачем? Не надо мне никакой бумаги!
– Дело твое. А то я подпишу, если хочешь.
– Не надо, сказал же!
Ваучер, устав от слишком поспешных сборов, сел. Отдышался.
– Я, может, еще не уеду. А что? Останусь тут, буду жить, буду вам каждый день глаза мозолить! Да еще фотоаппарат куплю и сымать себя буду каждый день, чтобы никто не отперся! Попробуйте тогда... Посмотрим... Тоже мне!
Так он рассуждал, и тут явилась Акупация. Подслеповато щурясь после ночной улицы, ощупывая косяк, она вошла, не заметив Синицыну, которая стояла в сторонке.
– Свет у тебя, как в бане, не вижу ничего. Чего сам с собой шумишь?
Синицына не без ехидства спросила:
– Неужели прямо от твоего дома слышно?
– И ты здесь? А я, душа простая, всё думаю и думаю: чего ты обо мне так заботишься? Правильно догадалась: если ты говоришь, что не надо, значит – надо. Давай, Боря, свою бумажку. Подпишу, где скажешь.
– Без тебя подписальщики есть! – сказала Синицына.
– А ты главней всех? Я тебя знаю, Зоя, характер у тебя – хуже, чем вот у него!
– Сама-то ты! Я-то хоть замуж вышла, а ты так всю жизнь в девках и пробегала!
– Это почему же в девках? Ты чего-то прямо уж очень на себя берешь!
– И беру – потому что местная, коренная! А ты пришлая!
– Да уж! Я оттуда пришлая, где таких, как ты, и за людей не считают!
– Кто бы говорил! Приблудная!
– Я приблудная?
И пожилые женщины затеяли такую ругань, такой спор, такую, как говорят в Анисовке, драку-собаку, только на словах, будто им было не столько, сколько было, то есть довольно много, а лет, скажем, приблизительно на сорок меньше, словно этих сорока лет и не было, а то, что случилось между ними и о чем мы можем лишь догадываться, произошло буквально вчера.
Ваучер изумленно смотрел и слушал, время от времени оторопело негромко восклицая:
– Бабы! Бабы, уймитесь. Вы чего?
Но они не унимались, тогда он встал между ними и гаркнул во всю мощь:
– Тихо, бабы! Молчать, я сказал!
Они умолкли – как обрезало. Очень уж мужчинский, свирепый и решительный был вид у Ваучера, а опыт жизни научил их: когда мужчина всерьез свирепеет, лучше помалкивать.
Достигнув результата, Ваучер добавил для закрепления:
– Попрошу не орать и между собой не лаяться в моем доме! Ясно?
Что ответили старухи, о чем потом говорили между собой и Ваучером, это неважно. Важно, что через полчаса, совсем уже поздней ночью, они сидели за столом и прихлебывали чай.
– С травками лучше, – сказала Акупация. – Я принесла тут... – она достала сверток с сушеной травой.
– Это заваривать надо, – усомнилась Синицына.
– И заварим! – бодро воскликнул Ваучер.
– Не поздно – по второму разу чай пить?
– А чего поздно-то? Нам торопиться некуда. У нас вся оставшаяся жизнь впереди!
Глава 10Последний сеанс
Для геодезистов Михалыча и Гены настал торжественный день: они закончили съемку местности. Нанеся на карту последние штрихи, условные значки и цифры, Михалыч достал бутылку, закуску, расстелил газету, аккуратно всё на ней разместил.
– А почему не дома? – спросил неопытный Гена, для которого это был первый полевой сезон.
– Последний день положено в поле отмечать. Ну, с удачным завершением работ!
Чуть наклоняя стакан, Михалыч плеснул водку на четыре стороны и пояснил:
– Обычай такой. Земля же нас кормит. Когда я проектировал Нурекскую ГЭС, мы шампанским землю уливали!
Гена, человек современный, не разделил этого пафоса. Наоборот, съехидничал:
– Ага. И чья теперь эта ГЭС? Нуреков?
– А неважно. Важно – стоит, работает. Для людей. А нуреки они или чуреки, какая разница? За землю-кормилицу!
Они выпили, закусили, Михалыч посмотрел вдаль и удивился:
– Похоже, Аблизяров едет, его машина. Чего это он? Завтра утром должен был приехать... Боится, наверно, что мы тут слишком наотмечаем. И зря. Хорошая работа должна быть хорошо отпразднована. После той же Нурекской ГЭС я, помню, полторы недели в себя прийти не мог. А однажды просыпаюсь: темно, камень какой-то вокруг, сыро. Туда, сюда – всюду стены. Я думаю: всё, засыпало в выработке навсегда! Даже заплакал. И тут открывает жена...
– Какая жена? Она с тобой в Нуреке была?
– Да нет! Оказывается, я не помнил, как вернулся домой! И заснул в туалете, а лампочка перегорела. Ну, а она открывает, а я плачу. Она говорит: ты чего? А я говорю: от радости, что к тебе вернулся! А она говорит: да ты уж неделю как вернулся!
Пока Михалыч рассказывал эту занимательную историю, начальник Аблизяров, сухой, энергичный сорокалетний мужчина, подъехал на своей машине, на «Ниве», к которой он, любя делать из обычного необычное, приделал спереди хромированный «кенгурин», сзади приставил антикрыло, тоже хромированное, сбоку подножки, как на мощном и большом джипе, тоже, естественно, хромированные, блестящие. Поэтому Михалыч и узнал ее издали.
Аблизяров был необычайно раздражен и взвинчен. Вышел, хлопнув дверцей, и тут же поделился огорчением с работниками:
– Путаники, черт бы их побрал! Это надо же: столько времени впустую потратили!
– А что случилось? – спросил Гена.
– А то! Не то! Не то снимали! Не ту местность!
– Ты не шути, Аблизярыч, – не поверил матерый Михалыч, знающий, насколько геодезисты – люди, часто ограниченные в возможностях общения, – умеют выжимать из этих возможностей максимум, в частности, любят шутки и розыгрыши. – Это как? Ты сам нам командировку выписывал. Анисовка, Полынский район!
– Анисовка, да. Но район Полянский! И область другая!
– Это что же, нам не заплатят, что ли? – встревожился Гена.
– А куда они денутся? – успокоил Аблизяров. – Ошибка их, а не наша! Из Москвы передали в наше региональное управление, а уж они напутали или в Москве – не наше дело! – Он подсел к газетке, Михалыч налил ему. – Тем более командировочные вы уже получили, суточные и всё такое. Заплатят и остальное, не бойтесь.
– А тут, значит, мост не будет строиться?
– Похоже, нет. – Аблизяров плеснул водку на четыре стороны, Гена с уважением смотрел на исполнение ритуала. – За землю-кормилицу! Она у нас большая, мерить всегда есть что!
Михалыч, закусывая, сказал:
– То-то я думал: зачем здесь железнодорожный мост, если железной дороги нет?
– Зачем здесь железнодорожный мост, если железной дороги нет?
Такой вопрос задал Лев Ильич брату и Юлюкину, войдя в администрацию. И тут же задал второй:
– Кто вообще сказал, что тут собираются мост строить?
– Все говорят, – ответил Андрей Ильич.
– А с чего взяли? Все говорят!
Юлюкин напомнил:
– Ваучер это известие привез. Ему племянник сказал. Большой начальник. Опять же обычную дорогу-то ведут... Опять же геодезисты...
– Обычную-то дорогу ведут! – закричал Лев Ильич. – Да она-то ни при чем! А геодезисты мне как раз и сказали, что никакого моста не будет! Да еще посмеялись надо мной: какой, говорят, вам мост, если у вас тут железной дороги нет?
Андрей Ильич кивнул:
– Я тоже об этом думал... Но я решил, что это от Мазуново к Полынску ветку протянут. Это же разные линии.
– А зачем, если эти самые линии через пятнадцать километров сходятся? Что такого в этом Полынске и в этом Мазуново, если их соединять надо?
Новость была ошеломляющей.
– Да... А народ чуть не разбежался по этой причине, – сказал Юлюкин.
Андрей Ильич пытался восстановить ход событий.
– Нет, я же спрашивал... В областной администрации даже. Они сказали: это железнодорожники решили, а они у нас государство в государстве, где хотят, там строят.
Юлюкин попробовал рассуждать логически:
– Насколько я понял, железнодорожники сами не знали, что собираются тут что-то строить. Обычное дело: дали в Москву заказ на съемку, там напутали – сняли, да не то. Принесли карты железнодорожникам, тут-то они и увидели, что другая местность.
– Но мы-то получаемся какие дураки! Сказал нам кто-то про мост, а мы сразу и поверили! – не мог успокоиться Лев Ильич.