– Носи, Сашка, и больше не теряй. Я же знаю, как ты любишь эту заколку. – Растроганная своей щедростью, подруга улыбнулась и великодушно добавила: – А за испорченное барахло не переживай – считай, что я подарила его тебе на день рождения.
Я обреченно вздохнула и приняла из рук благодетельницы драгоценный, чтоб ему пусто было, дар. А потом распахнула дверь и шагнула в свою комнату.
И тут же увидела знакомые мне начищенные до блеска стоптанные ботинки. И не без гордости за свою проницательность подумала, что следователя Козелка я, лежа под диваном, так себе и представляла. Не внушающий уважения рыхлый молодой человек со скучающим взглядом и покатым лбом упрямца, он сидел за столом и искоса поглядывал, как дядя Веня перебирает снятые со стены фотографии танцора Камальбекова. Расчесанные на прямой пробор волнистые волосы делали бугульминского следака поразительно похожим на полового из придорожного трактира, какими их описывали Куприн и Лесков. Ну ничего себе, из-за каких-то паршивых фоток следователя из РОВД вызвать? Вот нарррод! Еще и пельмени небось припомнит, которые я намедни без спросу съела. И, памятуя, что лучшая защита – это нападение, я с вызовом сказала:
– Вениамин Палыч, это вы напрасно сразу в милицию к следователю Козелку побежали. Сказали бы, что фотографии на стену вешать нельзя – я бы и сама их сняла. Хотя, на мой взгляд, они очень освежали унылый дизайн вашей комнаты. А на дырки вы не смотрите! Вмятины от молотка и гвоздей я вам прямо сейчас заштукатурю, да и обои давно не мешало бы новые поклеить. Вот завтра же куплю и поклею. И пельмени вам тоже верну... Прямо сейчас и схожу в магазин. Да, пусть я их съела, но я же не знала, что вы такой жадный.
Дядя Веня, обескураженный моими словами, оторвался от созерцания фотографий и отложил в сторону маленькую тыквочку размером не более детского кулачка, с замысловатым орнаментом на стенках, которую до этого держал в руках. Засунул в рот хвостик заплетенной в косицу бороды, посадив на усы котенка с леечкой, украшающего резинку, и вопросительно посмотрел на молодого следователя Федора Антоновича. Тот тоже перестал скучать и с интересом подался вперед, разглядывая меня, как ученый-энтомолог – редкое насекомое. На упрямом лбу его обозначилась задумчивая поперечная складка.
– А это, по-видимому, и есть Александра Абрикосова, – скорее утвердительно, чем вопросительно протянул он.
Я не стала отпираться, а только презрительно смерила похожего на полового следователя надменным взглядом и ехидно ответила:
– Она самая. Что, Федор Антонович, дельце шьете? Посадить меня за порчу чужого имущества задумали? Ну что же, жестокие люди, давайте, губите из-за такой фигни мою молодую жизнь.
И тут в темном стекле книжного шкафа я увидела отражение Люськи, которая за моей спиной делала своему дядюшке разные знаки, означавшие, что, мол, не обращайте на Абрикосову внимания, девка не в себе, головой стукнутая, видите, ссадина на лбу и колготы порваны. Позади подруги маячил доктор Орлов и тоже строил проясняющие ситуацию рожи. Я, как только увидела отражение этих двух комедиантов, сразу же повернулась назад и гневно сказала:
– А еще подруга называешься! Я думала, ты за меня, а ты с ними со всеми заодно... Марата мне простить не можешь? А то, что я тебе Аркашу отдала, это ты забыла? Ладно, что уж там, давай глумись вместе с ними со всеми – со следователем Козелком, с дядюшкой твоим, с Аркашкой над беззащитной Абрикосовой. Вытирайте об меня ноги.
Но юный следак вдруг склонился к дяде Вене и многозначительно улыбнулся ему в лицо. В ответ Люськин дядюшка закивал головой и, указывая на меня пальцем, проговорил:
– Нет, это просто поразительно! Она снова назвала тебя, Федор, по имени. Мало того, Александра знает и твою должность... Саша, скажи, где ты взяла эти фотографии? И откуда тебе известен следователь РОВД Федор Антонович Козелок?
Я почесала щеку и честно призналась:
– Да я по ботинкам его вычислила... Ведь из-под дивана ничего, кроме ног, и видно-то не было. И вот эти вот стоптанные ботиночки, – при этих словах половой из РОВД поспешно спрятал ноги под стул, – и были на человеке, которого следственная бригада называла то следователем Козелком, то Федором Антоновичем. А фотки мне дал Будьте Любезны... в смысле отставной цирюльник Крышкин Роман Варламович, который обитает на крыше того самого дома в Большом Власьевском переулке, где произошло убийство. Я к нему попала, когда уходила через дымоход, а Зоя Игнатьевна, соседка покойника, брызгала в меня снизу какой-то гадостью. Бывший парикмахер говорит, что нашел эти фотографии в мусоре старшей по подъезду, и хотел снова выбросить за ненадобностью, но я взяла их себе. Классные ведь, правда? Когда я буду разучивать танцы народов мира, эти картинки мне помогут смастерить по ним костюмчик. Так что, честно говоря, я не вас, товарищ Козелок, узнала, а ваши потрясающие баретки.
