– Мне с утра Понамарев позвонил и сказал, чтобы я подготовила аппарат, к двум часам какой-то хрен из главка на осмотр приедет, – неприятным голосом чеканила она. – Хрен-то приедет – а что я ему скажу? Ты уж давай, Аркадий, приходи и сам с Сергеем Ильичом объясняйся.
Доктор Орлов пообещал появиться к часу дня у Верочки и, от расстройства позабыв затащить израильский прибор в комнату, пошел ставить чайник. За чаем с сытными, но вредными бутербродами с сыром «Эдам» и толстой розовой колбасой доктор Орлов немного успокоился и попытался взглянуть на ситуацию глазами стороннего наблюдателя. Со стороны все происшедшее показалось не таким уж и катастрофичным, как то виделось ему ранее. Подумаешь, прибор немного вышел из строя. Но в конце концов он все-таки у него, у Аркадия. А клеммы и провода можно попробовать разыскать, не такая уж это тяжелая задача. Надо только найти ту девицу, с которой собирался красиво отдыхать покойный Сенька Пуп, тряхануть ее как следует и стребовать назад недостающие детали.
В общем и целом картина происшедшего выглядела примерно так. А главврачу он скажет, что прибор во время дежурства врача-травматолога вышел из строя, и Аркадий, как порядочный человек, счел своим долгом сделать все от него зависящее и попытаться самостоятельно починить дорогостоящее оборудование. И для этого он за собственный счет отвез аппарат в Крутицкий переулок, к мастеру-самородку Никите Смолину. Тут для убедительности неплохо было бы назвать и пару-тройку фактов из биографии чудо-мастера по ремонту сложной медицинской техники, но детали врач-травматолог решил придумать по пути на работу. В уже более спокойной обстановке допил чай, вытер рот и руки куском туалетной бумаги и, беззаботно попыхивая сигареткой, двинулся по весеннему Арбату к поликлинике.
Солнце светило, как ярко начищенное медное блюдо, и посылало свои улыбки всем без разбора. И холеные иностранцы, покупающие шапки-ушанки с кокардами, и непромытые соотечественники, продающие им эти головные уборы за бешеные деньги, под магическим воздействием майских солнечных лучей братски любили друг друга и все живое вокруг. Навстречу Аркадию танцующей походкой на задних ногах шла лошадь. Лошадь была ненастоящая, а ряженная в чудесно сработанный яркий рекламный костюм. Морда животного излучала лукавство и задор. Большие желтые зубы торчали из-под открытых в улыбке поролоновых губ. Манисто из блестящих на солнце серебристых музыкальных инструментов, похожих на банджо, болталось на конской шее и при каждом движении издавало мелодичный звон. На гривастой голове, чуть съехав на глаза, красовалась растаманская беретка. Следом за лошадью топал паренек в дредах и, помимо старой гитарки, тащил на плече комплект африканских тамтамов и дружески подмигивал гуляющей публике.
Весна, теплый ветерок и человеколюбивое настроение, источаемое окружающими, захватили и доктора Орлова. «А то, может, жениться на Верочке?» – щурясь на солнце, думал он.
Шаги его кремовых мокасин гулко разносились по брусчатке, рождая в голове перспективы новой семейной жизни. Надо заметить, что Аркаша имел довольно скверную привычку – он не мог подолгу встречаться с одной и той же девушкой. Нет, он ее не бросал. Он, как благородный человек, на ней женился. Но и долго жить в одном и том же браке он тоже не мог – становилось жуть как тоскливо. И к тридцати годам на жизненном пути, пройденном травматологом Орловым, остались пять бывших жен. Приехавший некогда из-под Тулы врач-травматолог вынес из своих многочисленных семейных союзов комнату на Арбате и благозвучную фамилию Орлов, ибо до этого откликался на не слишком-то респектабельного Гадяшкина. Бывшие же жены остались каждая при своем интересе, а точнее – с ребенком от любителя узаконенных отношений и его мизерными алиментами, поделенными к тому же на пять равных частей. И вот теперь, под влиянием чарующей московской весны, доктор Орлов подумывал, а не жениться ли ему в шестой раз?
Но действительность, неприглядная, как собачья площадка по весне, внесла в планы врача-травматолога свои коррективы. Лишь только Аркаша, взглядом пресекая вопросы пациентов, томящихся в очереди на банкетке, толкнул дверь в кабинет любимой и, стукнув условным сигналом, игриво произнес: «Кошечка моя, это я, твой зяблик», как сухой и колючий, точно искусственный лед, голос главврача произнес:
– Входите, Орлов, мы вас ждем.
И только теперь Аркадий задумался, почему больные в коридоре, несмотря на приемные часы, безропотно сидят, терпеливо чего-то дожидаясь. Тут и менее сметливый человек понял бы, чего ждут эти люди, – они ждут продолжения скандала, началу которого, как видно, стали свидетелями чуть раньше. Следует сразу заметить, что пациенты обманулись в своих ожиданиях. Сергей Ильич Понаморев, главный врач районной поликлиники, был с доктором Орловым немногословен, но предельно конкретен.
– Значит, так, коллега, – решительно сказал он переступившему порог кардиологического кабинета Аркаше. Весенняя улыбка тут же завяла на лице хирурга-травматолога. Букетик фиалок, протянутый навстречу Верочке, стыдливо спрятался за спину. – Значит, так. Даю вам на возвращение прибора три дня сроку, а потом заявляю в милицию о факте кражи в нашей поликлинике. И, само собой, независимо от того, вернете вы прибор или нет, ищите себе другое место работы. Я ясно выразился?
Верочка, закрыв лицо ладошками, тихо всхлипнула. Оскорбленный хирург-травматолог, которому не дали слова молвить в свое оправдание, пошел пятнами.
– Яснее не бывает, – схамил напоследок жертва собственной предприимчивости и так шарахнул дверью, что крайний к кабинету дед ухватился за сердце, побледнел и стал заваливаться на бок.
– Вот коззел, баран, гаденыш винторогий, – покидая бывшее место работы, шипел себе под нос падший ангел, изгнанный из рая.
В принципе вариантов дальнейших действий у доктора Орлова было три. Во-первых, можно было пустить все на самотек и через три дня прийти сдаваться к главврачу с останками покалеченного аппарата. Вариант номер два был еще проще – не томиться неизвестностью, а сразу обрубить все концы, сиганув в мутную воду с Яузского моста. И наконец, третий вариант решения проблемы требовал от Аркаши колоссального напряжения сил и привлечения всех имеющихся связей. Зато в конце концов при счастливом стечении обстоятельств давал возможность швырнуть злосчастные провода и клеммы в самодовольную физиономию Пономарева и демонически расхохотаться в лицо предательницы Верочки. И доктор Орлов, привыкший побеждать, выбрал для себя самый трудный путь.
День клонился к вечеру, когда доктор Орлов вышел из метро «Парк победы». Юные парочки гуляли по Кутузовскому проспекту. Девушки, смеясь, по двое и по трое проходили мимо, с интересом поглядывая на него, Аркадия Орлова. Оглядевшись по сторонам и отметив про себя, сколько вокруг него обворожительных девчушек, он улыбнулся своей собственной глупости и с ужасом вспомнил, что чуть было сдуру снова не женился.
Дом Игорька Ратникова находился в пяти минутах ходьбы от метро, и Аркаше не удалось в полной мере насладиться своей мужской неотразимостью. То, что нравится бабам, он и раньше знал, только никак не мог понять почему. Хотя, конечно, одна догадка у хирурга была. Он умел так по-особенному мужественно выдвигать челюсть вперед и, прищурив глаз, хмурить правую бровь. В восьмом классе юный Аркаша Гадяшкин положил, стоя у зеркала, на разучивание этого брутального выражения лица не один месяц, зато теперь на зависть остальным мужикам пожинал плоды своего трудолюбия.
Его старинный приятель Игорек с видом набоба возлежал на белом пушистом ковре перед экраном домашнего кинотеатра и, то погружая пальцы в миску с черешней, то отправляя спелые ягоды в рот, смотрел порнуху. По майскому времени спелая узбекская черешня казалась непозволительной роскошью, но богатый, как Крез, Игорек мог себе позволить все, что угодно. Был он толст и ленив, как сибирский кот. Говорил голосом тихим и вкрадчивым, нимало не заботясь неудобствами, которые тем самым он доставляет собеседнику.
Статус владельца элитной клиники пластической хирургии «Адонис» давал возможность бывшему однокашнику доктора Орлова не заботиться ни о хлебе насущном, ни о позитивном отношении к себе окружающих. Да и вообще все окружающие давным-давно были Ратникову по барабану. Иными словами, плевать он на них хотел, на окружающих.
А достичь таких небывалых высот социальной лестницы бывшему хирургу-травматологу Ратникову помог все тот же полукриминальный бизнес, которым теперь занимался Аркадий. Просто Игорек, можно сказать, успел, когда надо, подсуетиться и вовремя оказать врачебную помощь тому, кому следует. А Аркаша не успел, и потому друга не любил и ни за что не пришел бы в апартаменты на Кутузовском проспекте, если бы не крайняя нужда.
Пристроившись на ковре рядом с ленивым толстым Игорьком, доктор Орлов начал издалека.
– Ну, Игоряха, как поживаешь? – зачем-то спросил он, хотя и сам видел, что поживает бывший однокашник хорошо.
Игорек сделал рукой останавливающий жест, пробормотал: «Подожди, подожди, сейчас будет дивная операторская работа...» – и, весь подавшись вперед, минут пятнадцать любовался двумя раскормленными немками и одним тощим голландцем, исполняющими перед камерой акробатические этюды. Сюжет, как следовало из названия на коробке, валяющейся тут же, на ковре, носил символичное название «Гладиолусы Эрика для Марты и Фриды». Аркаша вместе с хозяином терпеливо досмотрел кино до конца, и только когда по экрану побежали титры, Игорек повернулся к гостю и счел нужным ответить на его вопрос.
– Спасибо, поживаю отлично, – чуть слышно промурлыкал хозяин, шаря пальцами в опустевшей тарелке в поисках ягод. – Но ты же не за тем пришел, чтобы справиться о моем самочувствии? Давай-ка, Аркаш, сразу к делу. Да, может, ты кофе хочешь?
Доктору Орлову было противно смотреть в сытое лицо Ратникова, хотя бы потому, что, окажись он сам в нужное время в нужном месте, такая гладкая морда могла бы быть и у него, но от кофе не отказался. Перешли на кухню, где решительно настроенный Аркадий намеками стребовал с Игорька к кофе коньяк «Курвуазье». Осушив микроскопическую мензурку кофе с коньяком, гость занялся самоуправством и под насмешливым взглядом хозяина за каких-нибудь полчаса уговорил пузатую бутыль благородного французского напитка. За это время доктор Орлов в красках и лицах успел описать и вероломство возлюбленной, и произвол начальства. И главное, все из-за чего? Смешно сказать, из-за какого-то уродского, никому не нужного прибора еврейской сборки. «Все беды от евреев», – бормотал гость, выцеживая последние капли коньяка в хрустальную рюмку. Наконец, пьяно поикивая, Аркадий откинулся на спинку стула и фамильярно проговорил: