то ведь одна из древнейших игр), причем даже веревочка у них была из мрамора.
Радостные крики и общий смех приветствовали их.
— Феб, ты как всегда опоздал! — закричал кто-то. Другой добавил: — Одна из твоих лошадок, верно, сбила подкову? — А еще один голос, перебивая других, что-то выкрикнул о лаврах.
— Я привел гостей, — объявил Феб, и в ту же минуту вся толпа собралась вокруг девочек. Их поглаживали по волосам, по щечкам, и наперебой осыпали самыми ласковыми прозвищами.
— Готовы ли у вас венки, Геба? — спросила самая высокая и важная среди дам. — Надо сплести еще два!
Геба легкими шагами уже спускалась по ступенькам, и на ее округлых руках висело множество венков из роз. Для каждой из мраморных голов нашелся венок по размеру.
Теперь каждая статуя казалась еще в семь раз прекраснее, чем прежде — а ведь все они были богами и богинями. Дети припомнили, как мадемуазель на их праздничном обеде говорила, что боги и богини всегда увенчивали головы цветами, когда собирались пировать.
Своими руками Геба надела венок на голову Кэтлин и Мейбл, а Афродита Урания, прекраснейшая из богинь, чей голос был так похож на голос мамы в те минуты, когда вы особенно ее любите, обняв обеих девочек, промолвила:
— Идем, мы должны приготовить пир. Эрос, Психея, Геба, Ганимед — соберите фрукты, молодежь!
— А где же фрукты? — удивилась Кэт, видя, как четыре стройные фигуры, отделившись от толпы, направляются к ним.
— Сейчас увидишь! — пообещал Эрос, («Какой прелестный мальчик!» — успели шепнуть друг другу Кэт и Мейбл). — Только поспевай собирать.
— Вот так! — показала Психея, вытянув руку и ухватившись за ветку ивы. Затем она продемонстрировала свою добычу девочкам — в руке у нее лежал спелый большой гранат.
— Я поняла! — воскликнула Мейбл. Она тоже коснулась ивы, и в руку ей упала мягкая и сочная груша.
— Вот именно, — улыбнулась Психея (какая она была душечка!).
Геба сняла с ольхи несколько серебряных корзиночек, и все собравшиеся принялись усердно собирать фрукты. Статуи постарше снимали с ветвей дуба золотые кубки, кружки и блюда, наполняя их всевозможными яствами и напитками и красиво расставляя приборы на мраморных ступенях. Таков был пир бессмертных — одни уселись на землю, другие вольготно разлеглись на траве и все вместе приступили к трапезе. О, эта пища, лежавшая на золотых тарелках, о, сладостное чудо напитков, струившихся из золотых чаш в беломраморные уста! Ничего равного этому не было и нет на земле, как нет плодов, подобных плодам ивы, нет смеха, подобного смеху, сиявшему на мраморных губах, и нет песен, подобных песням, что раздавались в тиши той волшебной ночи.
— Ах! — воскликнула Кэтлин, и сок большой груши (третьей по счету) закапал на мраморные ступени, словно золотистые слезы. — Если бы и мальчики были сейчас с нами.
— Что-то они сейчас делают? — вздохнула Мейбл.
— В настоящий момент, — произнес Гермес, только что поднимавшийся в воздух и совершивший огромный круг, словно отпущенный на волю голубь, — они безутешно бродят возле жилища динозавра. Они ускользнули из дома через окно, ищут вас и, отчаиваясь вас найти, плачут — то есть, они бы заплакали, если бы это подобало мужчинам, пусть даже очень юным.
Кэтлин проворно поднялась на ноги, отряхивая крошки амброзии с мраморных губ.
— Большое вам всем спасибо, — вежливо сказала она. — Вы были так добры к нам, и нам было очень хорошо и весело с вами, но теперь нам пора уходить.
— Если вы торопитесь из-за братьев, — ласково сказал Феб, — то проще всего устроить так, чтобы они присоединились к вам. Одолжите-ка мне на минутку ваше кольцо.
Кэт почти с опаской протянула ему кольцо. Он обмакнул его в одну из семи отраженных лун и снова вернул Кэт. Она крепко сжала его.
— Теперь, — подсказал ей солнечный бог, — ты должна пожелать для них того же, чего пожелала себе Мейбл. Повторяй за мной.
— Я знаю, — перебила его Кэт. — Я хочу, чтобы мальчики стали статуями из живого мрамора, точно так же, как я и Мейбл — до рассвета, — а потом снова стали такими, какие они сейчас.
— Эх, если бы ты еще не так торопилась! — заметил Феб. — Ну да ладно, к молодым плечам старую голову не приставишь. Надо было пожелать, чтобы они оказались здесь, и еще… Впрочем, не важно! Гермес, старина, слетай туда и приведи их к нам, да объясни им по дороге, как обстоят дела.
Он снова обмакнул кольцо в отраженную луну, и вновь кольцо вернулось к Кэт.
— Теперь, когда я сполоснул его, оно опять годится для новых чудес, — пояснил он.
— Мы не имеем привычки допрашивать гостей, — произнесла царица Гера, обратив на детей взгляд огромных серых глаз, — но все же всем нам любопытно узнать про это кольцо.
— Это то самое кольцо, — откликнулся Феб.
— Об этом нам прежде всего и хотелось узнать, — продолжала Гера. — Но хотелось бы также спросить — если бы, конечно, расспросы не противоречили законам гостеприимства — как это кольцо попало в руки рожденных землей?
— Это длинная история, — отмахнулся Феб. — Время рассказов наступит после пира, а после рассказов придет черед песни.
Похоже, что Гермес сумел обстоятельно объяснить мальчикам «как обстоят дела» — когда они появились над поляной, держась за крылатые ноги бога и вместе с ним паря в воздухе, они, похоже, не испытывали ни страха, ни смущения. Опустившись на землю, они изящно раскланялись с богинями и заняли свое место на пиру так спокойно, словно им каждый вечер доводилось участвовать в божественной трапезе. Геба уже приготовила им венки из роз, и Кэтлин, глядя на то, как они уплетают за обе щеки здешние яства, порадовалась, что бессмертный грушевый сок, коснувшийся ее губ, не смог заставить ее даже на миг забыть о братьях.
— А теперь, — объявила Гера, когда мальчики получили все, чего только могли пожелать (и даже несколько больше, чем они в состоянии были съесть), — мы все ждем рассказа.
— Да! — подтвердила Мейбл, и Кэтлин тоже сказала: — Пожалуйста, пожалуйста, расскажите нам что-нибудь!
— Нет, — возразил внезапно Феб. — Сегодня историю будут рассказывать наши гости.
— Ой, нет! — ужаснулась Кэт.
— Может быть, мальчики окажутся храбрее, — предположил Зевс, снимая с головы тесноватый розовый венок и навостряя уши.
— Нет, нет, я не смогу, — отказался Джеральд. — Да я и не знаю никаких историй.
— А я тем более, — остался верен себе Джимми.
— Они хотят услышать историю о том, как мы нашли кольцо, — заторопилась Мейбл. — Я расскажу вам, раз вы так хотите. Жила-была маленькая девочка по имени Мейбл… — Поспешно вытолкнув из себя эти слова, она начала рассказывать сказку о заколдованном замке, в сокращенном виде излагавшую все то, что вы уже прочли на этих страницах. Мраморные боги слушали ее, словно зачарованные — столь же зачарованные, как и сам замок. Лунные мгновения тихо утекали, растворялись, как жемчужные капли в глубоком бассейне.
— И тут, — резко подвела к концу Мейбл, — Кэтлин загадала желание о мальчиках, и мистер Гермес принес их сюда, и мы снова оказались вместе.
Едва Мейбл закончила свой рассказ, как на нее градом посыпались взволнованные вопросы.
— А теперь, — произнесла она, когда вопросов поубавилось, — мы бы хотели, чтобы вы что-нибудь рассказали нам.
— Что же вам рассказать?
— Как вы оживаете и откуда вы знаете о кольце — и вообще все, что вы знаете.
— Все, что я знаю? — рассмеялся Феб (это ему Мейбл адресовала свой вопрос), и губы остальных богов изогнулись в веселой усмешке. — Вашей жизни, о дитя земли, не хватит, чтобы вместить рассказ обо всем, что я знаю.
— Тогда хотя бы о кольце и о том, как вы оживаете, — попросил Джеральд. — Вы же видите, как нам хочется об этом узнать.
— Расскажи им, Феб, — молвила прекраснейшая Афродита. — Стыдно мучить детей.
И Феб, раскинувшись на шкурах барса, которые Дионис добыл на ели, повел рассказ.
— Все статуи могут оживать, когда взойдет луна… Если, конечно, они захотят этого, — говорил он. — Но те статуи, которых люди заточили в уродливых городах, не хотят оживать. Стоит ли утомлять свое зрение созерцанием уродства?
— Совершенно верно, — вставил Джеральд, когда Феб на минутку умолк.
— В прекрасных храмах, которые вы построили, — продолжал солнечный бог, — оживают статуи ваших святых и ваших героев — они разгуливают по храму и уходят ночью в леса и поля. Есть одна только ночь во всем году, когда вы можете воочию повстречать их. Сегодня вы видите нас, потому что раздобыли кольцо и, став мраморными, вошли в наше братство. Но в ту особую ночь каждый житель земли может увидеть нас.
— А когда наступит эта ночь? — вежливо, но быстро спросил Джеральд.
— В день праздника урожая, — ответил Феб. — В эту ночь от луны исходит один луч совершенного света, что касается алтарей, спрятанных в самых главных храмах: один из этих храмов схоронен в Элладе, под струей водопада, который обрушил на него разгневанный Зевс, другой — здесь, в вашей стране, в этом великом саду.
— Значит, — взволнованно подхватил Джеральд, — если в эту ночь мы придем к вашему храму, мы увидим вас, даже не будучи статуями — и без всякого кольца?
— Вот именно, — подтвердил Феб. — Более того, в эту ночь мы обязаны отвечать на все вопросы, какие зададут нам смертные.
— Но когда же наступит эта ночь?
— Ага! — рассмеялся Феб. — Так вот что вам хотелось бы знать!
Царь богов, чья мраморная статуя была на голову выше всех остальных, потянулся, зевнул, расправил свою пышную бороду и сказал повеселевшим голосом: — Довольно рассказов, Феб. Берись за лиру!
— Кольцо, — шепотом напомнила Мейбл, когда солнечный бог принялся настраивать белые струны мраморной арфы, лежавшей у его ног. — Вы обещали рассказать, откуда вы знаете про кольцо.
— Подожди, — шепнул в ответ Аполлон. — Сейчас я должен исполнить приказ Зевса, но ты можешь еще раз спросить меня об этом, прежде чем наступит рассвет, и я расскажу тебе все, что знаю.
Мейбл откинулась назад, прислонившись к мягким коленям Деметры; Джеральд и Джимми вытянулись во всю длину, подперев подбородки руками и уставившись на солнечного бога. Он взял в руки лиру и едва он коснулся струн, как дух музыки осенил всех — дух колдовской, покоряющий, заставляющий оставить всякую мысль, кроме мысли о музыки, и всякое желание, кроме желания внимать этому звуку.