Не знаю, показалось ли мне или я на самом деле слышала, как терзаемый душевной мукой доктор Орлов тихо простонал за моей спиной:
– Боже мой, какая фантастическая идиотка...
– Так, так, так, а вот с этого места нельзя ли поподробнее? – прямо-таки вцепился в меня пристальным взглядом юный следователь Козелок.
А что, вот возьму и в отместку за «фантастическую идиотку» расскажу все как было. Мне скрывать нечего. Я прошла в глубь маленького помещения, которое мне сначала отвели в личное пользование, а теперь самым бесцеремонным образом занимали под совещательную комнату, приблизилась к мужчинам и, по-хозяйски выдвинув стул, плюхнулась на вытертое от старости сиденье. Дядя Веня, опустив руки на стол, накрыл фотографиями официального вида бумаги и, посасывая бороду, выжидательно уставился на меня.
– Нуу, лежу это я под диваном, – начала я, – и вижу – ноги в шикарных мужских штиблетах. И штиблеты эти на размер меньше, чем надо. А потому нещадно жмут пижону, в них обряженному... И поэтому пижон мнется, жмется и хочет поскорее свалить.
– Стоп! – выставил вперед ладонь юный следователь. – Начните с того, как вы оказались в квартире убитого Семена Камальбекова.
– Да я сама бы туда в жизни не сунулась, это все Аркашка...
Доктор Орлов к этому моменту уже смекнул, кто перед ним сидит с крайне заинтересованным видом, и потому, не рискуя доверить изложение фактов мне, отодвинул с пути Люську, поспешно вошел в комнату и, поводив из стороны в сторону носатой головой, просительно сказал:
– Позвольте, я сам расскажу об этих событиях. Дежурил я позапрошлой ночью в травмпункте...
В самом начале повествования следом за доктором Орловым вошла и Люська и, поджав губы, с видом вдовствующей императрицы уселась на кровать. Ясное дело, никто не рискнул указать ей на дверь. А Аркаша между тем и впрямь довольно подробно изложил события того рокового утра. И в доказательство даже предъявил злополучный аппарат вместе с кругленькой штучкой на кожаной веревочке, давеча конфискованной у меня с шеи. Дядя Веня то и дело переглядывался с молоденьким следаком, как будто им одним был понятен тайный смысл слов доктора Орлова. Остальные – я, Люська, да и сам рассказчик, – чувствовали себя при этом полными кретинами.
– Насколько я понимаю, эту ночь вы провели в ресторане, где поет та самая певичка, – насмешливо сказал дядя Веня. – Ну и чем же увенчался ваш поход?
Опередив раскрывшего было рот Аркадия, я приосанилась и, не скрывая гордости, выпалила:
– Да надавала я ей по физиономии, чтобы неповадно было людей травить и арендованное имущество портить.
И посмотрела на Люську. Люська, сидя в углу моей кровати, противно хихикнула, а Аркадий вдруг взмолился:
– Слушайте, да скажите же ей кто-нибудь, чтобы она заткнулась! Она же так вчера со своим «Шейком» выступила, что вообще уже ничего не помнит!
Вот что она, ревность, с человеком делает. Стоило мне проигнорировать светлые чувства доктора Орлова – и вот вам, пожалуйста: «Пусть она заткнется!» А Люська, змея, перестав хихикать, ядовито поинтересовалась:
– Ты что, Саш, и правда не помнишь, как Марат рассказывал про певицу-мулатку по имени Машка?
Ну вот. И эта туда же. Тоже решила свою обиду на мне выместить. А что я, виновата, что ли, что я в сто раз красивее и Марат выбрал меня, а не ее? Я кинула на Люську осторожный взгляд и наткнулась на полную иронии улыбку подруги. По глазам ее вижу: будет сейчас идиотку из меня делать.
– Не помню я никакой Машки, – тихо пробурчала я, примиряясь с участью всеобщего посмешища.
– Так вот, я тебе еще раз рассказываю, – продолжала торжествовать Люська. – Ту певицу, которая из «Титаника» уехала на квартиру к Сеньке, звали Мария. Она имела смуглый, почти шоколадный, цвет кожи, хотя и пела на чистейшем русском языке, и даже с московским выговором, песни из репертуара Бориса Борисовича Гребенщикова. За это несоответствие ее в ресторане и держали. Также известно, что после смерти Семена Камальбекова певица Мария на рабочем месте больше не появлялась.
Люська замолчала и, состроив уморительную мордочку, посмотрела на дядю Веню, как бы говоря: «Ничего не поделаешь, такую вот фигню рассказал нам этот самый Марат». Но Вениамину Палычу было не до смеха. Он смахнул фотографии в сторону, освободил официального вида бумаги и напряженно о чем-то думал, устремив в них сосредоточенный взгляд. При этом он ни на секунду не вынимал изо рта хвостик косы, сопровождая процесс размышления непрерывным жеванием собственной бороды. От этого казалось, что котенок на резинке приплясывает и поливает из своей леечки усы Люськиного родственника. Неизвестно, сколько еще дядя Веня жевал бы бороду, но затянувшееся молчание прервал звонкий голос следователя Козелка:
– Прошу прощения, но я хочу для себя внести некоторую ясность и не как должностное лицо, а в частном, так сказать, порядке понять, что вы, Аркадий, собираетесь делать дальше.
Доктор Орлов выставил вперед подбородок, что, видимо, должно было означать крайнюю степень решимости, и категорично отрезал: